И все мосты пали

Катерина поспешно покинула здание, желая как можно скорее оказаться на свежем воздухе. Сердце так сильно колотилось, что ей пришлось положить одну руку себе на грудь, дабы немного унять учащенное сердцебиение. На побледневшем лице появились тоненькие дорожки горьких слёз, которые Катя раз за разом убирала рукавом, будто стыдясь, что она наконец дала волю накопившимся эмоциям. Медленно спустившись с высокого крыльца, опираясь одной рукой на перила, девушка пошла обратно в ту сторону, где десять минут назад видела жандармов и Яблоневского. Стефан… Дрожащей рукой она снова дотронулась до своих губ, всё еще ощущая приторный вкус поцелуя, которого она совершенно не ожидала. Если бы не здравый смысл, понимание, что она замужняя женщина, к тому же носит в себе ребёнка, то вероятно, поддалась бы мужским объятиям и поцелуям. Ей было стыдно за свои мысли, как она смеет так думать. Катерина ведь не та легкомысленная девица, которыми торговал Андрей, зарабатывая на этом приличные деньги и прикрываясь благими намерениями. Сейчас в её голове было такое количество вопросов, что, казалось, она скоро не выдержит и взорвется, словно огромная бомба — разразиться безутешными рыданиями от постоянных проблем, сдавливающих её тело. Теперь ещё и Стефан, к которому она определённо испытывала какие-то чувства, но коих ещё не понимала. Молодая женщина, дрожащими руками поправила свой головной убор, сделав глубокий вдох, отправилась к кондитерской, где они с Павлиной условились встретиться. На её наручных часах уже было ровно три, а потом Катерина ускорила шаг, дабы не заставлять Павлусю мёрзнуть на холоде. Приблизившись к месту встречи, она ещё сдалека заприметила полноватую взрослую женщину, которая была так дорога ей. Пытаясь отпустить сегодняшнюю ситуацию, Катя озарила Павлину своей самой теплой улыбкой, почувствовав как радостно ей стало на душе — это именно тот человек, в котором Катерина так нуждалась. Вдоволь обнявшись, женщины зашли в крошечную кондитерскую, где как раз пустовал один единственный столик на двух персон. Усевшись за него, а после заказав кофе и несколько маленьких кремовых пирожных, Катя принялась рассказывать о всех своих приключениях, что свалились на её бедную голову за всё это время. Отчего-то Катерина даже была горла, что может позволить себе сделать приятное Павлина, ведь теперь её очередь заботиться и платить добром за все те годы материнской любви и ласки. Павлина то и дело охала да ахала, удивляясь как только судьба любит её Катрусю. Особенно весть о том, что Григорий Червинский жив и находится у Стефана была для неё крайне ошеломляющей. — Катруся, что же ты теперь будешь делать? Цей чертяка как только очухается, то снова тебе житья не будет давать, я то их породу, этих Червинских, добре знаю. Кажуть, шо Пётр снова принялся за измены. Бедную Анну Львовну не пощадил, так теперь и Ларису Викторовну в могилу хочет свести. Она ведь так его любит, прямо-таки души в нём не чает, — покачала головой Павлина. Катерина молчала, задумчиво всматриваясь в лицо своей собеседницы. Что же ей и вправду делать? Хорошо бы, если Андрей направил свою ревность не на ни в чём не повинного Стефана, который сейчас проводит своё время за решёткой, а на полоумного Григория, который будто демон, появился из преисподней, чтобы рушить все её планы на счастливую жизнь. Она ненавидела этого монстра, ведь даже язык не повернется назвать его человеком после всех его издевательств. Но в тоже время она, из-за своей излишней доброты не могла оставить его одного в таком ужасном состоянии заживо сгорать от высокой температуры и без возможности спокойно дышать. Катя понимала, что Григорий не протянет и трёх дней без должного ухода, ведь болезнь протекала довольно тяжело и как бы там ни было, но такой участи она ему не желала. Да и Стефан просил помочь. Катя закрыла лицо руками, оперев голову на них, думая: «И снова он не выходит у меня из головы. Я пытаюсь хоть не надолго забыть о нём, но ничего не получается». Павлина всё это время внимательно следившая за каждым движением Катерины, протянула к ней руку, нежно поглядив по плечу, заверила, что всё будет в порядке, от чего Катя подняла голову и заметно приободрилась. Неизвестно почему, но её слова всегда оказывали такой эффект. Вербицкая