Je'peur

Удар. Уклонение. Блок. Удар. Кулак скользит, встречая на своем пути препятствие в виде человеческого тела. Но почему скользит? Кровь. Кровь на рассеченных костяшках, кровь стекает по пальцам. У него все руки в крови. Сколько раз он слышал это от тех, кто пытался его убить. Так вот, как оно выглядит на самом деле. Все равно. Стена – стеклянная стена – растет, уплотняется перед ним, за ним, вокруг, сверху. Стеклянная камера. В которой нет места старым эмоциям. Нет места страху, нет места отчаянию. Есть баланс, есть равновесие, есть… Освобождение. Он вкладывает в каждый удар столько силы, сколько в нем еще есть. Каждый удар – как глоток свежего воздуха. Он слишком долго пробыл в темноте. И он никогда из нее не выберется. Но это не важно. Сейчас – не важно. Сейчас – с каждым ударом становится легче на душе. Он дерется с остервенением, так, как никогда в жизни не дрался. И вряд ли когда-либо еще будет. Каждый удар освобождает его от чужого бремени. Через каждый удар выходят все чувства, вся боль, накопившаяся в его душе за долгие годы. Удар. Майлз. Брат, я давно простил тебя. Прости меня. Только не приходи больше, прошу. Умоляю, не приходи!.. Я не вынесу еще одной встречи с тобой – твоего холодного взгляда, твоих безразличных слов… Твоей чуждости… Удар. Эмма. Душа вновь скручивается в липкий комок отчаяния и горечи, и непрошенные слезы подступают к глазам. Я виноват, Эмма… Я так виноват перед тобой. И перед нашим сыном. Я даже не могу просить прощения… И лучше мне не искать его. Он не должен знать такого отца… Я не буду искать его, я клянусь, Эмма. Хотя бы эту клятву я сумею выполнить до конца… Стена. Стеклянная стена. За ней нет места старому. За ней есть путь к новому, за ней – свобода, столь долгожданная и желанная… И тает демоническая Республика, что прогнила изнутри и превратилась в Империю. Тают все образы, которые он столь долго – столь невыносимо долго – носил с собой. Тают все предательства, тает обида и ярость, непонимание и ненависть. Тает ожидание удара исподтишка, удара в спину. Сейчас есть только удары в лицо. Стена растет, закрывает его с головой, спасительно заслоняя от горящего агонией памяти прошлого. Удар. И уже не важно, за кого. Просто удар. И еще удар. Кровь заливает ладони – так, что бить становится все трудней и трудней. Но он бьет. Бьет до тех пор, пока не падает на землю поверженный противник. Он останавливается не сразу – не сразу понимает, что все окончено. Но стена стоит. И он больше ничего не чувствует. Он наконец-то ничего не чувствует. Он поднял голову. Над ним сияло бесчисленными мириадами звезд ночное небо. Он давно не видел такого неба. Он давно не видел Неба. В небе царит такой же покой, что царит сейчас в его изорванной в клочья душе – такой же темной, что это техасское небо. Он свободен. А ведь он уже успел забыть, что это такое. Он многое успел забыть. Забыть спокойствие, забыть радость, забыть любовь… Ему многому предстоит научиться заново. Если только не слишком поздно. Но что-то за спиной. Старое ощущение затаившейся опасности, уже почти оставленное позади, вернулось обратно – вернулось с прежней ясностью. Тонкая трещина пересекла стекло стены. Он обернулся, посмотрел. Хрупкая фигурка, серая майка, кожаные брюки. От одной трещины пошла целая сеть – во все стороны, разбегаясь с пугающей быстротой. Меч в ножнах, снизу прикреплен к голени ремнем. За ее спиной – арбалет и колчан с болтами. Он медленно скользит взглядом выше. Стена трещит, вновь пропуская старое, вновь наполняя его душу всем, что он только было оставил позади – навсегда, пережил, переболел. Перенес. Но она пришла за ним, другого варианта быть не может. Страшно заглядывать ей в глаза. Он заглянул. Серая сталь – леденящая и жгущая душу своей ненавистью. Такая сталь режет глубже и больнее любого меча. Режет непониманием, режет отчуждением, обвинением, страданием… Невыносимо. И его стена не выдержала.