Пусть мама меня непременно найдет

Сквер окутывали ласковые теплые лучи послеполуденного солнца. Аманда сидела на скамейке уже второй час. Ноги затекли и стали ватными, женщина чувствовала, что пожелай она сейчас встать, эти глупые ходули не удержат, и она грохнется оземь. Что ж, это был бы вполне логичный конец для такого мерзкого дня. Она вертела в руках замусоленный конверт. Внутри лежали документы о разводе. С сегодняшнего дня, Аманда была уже не миссис Уильямс. Одна крошечная закорючка на листке бумаги, и семь лет брака с легкостью перечеркнуты, словно и не бывали. Формальности о разделе имущества были улажены быстро. Джон являлся единоличным владельцем их уютного дома в Лондоне, автомобиля, развивающегося бизнеса. Хитрый брачный договор и отличные юристы мистера Уильямса оставляли Аманду практически ни с чем. Отныне делить с бывшим мужем ей было нечего и некого: общих детей супруги так и не нажили. Из-за детей, собственно, и расходились, во всяком случае, такова была официальная версия. Аманда была бесплодна и все попытки завести ребенка оборачивались крахом. Джон, давно увивавшийся за длинноногой молоденькой секретаршей, не постеснялся всячески ее этим попрекнуть. — Ты несостоятельна как женщина! — плюнул ей в лицо некогда горячо любимый человек и хлопнул дверью. С тех пор и до самого суда они больше не виделись. Неопределенность, которой ее жизнь изобиловала до брака, вернулась. Как и короткая девичья фамилия Уайт, что досталась ей далеко не от любящих родителей. Двадцать шесть лет назад девочку-подкидыша нашли на пороге приюта в белом одеяльце, потому она и стала Уайт*. История такая же жалкая, как и она сама. Бывшая миссис Уильямс сидела на скамейке и с горечью думала о том, что у нее, пожалуй, уже не осталось сил плакать. А жаль, от слез становилось немного легче. Мимо чинно проходили гуляющие семьи, мамаши с детьми. Аманда откровенно завидовала им. Не потому, что отсутствие ребенка повлиляло на решение Джона ее бросить, нет. Она с восемнадцати лет грезила стать матерью, и каждый отрицательные тест, каждый безрезультатный курс лечения или неудавшееся ЭКО разбивали ей сердце. Джон всего лишь попрыгал на осколках, измельчил их чуть сильнее — невелика разница. Аманда обняла себя руками. Сирота, без братьев и сестер, без детей, а теперь и без мужа — она чувствовала себя самой одинокой на свете. И это чувство ее категорически не устраивало: слишком уж много нежности и любви клубилось в душе, слишком сильно было ее желание делиться теплом с кем-то, так отчаянно и искренне, как никто и никогда не делился с ней. Джон ее чувств не оценил, но на Джоне свет клином не сошелся. В отличие от бывшего мужа, ей всегда было все равно, будет ли ее ребенок родным по крови. Мистер Уильямс был категорически против «чужих сопляков», но теперь его желания ей были не указ. Она давно засматривалась на брошюры местных детдомов и радостный трепет всегда заставлял сердце стучать как сумасшедшее, стоило ей задуматься об опекунстве над маленькой девочкой или мальчиком. Мисс Уайт выросла в приюте, и отлично знала — каждый воспитанник там мечтал о маме. Так же сильно, как и она сама хотела ребенка. Аманда кивнула своим мыслям. Плевать на Джона. Пусть живет как знает со своей гламурной секретаршей. То, что его нет в ее жизни, не значит, что Аманда останется одинокой.