сразу решительно выпрямилась на стуле и затем спокойно обратилась к женщине: — Павлусь, у меня будет к тебе небольшое пожелание. Сможешь выполнить? Только не пугайся и ничего не говори. Может я слишком добра, но я всё-таки обязана это сделать, — Павлина лишь молча взирала на Катю с под приопущеных век. Тогда Катерина продолжила: — В доме у пана Яблоневского мужчина, он вероятно всё ещё без сознания, но за ним нужен уход, иначе он умрёт. Павлусь, я знаю, что ты можешь ему помочь. Нужно только пару раз в день навещать его, пока он не будет чувствовать себя лучше. Сложно было описать насколько сильно округлились глаза женщины, когда она услышала эту просьбу. — Ты чи ума лишилась! Помогать Гришке что-ли? Он же тебе потом жизни не даст. Бачу я, шо хочется тебе страдать. Докторов разве во всём Киеве не найдется для него? — Павлина возмущённо хмыкнула, подняв брови. На что Катерина незамедлительно ответила: — Сейчас ноябрь, больницы переполнены заболевшими людьми, да и у меня хватило своих знаний, чтобы понять, какой у него недуг. Это грипп, который нужно лечить. Лекарства там есть, нужно просто помочь ему их принять. Павлина посмотрела в совсем уже не детские зелёные глаза Катерины и, увидев, с какой нерушимой уверенностью держалась девушка, она помахала головой, как бы говоря свое согласие. Вербицкая поблагодарила её и подробно объяснила куда идти, упомянув Ольгу, которая проведёт женщину в дом Стефана. Почему-то на душе у Кати стало легче. Будто она выполнила какое-то важное поручение или спасла от смерти человека. По правде говоря, так оно и было. Дальнейшими событиями, которые происходили в жизни Григория Червинского, он должен благодарить лишь Катерину.

***

— Осталось ещё немного, — спокойно ответила Ольга на немой вопрос Павлины, когда они приближались к одному из дешевых районов Киева. По правде сказать, Родзевич находилась в дурном расположении духа, ведь ей снова предстояло зайти в тот весьма неприятный дом, который будто держится из последних сил и вот-вот разрушится, стоит только дотронуться то исцарапанных старых стен. Она вовсе не хотела оказаться возле того непонятного мужчины, который так напугал Катерину, но она обещала, что отведёт Павлину к этому человеку, а обещания она всегда сдерживала. Да и это только один раз. Она просто покажет дорогу и ноги её в этом свинарнике не будет, ещё не приведи Господь, заразится чем-либо. Довольно странно, что такой благородный человек, как Стефан жил в таком месте, да ещё и опекался какими-то бродягами. Когда они подошли к дому, то осеннее солнце уже зашло за горизонт — возвращаясь домой, лучше будет подозвать к себе какую-нибудь карету, чтобы поскорее отвезла с этого ужасного места. Таким же старым, как и сам дом, железным ключом Ольга открыла входные двери, которые в темноте угрожающе заскрипели, наводя ещё больше ужаса на женщин. В доме стоял странный неприятный запах, который по мере их продвижения в глубь помещения становился сильнее. Павлина зажгла несколько свечей, стоявших в коридоре на небольшом столике и теперь она могла осмотреть это странное жилище, куда будет приходить по два раза в день. Ольга осторожно приоткрыла дверь, которая вела в ту небольшую комнатку, где находился больной. Кромешная тьма стала преградой — понадобилась по крайней мере одна свеча, чтобы увидеть мужчину и жив ли он вообще. Родзевич смело направила источник света в своей руке, дабы лучше рассмотреть Григория: спутанные тёмные волосы закрывали половину его лица, а отросшие усы и трёхдневная щетина придавали ему довольно дикий вид. Практически ничего не изменилось с момента последнего прихода сюда. Мужчина был крайне жалок, совсем не таким статным молодым человеком, о котором ей рассказывала Катерина. В лице Григория читалось нечто жесткое и суровое, как бы говоря о том, что он явно не из простецов, которые часто ошивались в самых бедных частях города. Но он был красив, даже не смотря на то, что сейчас находился не в самом лучшем состоянии. Почему-то в этот раз он уже не вызывал такого откровенного отвращения к себе. Лишь жалость и ничего более. Громкий возглас Павлины, появившейся из-за спины немного напугал Олю, что та даже отступила шаг назад, оглядываясь. В доме было настолько тихо, что кроме хриплого дыхания мужчины и своих мыслей она не