***
Обычно сначала появляется Университет, а потом формируется его библиотека в помощь студентам и преподавателям, но в Пау-Дау сложилось не так. Сначала, после падения Империи, когда все вокруг сыпалось и рушилось, некоторые энтузиасты стали собирать книги. Среди анархии и страха только пухлые тома несли хоть какое-то напоминание о былом понятном и устойчивом мире. В Галечной бухте, которую всего через сотню лет обнимет огромный Пау-Дау, тогда была лишь деревушка. Есть поверье, что сюда сбежал один из чиновником мертвой Империи, и именно он здесь стал собирать уцелевшие книги. Вот только историки не верят людской памяти, а никаких источников о том, кто это был, откуда взялся и почему не искал пищу, а защищал фолианты, не сохранилось. Даже имени этого первого библиотекаря не дошло до наших дней, только его коллекция. Потом то ли его потомки, то ли ученики начали собирать уже и тома новой печати, на молодых послеимперских языках. Местные жители выстроили целое здание, чтобы хранить самую большую в ойкумене коллекцию. И тот Книжный Дом был круглым, с зеленым куполом, как у обсерватории. Сейчас уже никто не знает, почему люди, привычные к архитектуре острых углов, для книг создали этакое усеченное снизу яйцо. Только спустя двести лет ученые, которые естественным образом крутились у Библиотеки, создали Университет. И то, преподавание в нем долго оставалось вторичным. Лучшие умы приезжали к книжной коллекции, работали здесь с видом на Галечную бухту и заодно, между делом, по большой просьбе читали собравшейся молодежи по паре лекций. Так начинался Университет. Сейчас, конечно, обе эти структуры, вросшие друг в друга, как корни рядом растущих деревьев, вполне полноценны. Есть регулярный прием и выпуск студентов, есть полноценные учебные курсы в программе и штатные преподаватели, есть возможность для ученых приезжать в Библиотеку работать, но ничего ни у кого не вести при этом. Вот только традиции живучи. Под сводами зеленого купола среди полок с книгами свободного доступа до сих пор порой проводят лекции вне курсов от именитых гостей, а в Университет едут учиться и работать в первую очередь ради свободного и постоянного доступа к книгохранилищу. Да и старинная Библиотека, пусть здание и ремонтировалось много раз, все еще сохраняет особую атмосферу древности и величия. Многие уверяют, что за шелестом книжных страниц, нет-нет, да шуршат одежды давно умерших ученых, которые так и не смогли расстаться с миром полок и столов. Библиотекари говорят, что книги порой пропадают с мест и потом также таинственным образом находятся, и это значит, что сама Библиотека не пожелала выдать тайны тому или иному читателю. Некоторые ученые рассказывают, что порой им перепутывали заказанные книги, не смотря на строгий библиотечный порядок, и именно те тома, которые случайно ложились перед ними на полированные столы, позволяли совершать открытия их жизней. Разумеется, большинство студентов в «магию» Библиотеки не верит, все это лишь удача и случайности. Возможно-возможно….***
Нат поднимается на крыльцо Библиотеки по гладким, протертым миллиардами ног, ступеням с замиранием сердца. Ей чудится, что это место всю жизнь магнитом тянуло ее к себе, и вот теперь она на месте, и все правильно. Библиотека представляет собой широкий коридор по всей окружности здания. Там у окон стоят полированные темные столы для работы, а у противоположных стен шкафы с книгами открытого доступа. В центр «яйца» Библиотеки путь закрыт, там, собственно, хранятся книги, и, как говорят хранители, сколько бы новых томов ни доставлялось, место всегда находится. Нат сегодня не собирается заказывать ничего конкретного, у нее нет цели. По предъявлении аспирантского удостоверения она попадает внутрь и просто идет вдоль бесконечных шкафов с томами. За столами у окон работают люди. Кто-то увлеченно читает, подняв книгу на уровень глаз, кто-то, наоборот, наклонился над здоровенным