***

— Простите, мисс Уайт, но для холостых людей процедура несколько иная. Да и, судя по всему, постоянного дохода у вас нет? — Мистер Доусон, я — графический дизайнер. Да, может я и не работала по специальности какое-то время, но сейчас у меня много частных заказов. Вот посмотрите, все это чеки за последний месяц. — Я понимаю, мисс Уайт, но подобные... подработки вряд ли можно назвать «стабильным заработком». Вы же понимаете, ребенок требует много расходов. Да и Ваш семейный статус… — Неужели наличие мужа так важно? — Мисс Уайт… Аманда. К сожалению, в Вашем нынешнем положении, Вам вряд ли получится оформить опеку. Аманда кивнула, молча собрала документы и вышла. Скажи она хоть слово, то точно не сдержалась бы и разрыдалась прямо там, в кабинете Доусона. Это было несправедливо. Ее давнее хобби сослужило ей хорошую службу и заказы на разработку иллюстраций, брошюр и рекламных проспектов сыпались на женщину обильным дождем, принося неплохую прибыль. Она даже позволила себе снять квартирку попросторнее, со второй спаленкой — как раз для ребенка. Однако отсутствие постоянного контракта или собственного бизнеса делали ее материально несостоявшейся в глазах попечителей. Аманда активно пыталась устроиться на работу по договору, но пока это не выходило. Ее узнаваемость как профессионала и художника росла, но кого же это волновало? На «стабильную» работу без диплома не брали, а Аманда в свое время обменяла университет на Джона. Идиотка. Уже год она обивала пороги специальных учреждений и приютов, и каждый раз получала этот снисходительно-жалостливый отказ. По пути домой Аманда забежала в кондитерскую на углу улицы, где купила крошечный кексик и тонкую свечку. Ей было не привыкать отмечать день рождения скромно, а в этот раз она собиралась загадать желание. Может хоть так, словно по мановению волшебной палочки, все сбудется, и у нее получится-таки взять ребеночка? Домой мисс Уайт пришла затемно. Пламя единственной свечки было задуто, кекс съеден, и Аманда прошлепала к компьютеру. Быстро доделав пару заказов, она открыла макет новой работы и начала рисовать для души. Это успокаивало и отвлекало. Аманде было необходимо, чтобы руки чем-то занялись, иначе голова просто взорвалась бы от обилия горьких мыслей. Женщина погружалась в работу все сильнее, не особо вдумываясь в то, что именно рисует. Иллюстрация была закончена к четырем часам утра, и Аманда устало откинулась на спинку кресла. Перед ней была картинка, которую она не планировала и создавала по наитию, просто накладывая тени, мазки и штрихи. Теперь художница с удивлением рассматривала получившееся изображение. Маленький мальчик сидит на кроватке в каком-то мрачном, тесном помещении. Старенький камзольчик, поношенные штанишки и такой печальный взгляд пронзительных черных глаз. Эти глаза смотрели на нее с монитора, заглядывали прямо в душу. В них горели детская обида, боль и невыносимое обжигающее одиночество. Аманда готова была поклясться, что никогда прежде не видела этого ребенка, но сейчас, вглядываясь в насупленное личико, она словно чувствовала мощнейший прилив нежности. Художница смотрела на свое творение, а по щекам быстрыми потоками бежали соленые капли — так жалко ей вдруг стало нарисованного парнишку, который был где-то там совершенно один, такой несчастный, никем не любимый. Она провела рукой по экрану. Острое, яркое желание обнять, приголубить ребенка бросало Аманду в дрожь. Женщина нажала на кнопку сохранения. Система попросила дать файлу имя. Аманда задумалась на секунду, а потом, уверенная в том, что подобрала самое подходящее название, вывела: «сын». Монитор мигнул: иллюстрация была сохранена. В груди что-то кольнуло: мисс Уайт почувствовала, как какая-то невидимая нить оплела сердце, и устремилась куда-то, просеиваясь через пиксели картинки, сквозь время и пространство, к мальчику, который ждал ее где-то там, во мраке. Это было каким-то сумасшествием, но Аманда каким-то неведомым абсолютно волшебным образом знала: все по-настоящему. — Мама тебя обязательно найдет.