слышала ничего. — Господь помылуй, Григорий Петрович, неужто це вы! — женщина подошла к Червинскому, убрав волосы с лица. Она никак не могла поверить в то, что видела — мужчина, которого она знала с самого его детства, работая в доме у его отца кухаркой, изменился до неузнаваемости. Ольга видела, как у Павлины моментально брызнули слёзы при виде Григория. Да и сама женщина не ожидала от себя такой реакции — Катерину она любила больше и всегда осуждала поступки младшего Червинского. Тут же вспомнились и все те общения покойной Анне Львовне, что она будет заботиться о её сыне до тех пор, пока будет жива. Несмотря на все содеянное, Павлина снова возложила себе на плечи обязанность ухаживать за Гришей. Не просто потому что когда-то обещала, а потому что какое-то чувство привязанности и материнской любви снова появилось в её сердце и ей хотелось помочь этому человеку. Не теряя времени, Павлина сразу пощупала рукой горячий лоб Григория и подобно Кате сразу пошла за тряпками и посудиной, в которую можно набрать холодную воду. Затем, сделав ему укол, принялась за примочки, то и дело раз в пару минут меняя тряпки, ставшие за это время такими же горячими как и тело человека. Ольга же все это время наблюдала со стороны за действиями Павлины, отмечая про себя насколько мастерски она ухаживала за больным человеком. Так прошло около часа. Оля тихонько переговаривалась с Павлусей о Катерине, рассказывая о своих чувствах и мыслях к сложившейся ситуации. За окнами слышался лишь шум поднявшегося морозного ветра, который заставлял женщин ежиться от холода, ведь старый камин разжечь никак не получалось, а других источников тепла не было. Но через пару минут, когда Ольга с Павлиной собирались было уходить — на часах пробило восемь, ведь они вовсе не собирались оставаться в этом ужасном месте. В этом время хриплое дыхание Червинского вдруг участилось и он громко закашлявшись, медленно открыл глаза. Не понимая где он находится, мужчина еле слышно спросил, осматривая людей вокруг себя: — Кто вы, что случилось? Отвечайте! — даже находясь при смерти, требовательный тон никуда не исчез. Но затем он стал внимательнее вглядываться в лицо Павлины и видимо поняв, кто перед ним, мужчина побелел от ужаса. — Неужели я дома? Отвечай мне! Павлина спокойно улыбнулась, понимая весь ужас его ситуации. Ведь если бы домашние прознали, что Григорий жив и находится сейчас не в ссылке, где изначально и должен был, а здесь, в Киеве, то последствия могут быть самими непредсказуемыми. — Успокойтесь, Григорий Петрович, вы не в Червинке. Вы в Киеве, у пана Яблоневского, — и тут же, увидев кучу вопросов на лице мужчины, она продолжила, — Знаю я, что с вами приключилось, може и не все, но шось да ведаю. Никому я не буду говорить о вас и Катя не скажет, если вы пообещаете забыть о ней навсегда! Наивно было полагать, что Гриша услышит её просьбу, но желание быть пойманным жандармами и отправленным опять под суд было ещё меньшим, чем увидеть Катерину. А потому сейчас ему хотелось только выздороветь, а там уже будет видно. Когда он уже здесь, в Киеве, то и его Китти никуда не денется. Но Ольга Родзевич будто прочитала его мысли, а потому подошла ближе к мужчине так, чтобы он чётко видел её лицо и твёрдым голосом проговорила: — Григорий Петрович, я настоятельно прошу вас не делать то, о чем потом вам придется жалеть всю вашу оставшуюся жизнь. Помните, Катерина теперь замужняя свободная женщина, а потом вам стоит только пальцем её тронуть, как тут же вас упрячут за решётку, где вам и место за все ваши пригрешения. Я вас предупредила! — последнее предложение произвело на Григория крайне сильнее впечатление, заставив его присмотреться к девушке. Её глаза так и пылали недобрым огнём, а в голосе таилась явная угроза. Ольга не дожидаясь ответа, молча повернулась и ушла, потушив свечу в руке. Павлина угрожающе показала сжатый кулак, сказав лишь, что завтра рано утром ещё раз навестит его. Затем также повернулась спиной к нему, уходя закрыв за собой дверь. Оставшись наедине с самим собой, Григорий не мог уснуть всю ночь. Ему стало лучше, но в тоже время что-то внутри его странно сжималось, примерно в области груди. Рыжеволосая, красиво одетая девушка никак не шла у него из головы. Хотелось лишь узнать, кто она, эта смелая, прекрасная пани.

