Хрустальная туфелька

Сутулясь, Атанасия села на пол. Вжавшись острыми лопатками в сырые неотесанные камни, покрывшиеся душистым мхом, она крепко обняла себя за колени. Вдыхая отвратительную примесь скверны и смерти, она ничего не могла поделать, кроме как привыкать и терпеть неприятный привкус во рту, въевшийся в корень языка. Опустив голову вниз, она начала равнодушно рассматривать небольшое пятнышко лунного света перед собой, что исходил из небольшой дыры в стене, называемой окном. Бывшая принцесса была всецело опустошена, чтобы сейчас биться в истерике и взывать к богам.

Как бы громко она не кричала, ее никто не услышит. Некому выслушать ненавистную принцессу. Бывшую принцессу — ныне преступницу, покушавшуюся на жизнь любимой кронпринцессы Дженнет.

Атанасия устало похлопала себя по предплечьям, стряхивая неприятно покалывающий холодок. Она бы хотела прижаться к груди няни и обнять ее, услышав родное сердцебиение женщины, что заменила ей мать. Но Лилиан до сих пор допрашивали, пытаясь узнать, каким образом ей — беспомощной, тихой и запертой в Рубиновом дворце с ранних лет, принцессе, удалось заполучить яд и незаметно подлить в чашку сестры в Изумрудном дворце. Наверняка все решили, что именно ее несчастная Лили помогла осуществить задуманное. Ати больно ударилась затылком, горько усмехнувшись. Задуманное чужой головой и выполненное посторонними руками. Ни она, ни Лили не участвовали в подобном грязном деле. Жаль только… Никто им не верит. Все, в том числе и отец, решили, что именно она хотела навредить своей любимой сестре, которой помогала и поддерживала, выслушивая и жалея, когда ей становилось плохо или грустно. Разве могла она даже представить, как повредит любимому и единственному другу, что у неё был за всю жизнь? Дженнет, словно прекрасная фея, что выглянула из сказочных лесов, а затем явилась в мир людей, освещая сказочными крыльями окружающее пространство. Её нельзя не любить. Стоило только посмотреть в абсолютно такие же топазовые глаза, как невольно влюбляешься и восхищаешься ей. Атанасия любила Дженнет всем сердцем. Она с восхищением слушала ее, когда речь шла об отце, ничуть не завидуя и не ревнуя. Она считала, что ее старшая сестра тот самый человек, который мог привести Обелию к процветанию. Она радовалась, когда услышала о помолвке с Иджекилом, считая ее лучшей невестой для столь прекрасного юноши. А его — настоящим принцем, который достоин ее сестры. Ати была уверена, если бы сестра очнулась, она бы убедила всех в ее невиновности. Но Дженнет уже какой день не приходила в сознание, а лекари разводили руками, даже не зная, с каким именно ядом они столкнулись… Ей стало так больно, когда она держала на руках сестру и звала лекарей. Почему вся прислуга внезапно решила заняться уборкой? Почему стражники ушли?.. Почему все сложилось так, словно ее хотели подставить?.. Она смахнула остатки слез на щеках рукавом запачкавшейся ночнушки. Кто мог увидеть в ней угрозу для Дженнет?.. Она — ненавистная дочь, из-за которой погибла любимая наложница повелителя. Всю жизнь Атанасия провела в Рубиновом дворце — в разворованном и испорченном изолированном месте, где пролили кровь нескольких десятков человек. У неё не было хороших и дорогих игрушек из-за наглых и беспардонных горничных и слуг. Из-за небольших выплат она не могла позволить себе роскошные платья и вещи и довольствовалась теми, что покупала Лили. Ее платья походили больше на наряды служанок, нежели на платья настоящих принцесс. У Атанасии не было ничего, кроме жизни и имени, которое даровала ей мать. У нее не было ничего, что дал ей отец. Только то, что осталось от простолюдинки-матери. Чем она могла угрожать счастливой жизни старшей принцессы, в чьих жилах текла кровь Джудитов — аристократов, что испокон веков служили ее семье? Ати не знала, просто не могла понять, наивно полагая, что сможет дожить свои серые и никчемные дни в стенах Рубинового дворца, как ей твердила прислуга, говоря не попадаться на глаза императору, если она хочет пожить на этом свете подольше. Если она была так всем ненавистна, почему ее просто не сослали куда-подальше или не выдали замуж за какого-нибудь аристократа или принца, чтобы укрепить политические отношения с другим государством? Почему она умрет вот так, без чести и достоинства?