***

Ночь время от времени разрывали сполохи — за тусклыми узкими ставнями не на шутку разыгралась гроза. Аманда шла по мрачному пустому коридору. Она не помнила, как сюда попала, но это почему-то было неважным. Что-то смутно знакомое чудилось ей в этих темных стенах, в этом воздухе, наполненном запахами хлора, прогорклой овсяной каши и затхлой сырости. Наконец Аманда остановилась у последней двери. Она не знала, что скрывается за ней, но что-то подсказывало: женщина пришла куда нужно. Дверь со скрипом отворилась. За окном светанула молния, осветив небогатую обстановку. В маленькой комнате почти не было мебели, только платяной шкаф и железная кровать. На кровати поверх серого одеяла сидел мальчик, обнимавший разбитые коленки. Он поднял на Аманду испуганные черные глаза, и она все поняла. Она узнала его моментально — этот затравленный взгляд, эти поджатые тонкие губки, эти темные волнистые волосы, зачесанные на левый бок. Аманда подошла ближе и опустилась на корточки, чтобы лица оказались на одном уровне. — Это ты? — неверяще спросила она, больше у самой себя, нежели у семилетки, во все глазенки рассматривающего гостью. Женщине было тяжело поверить, что сейчас, спустя три года после того, как она нарисовала неизвестного сиротку, ей наконец удалось его обнаружить. А ведь она облазила все форумы, обегала все приюты и специальные учреждения, выискивая мальчика с картинки, снискав славу поехавшей на всю голову шизофренички с глупой идеей фикс. Аманде Уайт было плевать на то, что про нее думают — она полюбила ребенка с первого взгляда и должна была сделать все, чтобы найти его. Потому что точно знала, и не важно откуда — она нужна ему так же сильно, как и он ей. Мальчуган чуть нагнулся вперед, протянул ручку и дотронулся до щеки. Прикосновение было теплым и мягким. — Ты пришла за мной…— чистый тонкий голосок подрагивал, ребенок, казалось, вот-вот расплачется. — Ты заберешь меня отсюда, правда? Ты же заберешь меня? — Конечно… Он метнулся к ней, она крепко обняла его, и по телу растеклось уютное ликующее тепло. Крохотные ручки обвили плечи Аманды, дыхание мальчика щекотало шею, а горькие детские слезы, которых он так и не сумел сдержать, падали ей за шиворот. Аманда лишь крепче прижала ребенка к радостно колотящемуся сердцу. — Конечно, я заберу тебя, солнышко! Я же так долго тебя искала! — женщина поцеловала мальчугана в висок. — Я знал! Билли Стаббс говорит, что я все сочиняю, что ты — просто сон, но я был прав! — Мальчик говорил, попеременно всхлипывая. — Я рисовал тебя. — Тут он немного отстранился, неуверенно и застенчиво всматриваясь в ее улыбающиеся глаза. — Хочешь посмотреть? Она кивнула, любуясь его серьезным маленьким лицом, тонкими пальчиками, горящими глазками-угольками. Они устроились прямо на полу. Кроха протянул ей видавшую виды потрепанную папку и сейчас закусил губу, пытаясь скрыть волнение: ему было важно, чтобы она оценила его творчество. Аманда отогнула скобы, и из папки вывалился целый ворох листов. С каждого рисунка на женщину смотрела она сама, удивительно похожая, всегда улыбающаяся. На всех бумагах стояла чуть кривоватая надпись: «мамочка». Голос Аманды дрожал, пока она ласково стирала слезы с взволнованного личика, обещая себе, что сделает все, чтобы у него больше не было поводов плакать: — Очень красиво, родной. Ты сможешь стать художником, если захочешь. Он задорно улыбнулся. — Художник у нас ты. А вот я хочу быть волшебником. — Тогда ты им обязательно будешь. И я не удивлюсь, если ты им уже являешься. Ведь как-то мои руки, словно ведомые какой-то таинственной силой, нарисовали твое лицо на экране монитора. Как-то ты нашелся в этом не пойми где находящемся здании, в котором я очутилась сама не зная как. Каким-то одному небу известным образом ты попал в мое воображение, в мое сердце и теперь я заберу тебя, обязательно заберу, чтобы ты остался со мной навсегда. Он пах молоком и луговыми цветами. Она обнимала его вдыхая полной грудью запах детства, запах сбывшейся надежды на то, что кто-то придет и полюбит его, одинокого, всеми брошенного малыша. Запах ее сына.