***

Ольга с громким стуком поставила перед Катериной стакан полон воды, в который добавила несколько успокоительных капель — последние события изрядно потрепали подругу и потому Кате было крайне необходимо успокоиться. Это была уже традиция проводить вечера вот так, сидя в гостиной только вдвоем, делясь мыслями и переживаниями. В основном, безусловно, делилась и жаловалась только Катерина, в то время как Ольга просто была хорошим слушателем, предпочитая держать все в себе. Не то чтобы она не доверяла Кате, вовсе нет. Госпожа Жадан была единственным человеком, которому Оля могла рассказать абсолютно всё, что было на душе, но в данный момент Родзевич понимала как важно Кате выговориться, потому лишь слушала, даже не пытаясь перетянуть одеяло на себя, но и в тоже время мысли её витали где-то далеко-далеко, точно не здесь. Катерина благодарно приняла стакан в руки, делая короткие глотки и подвигаясь ближе к камину, чтобы согреться в такую холодную ночь. Она безуспешно пыталась выкинуть из головы Стефана, но до смешного было то, что именно о нем ей и приходилось сейчас заботиться. — Нужно вытащить его оттуда. Я не знаю как, но, Оль, этот мужчина, он не убийца, не ужасный человек. — Ты сейчас о ком именно? — безучастно сказала Ольга, отрывая глаза от рассматривания своих янтарных колец на пальцах. — О Яблоневском. Виноват Андрей, а не он. — Теперь решать это всё вдвоем. Богдану доверять не стоит, он слишком предан Андрею, но и осудить его за это нельзя. И денег не предложить — у Андрея их в разы больше, чем у меня или у тебя, — Ольга вздохнула, беспомощно разводя руками. — Если бы только ещё какие-нибудь доказательства вины Андрея, чтобы мы их смогли показать, а не на словах. Что наши слова против него? — Я знаю. Нужно будет сходить ещё раз к нему и попытаться разузнать о документах каких-то, может у него записи есть, — протянула Катерина, а потом, вдруг вспомнив ещё некоторые вопросы, мучавшее её, продолжила: — Вы были у Григория Петровича? Как он? Родзевич вздернула бровью, кивая, подтверждая, что проведали. Ее мучало любопытство насчёт этого мужчины и не было нисколько страха по отношению к его грехам и возможностям портить жизнь людям. Отвращение — ещё как, но страх — о, нет, не дождется. Ей было бы любопытно хотя бы поговорить с ним, понять что и к чему и что он представляет из себя. Выглядел он действительно так же мерзко, каким и должен быть изнутри, но Родзевич все равно хотела узнать его получше. Как говорил отец, это была её самая ужасная и восхитительная черта её характера, помимо упрямства. Она проявлялась в её безудержном любопытстве узнать все и до конца, даже если ничего позитивного она от этого не получит и даже если это не её дело. Поистине, она могла узнать то, что изменит жизнь, а иногда и совсем какую-то чушь, которая забудется через несколько минут. Вот и сейчас ей было интересно, каков этот Григорий и с какой стороны он откроется. — Живее всех живых, уже и накричать пытался. Забавный. — Надеюсь, когда он встанет на ноги, то уедет отсюда к чертям. — Такие не уезжают, Катюш, сама знаешь, — Ольга встала, подходя к ней и садясь напротив в глубокое кресло с вельветовой черной оббивкой и золотыми ручками. — Воистину странно устроен мир человека. Разрушил все, что мог и не мог себе, жене, тебе, в конце концов, а все равно пытается что-то доказать. Себе ли? — Пусть доказывает подальше от меня и моего ребенка, — Катерина до капли выпила своё успокоительное, мечтая выспаться этой ночью. Но вновь и вновь ей будет тяжело забыться, ведь всё, чего она боялась начинает сбываться.