Умрет за преступление, которое не совершала. Умрет на глазах подданных, в чьих глазах наверняка затаились ненависть и злоба. Ее закидают гнильем, выкрикивая проклятия, и никто за нее не заступится. Просто некому жалеть бывшую принцессу.

Графиня Розалия была права. Она такая же, как и ее мать — пустая и забытая. Ее смешают с грязью под ногами, чертыхнувшись, вытрут платком дорогие сапоги и забудут, как страшный сон. Никто и не вспомнит, что у Его Величества была такая дочь. Скорее, забудут или же просто вычеркнут из семейного древа и истории, ведь это так просто: заплати летописцу несколько золотых и издай указ — он мигом перепишет несколько страниц. А она верила, что действительно важна, раз уж её одарили таким великим и прекрасным именем, связанным с вечностью. Атанасия — бессмертная, та, кто носит королевское имя, которое может наречь лишь сам император. Но все оказалось намного проще. Ее мать — нахальная женщина, возомнившая себя кем-то большим, чем наложница и танцовщица из Сиодонны. Она, не имеющая статуса императрицы, дала ей это имя и умерла, чем заставила рассмеяться повелителя и простить ей эту наглость.

Вот только ей никто и ничего не простил. Наверняка отец самолично издал указ о ее казни, отменив суд, как того требовал закон. Не из-за Дженнет, нет — из-за личной ненависти и обиды. Сколько бы раз они не встречались, Атанасия чувствовала всеми фибрами своей души, как Его Величество одним только взглядом прожигал ее насквозь.

Атанасия, всхлипнув, расплакалась. — Простите… — прошептала она, спрятав лицо в согнутых коленях. — Простите меня, если я сделала что-то не так… Правда, простите… Она сожалела, что не смогла стать достойной дочерью, не смогла защитить сестру и уберечь Лили от смерти. Всё, что у нее осталось — это сожаления. Бескрайние и глубокие, как бушующий океан. Закрыв глаза, Атанасия попыталась уснуть, желая забыть о грядущей казни хотя бы на несколько минут. Вспомнить детство, когда в ее жизни не было места ужасу и горю. Как она сбегала от служанок и собирала полевые цветы на небольшой полянке. Или, когда Лилиан читала ей сказки, рассказывая о волшебнике Темной башни или великих победах отца на поле боя, а вечером, перед сном, пела колыбельную. Да… Тогда, всё было так прекрасно, как в настоящей сказке, где она была по-настоящему счастлива.

Тук-тук.

Атанасия сипло вдохнула сырого воздуха, когда почувствовала сквозь сон чужое тепло. Кожу тронул мягкий мех, пропахнувший незнакомым запахом. Боясь шевельнуться, она, словно тряпичная кукла, повисла на руках. Она боялась двинуться, пытаться сопротивляться, не зная, что за этим последует. Ати покорно прижалась к чужому телу и, затаив дыхание, вслушивалась в шаги. Принцесса сморщилась, услышав беспорядочное сердцебиение под ухом. Звук казался таким диким и страшным, заглушал абсолютно все. Чужое сердце норовило сойти с ума, больно ударяясь о грудную клетку. Это пугало до дрожи, будоража душу, переворачивая всё внутри.

Отец?..

