горькая полынь-трава

      Она не знала, сколько часов, дней или недель прошло. Всё слилось воедино. События того дня Муза помнит смутно, отрывками. Боль, страх и безысходность – вот, что она помнит отчётливо. Ощущает до сих пор. Потому и сидит здесь, в восточном крыле, нацепив наушники, слушая музыку на максимальной громкости.              Теперь, когда Алфею возглавила Розалинда, школа снова стала командным пунктом, где феи и специалисты готовились к войне. Привычные занятия сменились бесконечными тренировками. Уроки теперь были не нужны: новая директриса считала, что феи смогут подчинить себе магию, освоить и развить её в бою, испытывая одно из самых сильных чувств – страх. Ученики стали для неё солдатами, всё, что её волновало, это результат.              Поэтому феи разума были предоставлены сами себе. В стенах школы, конечно. Розалинда не позволила им покинуть Алфею в целях предосторожности. Они были под её присмотром, не способные защищаться в бою и развивать свои силы самостоятельно.              Такой расклад более чем подходил Музе, хотя по правде говоря, ей было плевать. У неё была возможность скорбеть, это она и делала.              Сэм.              Муза смогла облегчить его боль, приняв весь удар на себя. Но они не успели. Ранивший его сожжённый был убит слишком поздно.              Она помнит, как смотревшие на неё с нежностью глаза потускнели, а рука, за которую она так цеплялась, выскользнула из её хватки. Помнит, как Сэм сделал последний вздох. Ему не было больно. А ей – было. И Терре, и мистеру Харви. И кажется, кому-то ещё. Дальше в памяти остались лишь истошные крики и шквал чужих эмоций вперемешку с её собственными.              Почти каждую ночь она видит во сне, как жизнь в глазах Сэма угасает. Чувствует боль, которую у него забрала. Днём – горе Терры. И жалость остальных соседок к ней, да и всех вокруг. Всем известно: она – эмпат. Её проклятье – чувствовать всё, что чувствуют другие.              В заброшенное крыло Алфеи никто не ходит, если только чтобы потусоваться, но с некоторых пор про вечеринки забыли вовсе. Здесь чужие эмоции не мешают сосредотачиваться на собственных, а чужое присутствие не мешает беззвучно плакать.              Разве что Ривен частенько заглядывает сюда, чтобы накуриться и забыться. Своё предательство специалист простить себе не смог. Поддался манипуляциям, стал рядом с теми, кто вздумал совершить переворот и убить Фарагонду. Незнание не отменяет вины: он всё же пошёл против друзей, которые после и вытащили его из этого дерьма, открыв глаза на происходящее.              Каждый раз, направляясь в восточное крыло, Ривен знал, что увидит там Музу. А потому искал всегда самый дальний угол, чтобы не мешать ей изливать свою боль. Он знал, что случилось с братом Терры, он знал, что фея разума с ним встречалась. Сложить дважды два, видя одиноко сидящую и тихо всхлипывающую Музу, не составило труда.              Он не кретин, чтобы спокойно наблюдать за чужими страданиями. Ривен понимал, что девушке, которая живёт чужими эмоциями, необходимо побыть одной, чтобы пережить своё горе. Потому и не лез.              Но это слишком затянулось. Муза совсем себя извела: начала шарахаться от людей, не подпуская к себе подруг, не имея возможности отвлечься на тренировки или же занятия, замкнулась в себе. Шёл третий месяц, а она и не думала даже пытаться двигаться дальше, лучше ей не становилось – только хуже и хуже.              В этот раз Ривен не сдержался. Завидев Музу, сидящую среди пыльных полок, направился прямиком к ней. Её нужно приводить в чувства.              Парень присел рядом на корточки, стянул массивные наушники и прислушался к исходящей из них музыке. Что-то грустное, тоскливое, а ещё непонятное – этого языка специалист не знал. Девушка вздрогнула всем телом: в этот раз погрузилась в свои мысли и чувства так глубоко, что совсем не заметила появления Ривена.              — Что это? – он сел напротив Музы. Она подняла на специалиста растерянный взгляд. Красные от сдерживаемых слёз глаза и дрожащие губы. Застрявший где-то в горле всхлип и желание снова надеть наушники и скрыться в своём разбитом вдребезги мирке.              Растерянность, волнение, сочувствие – вот, что почувствовала Муза, испытал – Ривен.              — Я про музыку.              — Что-то грустное, кажется, тут поётся о любви.              Понимание.              — Знаешь, иногда я слушаю музыку, чтобы поднять себе настроение. Не грустную, конечно же. У тебя есть, – специалист потянулся за мобильником феи и начал листать её плейлист, – что-то повеселее?              — Ривен. – Она тяжело вздохнула. – Не надо.              — Что не надо?              — Я чувствую, что ты хочешь.. помочь? Понятия не имею, зачем тебе это нужно, но не надо. Правда. Всё в порядке, – мотает головой.              Ривен наклонился к Музе, глядя в глаза:              — Ты сама знаешь, что это ложь. Хватит убеждать себя в обратном. Ты отдалилась от всех, чтобы сосредоточиться на собственных чувствах – и правильно сделала. Но нужно дать волю эмоциям. Кричи, ругайся, рыдай навзрыд, круши всё вокруг. Хочешь, избей меня? Только не держи эту боль внутри.              Глаза Музы наполнились слезами. Кажется, плотина, что она выстраивала всё это время, вот-вот прорвётся.              — Не надо, – её голос дрожал.              — Проживи свою боль. Не сдерживайся. – По её щекам крупными каплями стекали слёзы. – Если хочешь, я уйду.              Послышался громкий всхлип:              — Останься.              Ривен опешил, но тут же взял под контроль свои эмоции. Сейчас важна Муза и её чувства. О своих он подумает потом. Фея дрожащими руками коснулась ворота его футболки, цепляясь за Ривена. Она продолжала сдерживать всхлипы, её шумное дыхание совсем сбилось. Глядя прямо в глаза, спросила:              — Почему это так больно? Терять близких? Почему жизнь отнимает их у нас? – тогда она не выдержала и заплакала, наплевав на то, что может быть услышана. Её накрыла волна собственных эмоций, которые она испытывала тогда. Наконец, позволила себе выплеснуть всё, прочувствовать все грани собственной скорби. Плач смешался с криком отчаяния и безысходности. Это случилось, и Муза не в силах что-либо исправить, она не может вернуть его. Никто не может. Ей больно, физически и эмоционально. Она кричит об этой боли. Прижимается к Ривену, хватается за него, будто он тоже вот-вот уйдёт, припадает к плечу щекой. Она задыхается, тонет в своих слезах. С пронзительным воплем пытается облегчить свою боль.              Лишь когда рыдания прекратились, голос охрип и все чувства сошли на нет, уступив место опустошённости, Муза заметила осторожные поглаживания по спине. Первая порция боли была выпущена. Стало чуточку легче. От нежных прикосновений – ещё немного.              Ривен, кажется, не дышал. Только когда её дыхание пришло в норму, сердце его восстановило ритм. Он – не эмпат, но боль её как свою прочувствовал. Прижал к себе чуть сильнее. Если бы мог, забрал бы её боль не раздумывая.              Спустя пару минут, или часов, Ривен аккуратно достал свой телефон с наушниками:              — Что ты там слушала?              Не понимая, к чему такой вопрос, Муза повернулась к нему.              — Я про музыку. Какую песню ты слушала? Или какую хочешь послушать? – спросил Ривен, протягивая ей телефон. Он осторожным движением убрал прядь её волос и надел наушник ей, а потом и себе. Заиграла тоскливая мелодия с непонятными словами – та же песня. Муза отложила в сторону телефон. Ривен, печально улыбнувшись, обнял её обеими руками, укачивая в такт песне. Она прижалась щекой к его груди, закрывая глаза. Из глаз текли слёзы. Муза отпустила себя.