***

—Том, завтрак готов! То-о-ом! Топот ног и Том Марволо Уайт-Риддл спрыгнул со ступеньки и подлетел к Аманде, крепко обнимая со спины. — Доброе утро, мамочка. Она чмокнула его в лоб. Том был уже в таком возрасте, когда мальчишки от подобных проявлений чувств жутко смущаются и тянут возмущенное: «ну ма-а-ам». Однако Том не вредничал — он хорошо помнил недолюбленное детство и с удовольствием наверстывал упущенное — принимал утренние поцелуи, старательно изготавливал открытки ко Дню Матери, каждый день перед сном говорил «я тебя люблю». Аманда положила еду на тарелку и поставила перед сыном. Он потянулся к пакету с апельсиновым соком, и пока оранжевая жидкость тонкой струей наполняла стакан, мисс Уайт думала о том, как сильно она счастлива. Прошло пять лет, а радость от того, что этот замечательный сорванец — ее сын, ни на секунду не поблекла, оставаясь такой же солнечной и искренней как в первый день. Том и впрямь оказался волшебником. Чудо-ребенок каким-то образом перехитрил само время, притянув ее к себе. Лишь дома, в обнимку пронеся его через водовороты мрака и мерцающих образов летящих поколений, Аманда расспросила и поняла, что забрала его не абы откуда, а из тридцатых годов прошлого века. Поломав голову над тем, как это было возможно, она махнула рукой — да какая, собственно, разница? Главное, что она нашла его, и они теперь вместе. Том считал так же. Магия на этом не кончилась. У Аманды на столе непонятно как материализовались все необходимые документы для усыновления, и Том вскоре официально стал Уайтом-Риддлом. Они отметили это событие походом в зоопарк. Там выяснилось, что мальчик умеет говорить со змеями. Мисс Уайт поудивлялась, поахала, а через неделю отвела сына в террариум, выбирать питомца. С тех пор питон Вольдемар стал третьим членом семьи. В прошлом году случилось что-то и вовсе из ряда вон выходящее. Том поступил в школу чародейства и волшебства. И хотя Аманда безумно скучала все долгие девять месяцев вдали от сына, его восторги от Хогвартса стоили того. К тому же, Том писал ей почти каждый день. Собственно, так в семействе Уайтов и появился четвертый представитель — сова Снежинка. Аманда вдруг живо вспомнила день, когда на порог заявился Джон — вдрызг пьяный, помятый, с недельной щетиной. Он пришел с какими-то претензиями, сути которых из-за заплетающегося языка она так и не уловила. Бывший муж был настроен крайне буйно, но, когда он полез к ней, размахивая руками, то моментально об этом пожалел. Том и Вольдемар словно по волшебству оказались в комнате и вклинились между ними. Мальчик остановил летящего на него мужчину жестом, заставив того замереть в воздухе, а змей угрожающе раскрыл широкую пасть, грозясь заглотить незадачливого визитера. — Еще раз сюда заявитесь, и Вольдемар вас сожрет. — спокойно заявил Том. Джон никогда больше не появлялся в их жизни. Маленькая семья сидела на кухоньке, залитой утренним солнцем. Круглые пышные панкейки, политые ароматным сиропом, были умяты за десять минут. — Не торопись, подавишься ведь. — Аманда не могла сдержать улыбку, глядя, как Том наяривает ее стряпню за обе щеки. Она знала почему сын спешил — совсем скоро к ним должны были заехать родители его школьного друга. Отсюда обе семьи планировали вместе отправиться в Косой Переулок. Томас Уайт-Риддл и Маркус Снейп были однокурсниками, и оба грезили о том, чтобы пройти в этом году отбор в рэйвенкловскую команду по квиддичу. Мальчики познакомились в прошлом году, в день закупа необходимых принадлежностей для школы и сразу сблизились — не разлей вода. Сдружились и родители — Аманда хоть и была маглой, но в волшебный мир сына влюбилась так же сильно и моментально, как и в ненаглядного мальчугана. Северус и Лили Снейп оказались людьми приветливыми: оба преподавали в Хогвартсе и часто наведывались к Аманде в гости по выходным, привозя с собой Тома и Маркуса. Иногда с ними приезжал и приятель Северуса, профессор магловедения Сириус Блэк. Мужчина производил приятное впечатление, а в последний визит отчаянно краснея пригласил Аманду попить где-нибудь чая или чего покрепче. Конечно же она согласилась. Уайты и Снейпы не спеша шли по пестрой волшебной алее. Мальчики счастливо переговаривались, бережно неся в руках новые Молнии-7. Аманда складывала в папку бумаги — хозяин магазина только что подписал с ней договор по оформлению целого тиража брошюр для нового поступления гоночных метел. Женщина улыбалась: кажется ей довольно скоро пригодится помощь профессора Блэка, чтобы заколдовать готовый макет и заставить иллюстрированные ею метлы парить со странички на страничку. — Я стану охотником, мам. — заявлял Том — А ты приедешь на игру, и будешь смотреть на нас с трибуны. — Конечно буду, — кивнула мисс Уайт. — И обязательно нарисую твой первый гол. Они улыбались друг другу. В воздухе витала любовь.