Клод аккуратно поднял её с пола и понес в сторону неосвещенного коридора, не произнося ни слова, понимая, как странно и неловко себя чувствовала узница, что находилась в его руках. Ати подняла безжизненные глаза, но едва ли могла разглядеть из-за толстой ткани хоть что-то, кроме волевого подбородка и тонких губ. Атанасия скрепила руки в замок на животе, не зная, имеет ли право прикасаться без его собственного разрешения к дорогой ткани или к нему самому. Может ли оттеснить преграду и посмотреть ему в лицо. Ей было страшно даже подумать о том, чтобы проверить на горьком опыте — единожды она пыталась, и это закончилось для неё плохо. Зачем испытывать судьбу дважды? Почему не подчиниться? Девушка опустила глаза, уткнувшись взглядом в аккуратные белые ворсинки меха, что приятно пах. У неё не было сил пытаться понять, как и почему она оказалась на его руках, не было желания думать и плакать от лживой надежды на чудо. Она устала верить, что в её жизни была частичка яркого света, которая могла вывести её на верную тропку из темного леса. У брошенной принцессы не могло быть своего «долго и счастливо». Только одиночество в золотой клетке, вот и всё. Устало облокотившись головой, она прикрыла глаза, вслушиваясь в ритм сердцебиения. Она слышала, как эхом отзывались шаги императора в длинном коридоре темницы, но старалась не считать последние секунды до своей кончины, прекрасно помня, сколько шагов от её камеры до выхода. Если это сон, то пусть он не заканчивается. Она бы хотела умереть вот так – на его руках. — Ваше Величество! Я е-едва нашёл Вас!.. — Феликс Робейн. — Да, В-Ваше Величество?.. — Собери рыцарей и немедленно приведи Йорк в тронный зал. Разбуди главную горничную Гранатового дворца, пусть придет в мои покои вместе с другими. Остальных под замок, никого не выпускать, пока я не разрешу. — Да, Ваше Величество, а… Атанасия почувствовала, как на неё пристально смотрят и слегка съежилась, переживая. — Я прошу прощения, Ваше Высочество, — виновато проговорил рыцарь. — Я рад, что Вы… свободны… И… Обелия кивнула, и вздрогнула от его слов, сжимаясь в тугой ком под боком императора, что не могло быть не незамеченным. — Закрой свой рот, — процедил император, продолжая свой путь верх по лестнице. — Как выполнишь задание, сразу ко мне. — Как прикажете, Ваше Величество… Ати до боли прикусила губу, чувствуя, как сердце начали обуревать смешанные чувства. Что хотел этим сказать сэр Феликс? «Свободна»? Что значит это слово? Свободна от чего? Почему?.. — Не думай, — сухо произнес повелитель. — Просто не думай об этом, если эти мысли приносят тебе боль. Боясь упустить момент, она кратко кивнула и вжалась носом в шерсть, стараясь не издавать каких-либо звуков. В нос больно ударил запах свежести. Воздух, наполнявший ее грудь скверной, словно освободил ее от невидимых оков отчаяния. Она услышала, как шелестели прекрасные цветы, как природа, будто шептала ей о чем-то, пытаясь донести нечто важное. Атанасия чувствовала аромат роз и лапий. Они шли очень долго, куда-то, где она никогда не была. Длинные коридоры, изящные сады и ни единой живой души. Словно Его Величество не хотел, чтобы ее видели в таком виде. И она отчасти была благодарна ему за это. Ей не хотелось бы, чтобы люди видели ее в запачканной грязной ночнушке с растрепанными волосами и заплаканными глазами. Это станет слишком постыдным зрелищем для любой незамужней девушки. Пальцы повелителя сжали ее, тесно прижимая к себе. Он ни секунду не ослаблял хватку, лишь изредка поправлял накидку, что скрывала ее лицо и тело. Звуки шумящей листвы прекратились. Атанасия отчетливо слышала, как мягкая трава сменилась на мраморные плиты из-за характерного цоканья сапог. — Повелитель! — Ати дернулась, услышав чужой голос, что рокотом раздался по коридору. — Я прибежала, как получила известие! О, Солнце… — Принеси сменные вещи для принцессы и подготовь ванну, прямо сейчас. — Как прикажете… Ваше Величество. Когда мы закончим с водными процедурами, какие покои ей выделить? Те, которые занимала ранее при–… — Она будет жить в моих покоях, — отрезал император. — Как закончите, и их подготовьте. Ступай. Женщина поклонилась императору и отправилась назад – к концу коридора, где ее ждали горничные. Прибывшие рыцари досмерти испугали прислугу, безмолвно вставая на свои места по периметру дворца и вдоль длинных коридоров. Войдя в свои покои, Клод усадил дочь на кушетку и стянул с головы меховую накидку, накинув ее на плечи. Он не смотрел ей в глаза, стыдясь и ненавидя себя за все, что натворил. Ему нужно было столько ей сказать и умолять на коленях о прощении, но язык просто не поворачивался. Клод боялся: если он попросит, сможет ли она его простить? А что, если нет? После всего, что он сделал, что сказал, раня и унижая на глазах у всех… — Ваше Величество… — тихонько произнесла Атанасия, после нескольких минут затянувшегося молчания. Она едва ли поглядывала на светлую макушку отца, что склонилась перед ней, хватаясь руками за края ткани. — Зачем Вы это сделали?.. Император до боли закусил нижнюю губу, не зная, что ему ответить. — Даже если… Вы осознали, что Ваше решение было ошибочным, Вы не должны были от него отказываться в последнюю секунду… Это так сильно скажется на Вашем авторитете… Разве Вы этого не понимали?.. Клод сжал мех с треском, пытаясь сдерживать собственные эмоции. Даже сейчас она совершенно не думала о себе, приняв свою судьбу такой, какая она есть. Она готова была пасть жертвой его глупых решений ради блага своей страны, ради империи, ради семьи, которая ее ненавидела.

