Без ответа

Чувства Лоры Мун притупляются. Старый мудак Среда предупреждал, что счастье не будет длиться вечно — и вот оно уже пакует вещички, доброго вечера и счастливо оставаться, Лора, в твоём царстве гнили, чарующих ароматов дихлофоса и прогорклого табачного дыма. Кондиционер над столиком не щекочет загривок, хотя, определённо, включён на полную мощность. Румяный стейк в лужице из масла и собственного сока лежит перед ней на тарелке, и Лора едва заметно ощущает его запах. Вкус во рту превращается в вату. И она прекрасно видит, что кожа её тонких рук опять приобретает оттенок дохлой рыбы и нижний край ногтевой пластины уже чернеет. Ну, здравствуй, ебучее существование нежити, как дела, давно не виделись. Суини смотрит на неё, слегка прищурив глаза. Он вальяжно раскинулся на замусоленном диванчике придорожного кафе, будто это диван его загородного дома. Деревянная зубочистка торчит из уголка его рта. И засранец даже не пытается замаскировать ехидное выражение лица, лучше всяких слов транслирующее «твоя магия на исходе, мёртвая жена, скоро ты опять будешь чуть менее дохлой, чем та муха на клейкой ловушке». — Иди нахер, — бурчит Лора. — Я вообще молчу! — Вот и молчи, — она двигает к нему свою тарелку с едой. — Жри лучше. Мне уже не нужно, сам видишь. — Как щедро, — усмехается Суини, но пренебречь вкусным стейком выше его сил. Он аппетитно уминает мясо, и Лора, фыркнув, отворачивается к окну. Смотрит, как ярко-красное солнце пересекает линию горизонта; как лениво крутит педали чернокожий велосипедист в жёлтом шлеме; как спешат под руку два старпера. Над унылой Луизианой сгущались унылые, душные сумерки, наполненные тучами кусачих мушек и тяжёлым, вечерним воздухом с болот. А вот это настоящий плюс от её не-жизни: комарам на неё похрен, болотной тины не ощущаешь, красота. — Болтают, что Барон воскресил мужика, который провалялся дохлым три месяца, — вдруг произносит Суини, и Лора резко поворачивает к нему голову. — Болтают, что его жена оживила шлюх, которых убил сутенёр, и те оказались достаточно бодрыми, чтобы спалить нахрен и своё бывшее место работы, и сутенера, и его вышибал. Вокруг Барона и его жены много пиздежа. Пиздёж так и липнет к ним. Но и много правды. Я так думаю. — Ты ни в чём не уверен. — Нет. Но это лучше, чем ничего. Она редко ловит Суини на серьёзном тоне, без издёвок, без напускной враждебности, небрежности и сарказма. И это именно тот случай. Он смотрит прямым и открытым взглядом, его прочесть легче, чем карту штата, и она по-настоящему чувствует, как он… Волнуется за неё? Смотрит с нежностью? Ну всё. Приехали. Лора по-настоящему чувствует, как от этого её циничное сердце пропускает удар. Нет, ну это уже совсем пиздец. Так и хочется съязвить, чтоб саму же себя одернуть, внутри головы рождаются и умирают тысячи острот. Но что-то (искренность момента?) её останавливает. — Так ты думаешь, у меня есть шансы? — говорит она. Суини всё ещё не сводит с неё серьёзного взгляда, и пятиминутка его сочувствия, поддержки и внимания, как видно, не окончена. Ему бы засмеяться, развеять этот тупой романтичный флёр, ляпнув что-то вроде «развесила уши, погнали уже к машине, а то до ночи не успеем». Но Суини вновь удивляет её. Он произносит так мягко, насколько его звучный, грубый голос вообще способен: — В тебе моя удача, мёртвая жена. Было бы странно, если бы шансов у тебя не было. Твою мать! «Эта фигня не сейчас началась, не ври себе». Лора усмехается и берёт со стола пачку сигарет, выуживает одну. Закуривает. Скоро опять придётся дымить с упорством завода по переработке отходов, лишь бы замаскировать запах гнили. Но в эту минуту она кутается в дым, как в плащ, который помогает отрицать свои чувства и прятать напряжение. Раньше её мир живых был прозрачнее. Она смотрела на мужика с позиции хочет она его или нет, не более того. Без всяких там надумок. Да и её мёртвый мир был проще. Там Тень сияет ярче солнца, и она зациклена лишь на нём одном; там нет места слабости и сомнениям, есть только цель — идти за светом, спасать свет, защищать свет. И там она, определённо, не тянется к одному обнаглевшему рыжему леприкону, не выгибается к нему навстречу остатками своей души и сердцем, бьющимся через раз. Магия Среды напомнила о мире живых. Магия показала, что этот мир изменился. У Лоры впервые нет ответа, хочет ли она ожить по-настоящему. Чувства, которых она никогда не испытывала, её пугают до усрачки.

***

Лора дышит полной грудью, по её коже скользит ветерок, и она чувствует на куртке земляничные духи, которыми побрызгалась в кабине у дальнобойщицы час назад. Её сердце стучит ровно и кровь исправно гуляет по венам. Она жива. По-настоящему и без всяких подвохов. Кажется. Если не считать за подвох то, что её мир действительно изменился. «Охрененное тебе, блин, спасибо, Суини, за багаж новых чувств. Мёртвый козёл». Лора шагает по переулку. Всё зашибись. Могло бы быть. Но пустота от потери внутри неё звенит и не даёт покоя, от этой пустоты выть хочется. Она впервые каждой порой своего тела понимает значение слова «скорбь», толкует лучше, чем по словарю. Она вернулась из Чистилища, восстав буквально из пепла. Но есть ли у богов своё Чистилище? Куда они вообще попадают после смерти? Что для бога — смерть? Сплошные философские вопросы — и даже малюсенькой кучки ответов у неё нет. Если уж она ожила, хотя рассыпалась на атомы, то и ирландское божество сможет. А почему, блядь, нет? Она опускает взгляд на коробку с прахом Суини, которую несёт словно самую ценную покупку в своей жизни. Она ещё не решила, что с ним сделает, но мир полон чудес и магии, и было бы глупо опускать руки. Лора Мун находит внутри себя крупицы чуждого ей оптимизма и цепляется за них. Скорбь и любовь рассыпаются в ней, смешиваясь воедино. Желание отомстить Среде жжёт так, как раньше обжигала монетка Суини в груди. Они оба стали пешками в игре старых богов. И всё же с лёгкой долей удивления она понимает, что даже месть мудаку Среде отошла на третий план. Поиски Тени тоже больше не в её приоритетах. Уже нет. Она подумает обо всём этом как-нибудь потом. Лора Мун стоит напротив похоронного агентства в Каире. Её путь за ответами, как всегда, начинается со смерти.