Черная звезда

Скорее всего, Мехмету на роду было написано сойти с ума. Ядовитая змея госпожа Джемиле во всяком случае уже давно была убеждена, что он может за обедом и вилкой ткнуть. Если честно, у него иногда бывали такие желания, только ткнуть вилкой ему хотелось себя. За слабохарактерность. За трусость. За беспринципность. Мехмет часто сомневался в себе, но в одном он был всегда уверен – в своих принципах. Одно он знал о себе точно – он ненавидел ложь. Он всегда говорил себе, что лгать никогда не станет. Не станет ничего скрывать. За это он особенно был зол на ма... На Кериме. На маму. За ее ложь. Он всегда знал, что правда абсолютна. Что рассказы о том, что у каждого своя правда – ложь. Что истина – она единственна, и не может быть двух взаимоисключающих истин. И ему надо было выбрать одну. Мехмет вздохнул, и стекло окна гостиничного номера, в которое он упирался лбом, покрылось пеленой тумана. Мехмет вздохнул еще раз и вывел на нем инициалы. «ЯЭ» – и тут же стер их. Точно также он должен был стереть Ягыза Эгемена из этого мира. Убраться из жизни Эгеменов. Как он решил в тот день, когда Синан возил его по городу. Он должен был сразу же, в тот же день сказать ему «нет». Он не должен был ехать в тот день в дом господина Гекхана, да, господина Гекхана, Мехмет не должен был звать его иначе, и так и должен был всегда его называть – и Мехмет не должен был несколько дней жить в его доме, рядом с сестрой господина Гекхана, его невестой и падчерицей. Он должен был убраться в тот же день, не поддаваться на жалкие уговоры Синана, ну с чего он пошел у него на поводу? Нет документов? Нет денег? Нет телефона? И что? Разве это повод оставаться? Он мог бы пожить у Эрдала, у соседей по району, у кого-нибудь из армейских друзей, пока не разберется с обломками дома, документами и судом, а потом уехал бы, «в свою деревню в Каппадокии», в Анкару, за границу, на дно ада, куда угодно, но подальше от Эгеменов. Исчезнуть из их жизни навсегда, как много лет назад исчез Ягыз Эгемен. Но ему не хватило силы воли, не хватило характера, он просто не смог, не смог заставить себя уйти, бросить все, бросить все то, что... Могло быть его. Все это могло быть его. Добрый старший брат с его ехидной женой. Веселый и безалаберный младший. Взбалмошная младшая сестра. Суровый и строгий отец. Нежная и красивая мать. Он мог бы жить в том красивом особняке на берегу. Ездить на красивой машине. Входить в офис на правах хозяина, а не наемного работника. И он еще мог бы все это получить, если бы просто открыл правду. Сказал всем, кто он есть на самом деле. Признать вслух то, о чем боялся говорить даже в уме. Что он Ягыз Эгемен. Но он не признавался. Потому что был трусом. Потому что боялся, что тогда он точно потеряет все. Синана. Подобие семьи рядом с их семьей. Хазан. Мехмет прикрыл глаза. О Хазан он точно думать не будет. Еще одно доказательство его трусости, слабости и беспринципности. В ту ночь ему так отчаянно хотелось забыть все, что случилось, так отчаянно хотелось отвлечься, так отчаянно хотелось думать о чем-нибудь другом, и он... Он воспользовался ею, ее добротой, ее телом. Словно животное, пошел на поводу инстинктов. Словно похотливый мерзавец... Ему хотелось забыться, не забыть, он не забывал, никогда не забывал, его вечное проклятье, просто забыться, утонуть в других эмоциях, в других чувствах, не в черном отчаянии, в которое он погружался все глубже, и когда она протянула ему руку, он, как эгоистичный ублюдок, схватил ее и потянул за собой, и воспользовался ей, и забылся, но теперь он не мог забыть и это, и он вспоминал, и вспоминал, и будто переживал заново, и ему становилось жутко при мысли, что будет, как отреагирует, когда он по-настоящему снова увидит ее, вживую снова услышит ее голос, почувствует наяву ее запах... Мехмет оттолкнул себя от окна, дергая на себе галстук, еле удержавшись от желания пробить стекло кулаками, выпрыгнуть и покончить со всем наконец, но даже для этого он был слишком