томом, распростертым на столешнице, кто-то шуршит конспектами, делает записи, лишь временами сверяясь с печатным текстом перед собой. Некоторые стоят у шкафов. Сухие пальцы скользят по корешкам, ища нужную книгу. В паре мест люди так и зачитались, стоя у полок, словно выпали из реальности. Нат идет вдоль книжных рядов. Ей хочется верить, что шелест страниц, переворачиваемых другими читателями, это голоса самих книг. Буквы шепотом рассказывают истории, делятся переживаниями. Пахнет тканью и кожей переплетов, плотной бумагой и полиролью мебели. Это лучший запах Библиотеки, который Нат может себе представить. Губы пересыхают от волнения, пальцы дрожат. Все названия на полках кажутся интересными и тянут к себе. «Возьми, возьми меня, я расскажу тебе всю правду, ты станешь умнее, если меня прочтешь!», − шепчут книги в воображении Нат. И она готова отдать им душу, лишь бы впитать все доступные теперь знания до донышка. Компания студентов за столом перешептывается, сдвинув головы над огромным талмудом. Их шепот похож на шелест листьев в Университетском саду, до Нат он доносится словно сквозь вату. Какое счастье! Она в своей стихии! Восторг отступает, когда Нат добирается до полок, где должны стоять книги о падении Империи. И тут ее ждет разочарование. После томов о кризисе Империи стоят книги посвященные эпохе Реставрации и Ранней Республике. Словно Империя никогда не разрушалась, не было никакой катастрофы. Кризис и бац, ничего нет. − Вам что-то подсказать? – предлагает Нат сухонькая старушка со строгим лицом, служительница Библиотеки. − Нет-нет, все в порядке, − испуганно мотает головой. Здесь падение Империи тоже под запретом, и книг по этой теме нет. Но может это только в открытом доступе нет? Нат идет к ящикам карточного каталога и долго перебирает желтые картонки с выведенными на них названия. Завитушки букв цепляются друг за друга, стремятся заинтересовать. Вот только и здесь ничего нет о падении Империи. Спрашивать Нат не решается. Тема опасная, запретная, еще жандармы могут ею заинтересоваться на второой день приезда в Пау-Дау. Чудится, что ветер, который шелестит листьями за окном Библиотеки, пробирается в грудную клетку Нат. Ей становится жутко. А что если в столице ей будет только опаснее заниматься ее темой? Что если приезд в Пау-Дау был ошибкой? Но она гонит от себя эти мысли.***
Нат выходит из Библиотеки, когда солнце уже садится. Вечер удивительно ясный, только пара облачков над горбатыми крышами. Но ветер не по-сентябрьски холодный. Вязаного шарфа над свитером недостаточно, чтобы согреться. Нат ежится и ныряет в «Свиток», о котором слышала от Робара. Клуб расположился на первом этаже универмага рядом с Университетом, но с отдельным входом. Над дверью звякает бронзовый колокольчик. Внутри горят газовые лампы на столах, тени прыгают по кирпичной кладке стен и сводчатым беленым потолкам. Обстановка не броска, пахнет лимонной цедрой. Робар говорил, что здесь плохая кухня, но после целого рабочего дня это не так важно. Нат берет у стойки тарелку с рагу и садится за маленький столик в углу.От тарелки идет пар и аппетитно пахнет специями с берегов Южного моря. Публика вокруг весьма разношерстная. В эркере у окна сидит кампания студентов, которая весьма шумно обсуждает последние скачки. За столиком у самой стойки пристроился как на насесте пожилой мужчина с почти лысой головой и козлиной бородкой, вокруг него еще трое студентов. Пара женщин устроилась у стены и с интересом поглядывают по сторонам. − Я тебя раньше не видел, − рядом с ее столиком к кирпичной стене приваливается невысокий пухлый и совсем еще молодой парень в белой рубашке официанта. – Я тут всех знаю. Эрбин Шёнфлис. Парень протягивает мягкую ладонь, и Нат с улыбкой ее пожимает. Такие товарищи, которые введут в курс дела, всегда нужны. − Я здесь новенькая. Училась в Висоде, сюда приехала в аспирантуру. − Хорошая «карьера», − дружелюбно усмехается Эрбин. – В