In my mind, in my soul

      Сидя перед сестрой, Куинни хотела зажать руками уши. Вот только чужие мысли попадали в голову напрямую, как непрошеные гости, которые даже в дверь не удосуживаются постучать, а сразу открывают ее ударом ноги. Она еще не научилась пускать лишь тех, кто точно не навредит ей.              Тина плохо умеет скрывать свои чувства, и ее улыбка кажется такой же ненатуральной, как колбаса в дрянном магазине у их дома. Вроде ярко-розовая и такая аппетитная на вид, но попробуешь — бумага бумагой. Но Куинни изо всех делает вид, что не видит этого. И не чувствует.       — Я слышала, мистер Грейвс взял тебя в свой отдел помощницей? Я рада за тебя.              — Думаю, он это сделал назло Абернати, — пожала плечами Куинни. — Тот чуть меня не уволил. Если бы не мистер Грейвс, меня бы здесь уже не было.       В темно-зеленых глазах Тины вспыхивают огоньки, почти как у саламандры. Обычно, глядя на них, Куинни могла погреться, но сегодня огоньки оставляют ожоги. Тина ревнует ее к своей любимой работе. Ревнует к Грейвсу, который одну сестру, старшую и определенно более способную, отправил покрываться пылью в архиве за мелкий проступок, а другую сделал своей личной помощницей, пусть вся ее помощь — бумажки и болтовня с просителями.       Куинни, конечно, знала, какие сплетни гуляют по всему отделу, но изо всех сил не замечала их. По крайней мере, считаться девочкой на побегушках у Персиваля Грейвса было не так паршиво, как пребывать в таком же статусе только у Абернати.       Холодные мысли заползали Куинни под кожу, как ядовитые змеи, и жалили в самое сердце. То, о чем еще вчера думали только штатные болтуны из секретариата, теперь вертелось в голове у Тины. На языке же было совсем другое:       — Хорошо, что ты осталась. Сейчас тяжелые времена, на одну зарплату выжить сложно. Тем более, на зарплату сотрудницы архива.       Тина морщится, отхлебывая чай, а Куинни хочет прокричать ей в лицо, чтобы сестра не смела думать о ней такие гадости. Что Грейвс — просто ее начальник, что он любит работу даже больше, чем ее любит Тина, что Куинни для него — просто еще один инструмент, весьма полезный, ведь Куинни умеет слышать чужие мысли.       Что Персиваль Грейвс, возможно, уже давно мертв, а ревновать мертвеца глупо.       Она даже набрала в легкие воздуха, но слова застревают в горле. Куинни не может этого рассказать. Ее связывает непреложный обет, и невидимая петля в секунду сломает ей шею, если древней магии покажется, что Куинни собирается нарушить условия договора с Гриндевальдом.       — Непреложный обет? — брови ее нового начальника заинтересованно поднимаются. — Что именно ты хочешь, Куинни?       — Безопасность. Вы поклянетесь, что не тронете ни меня, ни мою сестру, — выпалила Куинни. — Взамен я поклянусь, что ни одна живая душа не узнает…       — Ни одна живая и ни одна мертвая, — иронично поправил Гриндевальд. — В нашем мире чего только нет. Но я согласен на твои условия. Я не причиню вреда ни тебе, ни Тине Голдштейн, пока нахожусь под личиной Персиваля Грейвса. Более того, я прослежу за тем, чтобы никто другой не навредил тебе, дорогая Куинни. А ты в свою очередь сохранишь мою тайну от всего мира. Будешь хранить ее до момента, когда я сам решу показаться.       Сейчас Куинни ох как жалела, что добровольно позволила закрыть себе рот. Ее страх привел к тому, что между ней и Тиной выросла ледяная стена. Пока совсем непрочная, но — Куинни уже это чувствовала, — с каждым днем эта стена из страха, зависти и лжи будет все толще и толще. Ей хочется закричать, разбить эту стену, растопить огнем своего гнева, но все, что может Куинни — виновато улыбнуться и потупить взгляд.       Может быть, кровные узы, которые их связывают, выдержат это испытание, и когда-нибудь стена растает сама собой. Вот только неизвестно, сколько на это понадобится времени. Куинни чувствовала, что его-то у нее нет, раз она заключила сделку с почти что дьяволом. Неизвестно, когда Гриндевальд решит показать миру свое настоящее лицо и как на это отреагирует Тина.       Она ни за что не поверит, что Куинни, работая с Гриндевальдом бок о бок, ничего не знала, не услышала ни одной подозрительной мысли. Сама Куинни бы себе не поверила.       — Ты всегда заботилась обо мне, Тина. Если хочешь, я поговорю с мистером Грейвсом, чтобы он отменил твой перевод. Та мерзкая женщина заслужила, и тебя отстранили несправедливо.       Чашка Тины звякнула о блюдце громче, чем боялась Куинни, а мысли ужалили роем разъяренных шершней. На щеках сестры появился румянец.       — Не стоит. Ты только начала у него работать, — взглянув на часы, Тина встала из-за стола. — Я сама справлюсь. Не хочу, чтобы слухи ползли. А ты будь осторожна, если Грейвс возьмет тебя в поле.       Провожая Тину взглядом, Куинни вздохнула. Мыслей хуже, чем у родной сестры, она не встречала уже давно.