слаб, труслив и беспринципен. Он выбрал ложь. И выбрал тайну. Мехмет подкурил сигарету, бросая в пепельницу смятый лист бумаги, с удовлетворением глядя, как он загорается перед ним. Все копии документа были удалены, в том числе в лаборатории, в которую он посылал образцы на анализ. Пора было ложиться спать. Утром наемный работник Мехмет Йылдыз, представитель холдинга Эгеменов, должен был провести презентацию для муниципалитета Трабзона. *** – Сестра? – Эдже приоткрыла дверь и удивленно уставилась на нее. – Ты почему здесь? Почему сидишь в темноте? Хазан зажмурилась, прикрывая отвыкшие глаза, ослепленные включившимся светом. – Хазан? – Сестричка обеспокоилась. – Ты заболела? Что-то случилось? Заболела или что-то случилось. Ей нужно заболеть, или чтобы что-то случилось, чтобы прийти в собственный родительский дом. – Неужели мне просто нельзя спокойно посидеть в собственной комнате в собственном доме? – Раздраженно спросила она, и Эдже многозначительно на нее посмотрела. Из этой комнаты Хазан выехала, когда ей было двенадцать лет, и если сложить все те дни, что она проводила в ней после того, то может и месяца не наберется. – Значит, что-то случилось, – мудрым и рассудительным тоном сказала Эдже. Случилось. Еще как случилось. Как тогда сказала Фарах? Переспи с ним и принеси покой в этот мир. Покоя в ее мире не было и не будет никогда, но в одном Фарах оказалась права. Проблему Мехмета Йылдыза это решило кардинально. Если бы не отдельные послания в корпоративной почте, она могла бы поклясться, что он исчез с лица земли полностью. Сначала он не появлялся в офисе вовсе, потом он поехал в Измир, потом в Анкару, в Трабзон, один большой забег по Турции, подальше от Хазан... – Я совершила большую ошибку, Эдже. Она не должна была это делать. Она воспользовалась им. Он был не в себе, он был расстроен, черт побери, он тогда только поджег свой дом! Какой же отвратительной она наверное ему теперь казалась! Неудивительно, что он видеть ее не может. В то время как ей только и хотелось, что увидеть его. Какая же ты жалкая, Хазан! Так распуститься из-за какого-то мужчины! – Я совершила большую ошибку, и теперь мне придется расплачиваться за это... Я ведь столько раз учила тебя, сестричка, не поддаваться на волю чувств, не поддаваться эмоциям, гормонам, чтоб их, им тоже, всегда подходить к делу с холодной головой, а сама... И теперь буду платить за это, и с каждым днем понимаю, что плачу все дороже... – Сестра... – Эдже смотрела на Хазан огромными глазами, на ее хорошеньком личике был написан шок и один только шок. – Сестра, ты что, ждешь ребенка? Хазан ошеломленно раскрыла рот, застыв как статуя. – Что? – Просипела она и откашлялась. – С чего ты это взяла? Аллах-Аллах! Что за глупости тебе в голову приходят! – Значит, ты не беременна? Хазан опять открыла рот, собираясь заверить сестру, что совершенно точно не беременна, но замерла, подсчитывая в уме. Нет, нет, конечно, не беременна, совершенно точно, облегченно вздохнула она, и это не укрылось от внимания Эдже. – Ни слова! – Хазан попыталась остановить ее, прежде чем Эдже успела задать вопрос, но проще было остановить разогнавшийся паровоз. – Это господин Мехмет? – Что «господин Мехмет»? – Нервно переспросила Хазан, и Эдже закатила глаза. – Тот, от которого ты не беременна, – ухмыльнулась она с видом опытной интриганки. Выглядело нелепо. – Аллах-Аллах, – Хазан едва удержалась от желания подскочить и выскочить из собственной комнаты. – Как тебе такое только в голову пришло? – Дядя сказал, – спокойно ответила Эдже, и Хазан обомлела от неожиданности. – Дядя? Какой дядя? Дядя Кудрет? – А у нас есть еще дяди? – Малышка хихикнула, думая, что сказала что-то очень остроумное. – Конечно, он. Он давно уже говорит, что вы с господином Мехметом вместе. Хазан поднялась на ноги. – Минуточку-минуточку, – воскликнула она, поднимая палец. – Во-первых, что значит давно, во-вторых, кому говорит, в-третьих, в каком смысле «вместе»? Эдже пожала плечами. – Да давно