провинции научное болото, круг стариков, которые сами пишут, восторженно рецензируют друг друга и считают себя великими учеными. Нат невесело усмехается. Даже грустно, насколько близко объяснение к истине. Страх перед опасностями Пау-Дау, охвативший ее в Библиотеке, медленно отступает. − Я тоже учусь в аспирантуре, но приходится подрабатывать, чтобы денег хватало, − говорит Эрбин с деланным смущением. – Я на кафедре эпохи Реставрации. А ты? − На Древней истории. − Что? Там же одни чокнутые. Половину изучать запрещено, а по второй половине толком нет источников, − Эрбин качает головой. − Так сложилось, что мне это интересно, но твое мнение запомню, − поджимает губы Нат, а потом оба разражаются смехом. − А ты не промах, − кивает Эрбин. – Заходи как-нибудь, я буду за стойкой. Сейчас народ подтянется. Вечером обязательно кто-то начинает говорить и тут либо лекция, либо дискуссия. Скучно не бывает. Сегодня, думаю, старикан Дорго будет солировать. − Это который писал об экономике поздней Реставрации и Ранней Республики? – Нат еще раз бросает взгляд на пожилого мужчину с козлиной бородкой. − Он самый, − Эрбин прослеживает ее взгляд и кивает. Потом он уходит, посмеиваясь, а через пару минут приносит большую чашку чая с медом. Нат приятно. Проходит не так много времени, пока голос профессора Дорго не становится громче. Кажется, он говорит только с тремя студентами напротив, но все в «Свитке» притихают и слушают. − Вы в корне неправы с вашими книжками. Утыкаетесь в свою тему и читаете только по ней, какие-то мелкие фактики выбираете. Словно они что-то меняют. Вот вы, Дамас, занимаетесь восстанием криуи на западе. И вы все говорите о стычках, о вооружении, о том, как они разрушили Парадаг. А почему они вообще полезли на территории Республики? Чего им не сиделось в степи? И вы молчите. В этот момент слушают уже все. Нат прекрасно знает, что криуи – кочевое племя в юго-западных степях на границах Республики, которые в 346 году от падения Империи волной потекли через границу, разрушили город Парадаг и расселились кочевьями на территории Республики. Президент Оран Хувикон был вынужден вести с ними переговоры, и многие считают, что он ничего не добился. Киуи так и грабили оседлое население, пока лет через сто пятьдесят сами не осели на землю и постепенно не были ассимилированы. Профессор Дорго тем временем выдерживает паузу. Нат кажется, что манера говорить у него похожа на манеру Скоша. Может их всех здесь этому учат? − Там были изменения климата, похолодание привело к увеличению влажности. В итоге в степях стало больше травы, лошади расплодились, и киуи искали новые пастбища. В то же время из-за похолодания у земледельцев было плохо с урожаями, им было сложнее сопротивляться. Но все это невозможно понять, если читать только о нашествии киуи. История климата пишется широкими мазками. И это только частный случай. Нат подается вперед. Может в падении Империи тоже проявились какие-то более крупные процессы? Их ведь изучать не запрещено, а они могут пролить свет на скрытые моменты. − Историю нельзя изучать точечно. Вы ничего не поймете о реке, если будете смотреть только на капли. Так и здесь. События подчас случайны, но все они связаны огромной рекой времени, у которой есть логика. Почувствуйте этот поток, найдите его закономерности. И тогда все разрозненны события лягут на свои места. − А как изучать, профессор? – подает голос одна из студенток из эркера. − Вам – по чужим книгам. Прочтите хотя бы то, что уже изучено. Если увидите пробел, − он усмехается, словно не верит, что студенты на такое способны, − изучайте также, по источникам, по документам. Только временной промежуток будет шире, сравниваете схожие события в разные периоды, разные события в одном периоде, у которых могут быть схожие корни… В каждом конкретном случае по-разному, но если вы дойдете до такого глубокого понимания, то у вас и единомышленники будут. Это коллективная работа. Такую ношу один человек не поднимет. Нат сама не замечает, что кивает, как китайский болванчик. Ее трогают эти идеи. Они откликаются в ее душе. Вспоминаются вчерашние слова Робара о связях. Да, историк одинок, она в это верит, но это не значит, что нельзя делиться опытом и слушать других. Нат чувствует, что хочет влиться в «Свиток», в эту атмосферу изучения всего и вся на равных.***