Потому что… Любила?

— Вы думаете, я возненавидела Вас?.. — спросила она. — Разве мой гнев так страшен? Можно ли его мерить с Вашим? Я не то что ранить могу, я и слово плохое о Вас не скажу, повелитель. Почему Вы боитесь?.. — Я ничего не боюсь: ни смерти, ни собственной совести, — громко проговорил он. — Незачем такие жертвы, если ты невиновна в случившемся. Атанасия не понимала, почему император — великий правитель и освободитель от тирании, — склонил перед ней голову и боялся произнести эти слова прямо ей в лицо. Она чувствовала: здесь что-то не так. Если он и не боялся ее гнева, то явно испытывал некоторое беспокойство. Будто стыдился совершенного. Его рука дрогнула, и он попытался протянуть ладонь к ее руке, но Атанасия дернулась. — Не надо! — воскликнула принцесса. — Вы испачкаете руки, Ваше Величество… Клод ошарашенно посмотрел на неё, не зная, что и сказать. Ати с испугом рассматривала его лицо, впервые оказавшись так близко. Обычно отец не подпускал ее к себе ближе, чем на метр, но сейчас сам тянет к ней руку и желает прикоснуться. Вглядываясь в его чистые топазовые глаза, она не увидела в них темных переливов ненависти и злости. Скорее, Его Величество был ошарашен и напуган ее реакцией, походя на рыбу, что выбросили на сушу. Вообразив это, Ати не смогла сдержать смешка и тихонько рассмеялась, прикрывая губы рукой. Сквозь смех она не сразу поняла, что слёзы градом текут по щекам, а рыдания перехватывают горло. И когда император снова протянул к ней руку, а затем прижал к себе, она дала волю той боли, что накопилась внутри. Атанасия рыдала, словно маленький ребёнок, не получавший никогда утешения, а сейчас ощутивший заботу впервые в своей жизни. Его Величество молча поглаживал её по голове и плечу, совершенно на зная что сказать. Да, опыт утешения у него был, всё-таки на Дженнет он научился этому. Но одно дело, успокоить, когда девочка грустит из-за чего-то глупого и абстрактного, а другое — когда сам год за годом причинял своей дочери боль. Единственному подарку, который после себя оставила Диана, любившая их ребенка больше, чем собственную жизнь. Ему было самому от себя противно. Он позволил собой манипулировать, травить чёрной магией, из-за которой он чуть не погубил дочь. Почувствовав поддержку, какое-то участие и сочувствие к себе, Атанасия рыдала ещё больше, выплакивая всю боль и тоску. Она то хныкала и всхлипывала, то начинала опять рыдать, цепляясь за его одежду тонкими бледными пальчиками, до тех пор, пока не ослабела. И, уткнувшись лицом в его плечо, она сидела, не в силах что-то сказать или сделать. Атанасия боялась колыхнуться. Она только что позволила себе слишком много, плачась правителю. Она не знала, как поступить, как объяснить свою слабину и смех, что плавно перешли в истерику. Но кажется, императору не были важны объяснения и причины ее поведения. Он продолжал поглаживать по спине, ничего не говоря. — Ваше Величество, — их идиллию прервала пришедшая горничная, постучавшая по двери. – Мы закончили с приготовлениями, мы можем войти? — Войди. Женщина покорно выполнила приказ, как и