уже, маме говорит. Что у вас с господином Мехметом роман, и что ты поэтому устроила господина Мехмета в холдинг. Хазан обомлела от возмущения. – Знаешь, – с трудом выдохнула она, – я всякое о дяде думала, но что он еще и грязные сплетни распускает? – Он говорит, что вы все спускаете холдинг в унитаз, и я из-за вас разорюсь, – радостно сообщила младшенькая, – говорит, что все Эгемены сумасшедшие, а ты влюбилась в безграмотного солдата и пустила его управлять компанией, и только он один работает и спасает компанию от банкротства. Это он так говорит, сестра! Хазан, которая последние недели не поднимая головы пахала и в холдинге, и в Эгемен Косметикс, едва не проломила головой потолок. *** – Ты понимаешь, что происходит, а? Понимаешь? То есть мало того, что он присел на уши дяде Хазыму и теперь растягивает ресурсы компании, заключая все новые и новые сделки... – Мы же проверяли все эти сделки, Хазан? – Фарах нахмурилась, вертя в руке карандаш. – Ничего сомнительного. Непохоже на ловушки, вроде той, что готовилась для Гекхана... – В этом все и дело. Я ничего там не нашла, ты ничего не нашла, Гекхан ничего не нашел, Мехмет ничего особенного не слышал и не видел... – В прошлый раз он подсказал нам где искать, когда услышал разговор твоего дяди... – Фарах прикусила губу, раздумывая, и Хазан кивнула. – Да, но я бы все равно нашла... Неважно. Проблема в том, что я не вижу слабых мест в этом его плане, кроме того, что он играет по-крупному. Словно мы транснациональная компания. Нам приходится брать кредиты. Да, если вывезет, есть шанс, что холдинг получит колоссальный доход, мы вырастем вдвое, если не втрое, и пока план кажется железным, но малейший неверный шаг приведет к катастрофе. – Разве господин Хазым не понимает, что играет с огнем? – Дядя Хазым говорит, что Кудрет привык к крупным ставкам, знает, как с этим управляться, и не боится, и до сих пор во всем был прав. Одно лишь но – дядя Кудрет никогда не играл на свои деньги, понимаешь? Он всегда рискует чужими деньгами. На кон он ставит только свою профессиональную репутацию, но у него столько успехов, что один провал ничего не испортит. – Неправда, – ответила Фарах, закидывая ногу на ногу. – Бизнесмен стоит столько, сколько заработал за последний год. Прошлые успехи – как круги на воде, расходятся все шире, а потом исчезают. На место твоего дяди претендуют сотни таких же как он, только молодых и голодных, и они с радостью его сожрут. Хазан промолчала. Она так и не рассказала Фарах о сторонней деятельности дяди, только читая в новостях о проблемах, случившихся у когда-то подающего надежды стартапа из Кремниевой долины. С таким жирным куском, никто не обратит внимания на погоревший местечковый холдинг из Турции, который лопнул, потому что слишком гордо надулся. Хазан едва сдерживалась от желания громко, во весь голос выругаться. Дядя что-то задумал, и она не понимала, что. Она изучала все, что происходило в холдинге, им с Синаном и Гекханом докладывали обо всех звонках, обо всех посетителях, но они никак не могли понять, что за зловещий план зреет в голове Кудрета, только знали, что зреет. Потому что, пусть где-то в глубине души Хазан любила своего дядю, того, который дарил ей куклы в детстве и взял ее в дом в ее первый год в жизни в Америке, она знала про него одно точно: у него была природа скорпиона. Он не мог не разрушать, он чувствовал радость от разрушения, он не был тем, кто строит храмы, он был из тех, кто храмы поджигал, и он что-то задумал, что-то задумал, и она не понимала, что. Гекхан не понимал, что, а ведь именно он был главной мишенью дяди. И от этого становилось страшнее, потому что они не понимали, с какой стороны будет нанесен удар, только знали, что удар нанесен будет, обязательно, рано или поздно. – Если бы у дяди Хазыма не было контрольного пакета, мы бы могли блокировать эти сделки... – Напомни мне расклад, – серьезно сказала Фарах, – тем более, что там что-то изменилось, так? – У нас с Эдже двадцать процентов, по