Есть в мире такая вещь, которая сразу поднимает обладателя на заоблачную высоту. Становится понятно, что перед тобой человек из очень узкого круга элиты. Конечно, это автомобиль. Пока все прочие договариваются с норовистыми лошадьми, которые еще и устают к тому же, люди с самых вершин садятся в автомобиль, и неутомимый паровой двигатель послушно несет их под умелым руководством водителя. Обычные люди, с лошадьми или без, шарахаются от чуда техники как можно дальше. Ведь даже за малейшую царапину на средстве передвижения можно и за жизнь не расплатиться. Лучше уж держаться на безопасном расстоянии и глазеть. Потому что даже в огромном столичном Пау-Дау автомобилей не больше десятка. Каждый раз садясь в отделанный кожей и деревом салон «парового коня», Баиль Доусон испытывает почти священный трепет. Ее семья всегда жила в достатке, отец играл на бирже с особым чутьем к изменению курса, поэтому все двери открывались перед ним и его семьей. Вот только и для господина Гоффа автомобиль был недостижимой роскошью. Даже сейчас он путешествовал на нем всего пару раз вместе с дочерью. Поэтому роскошь, в которую как в кокон укутывает жену господин Доусон, кажется Баиль чудом. Ведь в бедной холодной квартирке доходного дома она тоже успела пожить. − Мы на месте, госпожа, − рапортует Кней, водитель. Они остановились у тяжелых дверей ресторана «Морские палаты». − Поставь автомобиль во дворе и подъезжай за мной через два часа, − отдает распоряжение Баиль. Лакей ресторана с поклоном открывает перед ней дверцу автомобиля. Края пальто, отороченные дорогим мехом северной лисицы, касаются камней Липовой улицы. Мягкая рука в черной кружевной перчатке подбирает подол. Баиль отбрасывает от лица длинные тяжелые черные волосы и принимает у лакея бархатную дамскую сумочку, довольно большую по последней моде. Без всякой благодарности госпожа Доусон шествует в ресторан перед ней. Внутри все сверкает мрамором и позолотой. На столах стоят вазы с букетами живых цветов. Крупные растительные композиции украшают и углы. Посетителей довольно много, но Баиль идет в отдельный кабинет, где ее встречает Ильма Леви, ее школьная подруга, а теперь жена владельца. Женщины церемонно касаются друг друга щеками, после чего дверь приватного кабинета за ними закрывается. − Может все-таки выпьешь кофе и не пойдешь? – уже без приторной улыбки спрашивает Ильма, поправляя ухоженными пальчиками сложную плетеную каштановую прическу. − Нет, пойду, давно не была. Баиль перестает изображать из себя томную принцессу и сбрасывает дорогое пальто на диван. Под нарядом оказывается строгий темно-зеленый костюм. Госпожа Доусон подкалывает лавину черных как смоль волос, а потом достает из сумочки темную шаль и прикрывает ей голову и плечи. Последним отточенным движение закалывает платок крупной ониксовой брошью на плече. Теперь издалека легко перепутать, что это вовсе и не жена главы Приморского банка, самого крупного в Пау-Дау. Острый профессиональный взгляд Ильмы Леви окидывает госпожу Доусон. Только после придирчивой оценки она выводит Баиль служебным коридором в маленький переулок без названия позади ресторана. Кто бы мог подумать, что так близко от Президентского дворца, в самом сердце столицы, есть такие грязные обшарпанные дворы. Госпожа Доусон натягивает шаль пониже и спешит прочь. Внимательно смотрит под ноги, чтобы не испортить дорогие полусапожки. Муж искренне верит, что она из автомобиля выходит сразу в чистые и презентабельные залы клубов и ресторанов. Сырости и грязи он не поймет. И лучше