Люк верит

у джейны, как облако, спутаны темные пряди, и на щеках, и на лбу липкий масляный след. но папина дочка не грезит о новых нарядах, а лишь о парсеках путей до далёких планет. она вечерами на картах рисует маршруты и крепко сжимает недавно законченный меч. люк видит, как джейна похожа на деда-пилота, и просит у силы её темнотой не обжечь.

***

у джейсена вечно в кармане змея или птица, и сотни танцующих чертиков смеха в глазах. ему все равно, где и с кем за свою правду биться, в сенате иль в классе ища верный смысл в словах. у мальчика шутки, пожалуй, странны и нелепы, но в нем сострадания бездны, тут как бы не глянь. люк знает, как сложно таким в этой жизни свирепой не вывернуть душу в ошметки и старую рвань.

***

у эни на радужках стынет чистейшее небо, улыбка светлее, чем вспышки калёные солнц. все время коленки разбиты, роятся идеи, истории о приключеньях волшебнее снов. а имя – не память о зле, только лишь обещание стать тем, кем не смог дед, открыть два заплечных крыла. люк хочет, болезненно хочет поверить мечтаниям, что их не коснется и призрачным эхом война.

***

теперь джейна носит простецкие косы под шлемом, в неполные двадцать на форме нашивку «майор». она вечерами рисует сражения, схемы маневров, которые выполнит в срок эскадрон. пути все пропитаны кровью с неистовым горем, а джейна – не дочь, не сестра, лишь сияющий меч. но люк, прикасаясь к безбрежному космоса морю, вновь просит ту, что ищет смерти жестокой, сберечь.

***

теперь джейсен словно в колючие льдины закован, на кончиках пальцев несёт у сверхновой отсвет. его правда ныне – сплетения знаний, свободы, прогнивших в труху сорняков у порога побед. мессиям платить по счетам всем слезами да болью, и сердце, и кожа — дубленая шрамами ткань. а люку надеяться, что идеалы с любовью удержат от шага за черную полночи грань.

***

теперь эни будет всегда юн, едва за семнадцать. и имя – опять пепел на погребальных кострах. джедаям нельзя отступить, отвернуться, сломаться. люк чувствует соли дорожки на мокрых щеках.