десять у каждой, это доля отца. Пока ей не исполнится двадцать один или она не выйдет замуж, всем распоряжаюсь я. Завещание папы. – Хазан поморщилась. – Если честно, отвратительное условие, не думала, что папа был таким сексистом, привязать владение акциями к браку, брр. По завещанию, пока мне не исполнился двадцать один год, всем распоряжался дядя Хазым, а теперь я. Тридцать процентов у дяди Хазыма. У Синана и Гекхана по десять. Десять процентов у Селин, но у нее то же условие, получит их, если выйдет замуж или в двадцать один. Ну и дальше, то самое... – Ягыз Эгемен, – Фарах фыркнула. – Как получилось, что пресса до сих пор этого не знает? Представляешь, какой это произвело бы фурор? Двадцать процентов холдинга Эгеменов принадлежат мертвецу. – Технически, он не мертвец. Эгемены никогда не подавали заявления о признании его умершим. По документам он жив. Да и по тому, что говорил дядя, есть вероятность, что он жив. – А что он говорил? – Фарах приподняла брови, и Хазан выругалась про себя – проговорилась, какая же дура! – Скажем так, у дяди Хазыма есть вещественное доказательство, что как минимум двадцать лет назад Ягыз Эгемен был жив. Фарах удивленно расширила глаза, и Хазан так и видела, как забегали шестеренки у нее в голове. – Насколько вещественное? – ДНК-вещественное. Фарах присвистнула. – Это серьезно. Это очень серьезно. Ты права, хорошо, что пресса не пронюхала, а то холдинг уже осаждали бы сотни Ягызов Эгеменов. Хазан фыркнула. – Как будто это возможно, Фарах. Достаточно будет анализа, чтобы отправить их всех к черту. Хотя... А может он придет? Может надо дать объявление, и он придет? Какие еще есть варианты? Не можем же мы взять кровь у всех мужчин Турции в возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти. Как еще мы можем его найти? Фарах внимательно посмотрела на нее. – А зачем нам его искать? Хазан удивленно наморщила лоб. – Что ты имеешь в виду? – Нужно ли нам его искать? Мы не знаем, что это за человек. Допустим, вы заберете эти акции из рук господина Хазыма и передадим этому незнакомцу. Будет ли от этого польза? Мы ведь не знаем, кто он. Может быть, он преступник. Вдруг он негодяй. Вдруг он глуп или легковерен? Он может продать акции, кому угодно. Хоть тому же Кудрету Чамкырану. Или встанет на сторону Хазыма Эгемена. Какая польза будет от того, что он найдется? Хазан покачала головой. Второй человек говорил ей, что Ягыза Эгемена не следует искать. И иногда она думала, что дети дяди Хазыма будут с ними согласны. – Да, я все понимаю, просто, это ведь его собственность, ведь так? По закону? – По закону его давно следовало объявить умершим, на это есть все основания. Поставить могильный камень и ходить к нему плакать, а не тридцать лет болтаться в лимбе. Черт возьми, может быть и у этого парня жизнь была бы проще, если бы родители не посылали в космос негативную энергию? Может они дергались, и его дергали одновременно, понимаешь? Хазан фыркнула, открывая ноутбук и показывая, что разговор закончен. – Да, да, давай отправим в космос энергию, которая выбросит моего дядю в Лондон, это будет полезнее, – она улыбнулась смеху выходящей из кабинета Фарах, но улыбка замерла на ее губах, когда она увидела верхнее письмо в корпоративной почте. Отчет о переговорах с поставщиками из Кайсери от Мехмета Йылдыза. Его забег по Турции продолжался. Хазан опять вспомнила то, что говорил, как оказалось уже давно, дядя. Что Мехмет получил свою должность через ее постель. Если так подумал он, человек, который знал ее с детства, то подумают и другие. То есть, не только она воспользовалась им в его ранимом состоянии, она может разрушить его репутацию. И свою репутацию тоже, конечно же. О Аллах, о чем она только думала? Хазан прикрыла глаза, вспоминая... Хриплый шепот у ее уха, прикосновение перебинтованных рук, прикосновение горячей кожи, губы на ее шее... Хазан кашлянула, быстро выпрямляясь и распахивая глаза. Это не могло так больше продолжаться. Это надо было решать.