ему оставаться в неведении о некоторых делишках супруги. Через пять минут Баиль сворачивает в подъезд за скрипучей дверью и поднимается по узкой грязной лестнице вверх. Пахнет сыростью и мышами, но она хорошо помнит это место. Пять лет прожила она здесь бок о бок с мужем, которого горячо любила. Пять долгих лет Баиль стремилась привыкнуть к неудобствам быта и холодности супруга, не смогла, ушла, вырвав из сердца. И вот теперь живет в счастливейшем браке с Полем Доусоном, муж чуть ли не на руках ее носит. Только сердце тянется к первой любви, проверить, помочь… Потертая дверь на третьем этаже поддается без ключа. Вазиль никогда не запирается. У него нечего брать, кроме книг, которые не интересуют простых воров. Квартира тесная и темная. Стен не видно, все вертикальные пространства скрыты либо шкафами, либо полками с книгами. Они здесь повсюду, куда ни глянь, наткнешься на очередной переплет. Пасмурный день, готовый в любой момент пролиться дождем не заглядывает в узкие окна. Только в одной комнате, которая одновременно служит и спальней, и кабинетом, горит тусклая газовая лампа. − Вазиль! – окликает Баиль. Она заходит и видит бывшего мужа. Его длинные холеные светлые волосы, тонкие пальцы пианиста, точеный профиль. Для нее он всегда безумно красив. Никому и никогда она не смогла бы объяснить, как она смогла бросить его. Как по-живому вырезала из сердца. Баиль и сама с трудом понимает это. Вот только безнадежность в тот момент перевесила. До сих пор она чувствует вину перед бывшим мужем, что оставила его одного возиться в бедности, ушла от любви к роскоши, подумала о себе, а не о них. Вазиль сидит в засаленном домашнем халате поверх чистой рубашки, он щурится над бумагами, потому что света недостаточно. «Пора бы ему купить очки», − щемит сердце Баиль. Вот только гордость не позволит ему признать, что глаза уже не те. − Я слышал, как ты вошла, − без эмоций произносит Вазиль Скош, его глаза продолжают метаться по строчкам многочисленных бумаг. – Что на этот раз? − Я привезла тебе новый костюм, хотела сделать подарок. Знаю, твой истерся… Баиль начинает спешно доставать костюм, аккуратно сложенный и завернутый в шелестящую бумагу из бездонной сумки. − Мне ничего не нужно, − голос звучит резко. – И подачки твои тем более не нужны. − Это подарок, − лепечет Баиль. В ней больше нет и следа высокомерной томности, которую она так щедро источала в «Морских палатах». – Мне приятно делать тебе подарки. − А твой муж знает, что ты делаешь мне подарки? – Вазиль отрывается от бумаг, его взгляд прожигает. − Неважно, − Баиль Доусон теребит шаль. Прошло почти десять лет с их развода. Почти восемь лет из них она в браке с Полем Доусоном. Столько лет, что можно было все забыть и начать сначала. Но Баиль не может. Даже через эти несчастные десять лет ее тянет к Вазилю, и даже через эти десять лет она чувствует себя рядом с ним как восторженная студентка-младшекурсница возле популярного старшего студента. − Хватит таскаться ко мне, Баиль. Я не бездомный щенок, который нуждается в твоей благотворительности. У меня есть деньги. Ты сама от меня ушла, вот и живи теперь так, как хотела, − Вазиль снова переводит глаза на бумаги. Он чем-то расстроен сегодня. Обычно ведет себя приветливее. Баиль задевает его суровость. − Ты сегодня не в духе, зайду как-нибудь в другой раз. Он даже не поднимает к ней головы. Ни слова не срывается с поджатых губ. Скош неприветлив к ней. И Баиль считает, что заслужила это. Она пятится из малюсенькой квартирки, «забывая» принесенный костюм на табурете в комнате Скоша. Ей тяжело спускаться на каблуках по крутой лестнице, в карих глазах копятся слезы, которым она не позволит пролиться. Ее сердце всегда любило Вазиля и всегда будет его любить, но жить с ним, в этом убожестве, среди одних только книг и без каких-либо удобств, Баиль не может. Она выбрала свой комфорт вместо своей любви и всю жизнь будет за это расплачиваться.