стража, открывшая перед ее носом массивные двери. Не поднимая глаз на членов правящей династии, служанка опустила голову вниз. Она не знала, чего можно ожидать от господина. Его очередной запой превратился в тяжелую лихорадку, которую они с трудом смогли сбить, сомкнув на несколько часов глаза. Но когда Клод проснулся, он вдруг заговорил о нелюбимой принцессе Атанасии, требуя немедленно ее освободить. Мужчина, за которым она наблюдала с юношества, казалось бы, окончательно обезумел, но в тоже время говорил и вел себя так будто стал… Настоящим? Живым? Тем императором Клодом де Эльджео Обелией, каким был, когда она только пришла в этот дворец. Судорожно одеваясь, женщина заметила, как несколько отрядов рыцарей направлялись в сторону Рубинового дворца. Что же случится на этот раз?.. Неужели дворец снова оправдает свое название и окрасится алым?.. Выждав момент, служанка приподняла голову и пристально смотрела на Клода. Поймав его взгляд, она уловила едва заметный кивок, и сразу подозвала других служанок, что с осторожностью подняли принцессу и повели в ванную комнату в сопровождении двух стражников. — Позаботься о ней. Не оставляй одну. Выполняй все ее пожелания, не беспокой понапрасну. И что самое важное, — она побледнела, прекрасно зная, что означает эта пауза. — Все в этом дворце должны держать свой рот на замке и потерять к чертовой матери ключ. Ни одна весть не должна дойти до ее ушей. Если начнет расспрашивать, придумай, что ответить, чтобы не расстроить, либо ссылайся на меня. Ничто не должно нарушить ее хрупкий покой, пока я этого не позволю. Ни один посторонний не должен сюда попасть. Ни она, ни служанки не должны покидать пределы дворца. Ты поняла меня? — Да, Ваше Величество… Но что мне сказать о леди Лилиан? Я уверена, принцесса беспокоится за ее судьбу и не будет внимать моим словам. — Ей известно, что она жива, этого достаточно. Если я узнаю, что ее состояние ухудшилось — ты будешь за это отвечать. Ступай. Низко поклонившись повелителю, женщина вышла из покоев и засеменила за остальными, оставляя Клода наедине с самим собой и брошенной меховой накидкой, оставленной рядом с кушеткой. — Ваше Величество… — на пороге появился глава стражи Гранатового дворца. — Какие Ваши указания? — Этот дворец теперь оборонительная крепость: на каждый проход, вход и выход, на все этажи, к каждой комнате и саду должна быть приставлена стража. Никаких связей с высокопоставленными семьями, никаких высоких статусов, они никогда не служили в Рубиновом и Изумрудном дворце и не знакомы лично с членами собрания. Ты меня понял? Если с Атанасией что-то случится, вы все, без исключений, как и ваши семьи, будете служить праздничными украшениями для ворот Обелии. Слова Импрератора прозвучали словно приговор. Дверь с шумом закрылась, оставляя Клода наедине с его мыслями, в ожидании, когда вернётся дочь. Его Атанасия, плоть и кровь, которую он чуть так бездумно не потерял. Ему нужно сказать ей нечто важное, прежде чем снова достать меч из ножен, нападая на своих настоящих врагов.

Солцне скоро поднимет свой лик, озарив Обелию светом.