Эти десять лет

      «Быть злодеем прекрасной истории о дружбе, любви и преданности» — Шапур хорошо знал, какой именно его ждет конец.       За редкими масленичными тучами густо желтела луна, и под этой луной весь мир казался неестественно беззащитным. Запутавшийся в вуали сна, сопящий ветром, густой и томный, он обрывался там, где сад примыкал к библиотеке. В тусклом свете единственной свечи юный король Кахир объяснялся в чувствах, которые ему воистину были едва ли ясны. Но его вечная спутница, эта надоедливая девчонка, Джина, слушала с затаенным восторгом, присущим всем юным диким розам. И хотя тревога в ней была велика, держалась она исключительно достойно.       Шапур чуть отогнул стебель одного из цветков, мешавших наблюдать столь миловидную картину. Он усмехнулся чуть громче, чем хотелось, и понял, что смешок вышел нервным, поэтому чуть придавил нижнюю губу указательным пальцем и выгнул бровь, цепко следя за тем, как тугая каштановая коса ложится в юношескую ладонь, как твердеет прямая осанка девушки, как прекращают дрожать ее пальцы, сжатые в кулаки.       У этих двоих была молодость; такая дикая, горячая кровь, как песок пустыни, разлившейся у ворот города. У Шапура была лишь стать, верность цели и десять лет за широкими плечами: десять лет бесконечных поисков проклятого источника силы и власти — волшебной лампы. Он почти получил ее, затерянную в песках, почти держал ее в своих руках!       Джина долго смотрела куда-то в кривые тени розовых кустов. Ее взгляд, преисполненный мучительной думы, показался Шапуру непередаваемо гипнотическим. Словно у нее были все знания мира. Внезапно для самого себя, он разглядел эту страстную решимость в том, как она вцепилась в бусы, рассыпанные нитями по ее груди.       «Скажи ему свой ответ», — Шапур не знал, почему это было столь важно.       Она покачала головой так, словно ничего тяжелее мыслей в ее голове и придумать невозможно. Словно ничего тяжелее в целом мире не было! Юный король оробело потер свое колено и кивнул ее удаляющемуся силуэту; пальцы Шапура больно впились в волшебный посох, и сила покидала его тело при каждом ее шелестящем шаге к нему.       — Ты всегда отбираешь у мужчин их цели, — Джина лишь мелко дернулась прочь от Шапура. Он был ее врагом даже сейчас, но отчего-то бежать прочь вовсе не хотелось. — Жестоко, не находишь?       Она зябко поёжилась. Стальная, вся в сколах, кровоточащая, но сила ее не знала границ.       — Не моя вина в том, что все ваши цели так или иначе связаны со мной, волшебник. Ты не получишь лампу.       — А мальчишка не получит тебя?       Осунувшееся от вечной борьбы с самой жизнью лицо потемнело от гнева; Шапур манипулировал, обрывая жест пощечины прямо около своего лица. Ее рука была тонкой, гладкой и сильной. Ее рука была в его руке. Ее талия была в его руке. Ее разум был в его распоряжении: он это понял, едва коснувшись взглядом ее сжатых губ. Она была так близко к нему уже не в первый раз, и все же, она оставалась совершенно недосягаемой.       — Я могу сделать все, что пожелаю с тобой. Сейчас.       — И ты все равно останешься злодеем, маг, — она была бледной, и дышала быстро, как пойманная птица. В полах его плаща она терялась, и становилась с ним единым целым, но утекала, словно молоко, сквозь разбитый фарфор. — Злодеи не побеждают.       — Так что же твой герой сегодня в роли проигравшего? — Шапур сощурился, крепче сжимая ее запястье, но почему-то не причиняя боли; взгляд Джины несколько смешался, и Луна коснулась бездонных зрачков, робко выглянув из-за тучи. — Кого ты искала среди розовых кустов, Джина?       От того, как мягко звучало ее имя в его устах, хотелось отчаянно плакать. Негодная сказка никак не позволяла подавить весь свой страх в отношении мужчины, нависшего над ней, подобно вековому древу. В его глазах Джина видела отнюдь не попытку устрашения, не обман и не злобу, но всю ту боль от несправедливости, что он нес на своих плечах годами. Джина стряхнула парализующий страх, как пламя с подола платья, и решительно мягко коснулась его скулы.       Он был таким, как черный мудрый лев или гордый орёл, но простая нерасторопная ласка оказалась для него столь непривычной, что сковала всё тело. Годы… годы поисков и разочарований, кругов ада, зыбучих песков и плеч, на которые нельзя было опереться, годы погони и паники вели Шапура к одному маленькому моменту в темном саду на краю света.       — Шапур, время уходит, — она серьезно заявила об этом, в ее выражении лица не было ни шанса на надежду. — Тебе не стать героем, — мужчину хлестнули эти слова больнее и ярче любой пощечины, — но мое сердце не принадлежит ни одному герою. Оно околдовано темной магией, а значит — будет неминуемо разбито.       Маг знал, что разорвал сценарий на мельчайшие кусочки, когда поцеловал ее. Всецело и одержимо, как он хотел бы владеть ею, как он хотел бы быть с нею. И почти невесомо гладил ее талию, поясницу и бедро, притягивая к себе и больше не разделяя реальность и вымысел, не желая принимать жизнь без этой невыносимой девчонки, косу которой видел всюду, куда бы ни шел. Но даже когда она отвечала, как ласковая белая львица, она не давала ему надежду на то, что у законченного злодея есть шансы на спасение души от постоянной гонки за несуществующими фантомами. Шапур не знал, куда упал его посох, когда появилась Джина.       Но когда Джина исчезла — Шапуру вдруг показалось, что он и сам пропал.