Фикус, Катя и фиолетовые облака

Ремонт в “Зималетто” почти завершился, сотрудники уже перебрались в свои кабинеты и развешивали календарики. Показ новой коллекции вышел на финишную прямую, вбирая в себя последние приготовления и последние истерики Милко. Странные симптомы, мучившие всех пострадавших после фикусовой интоксикации, постепенно спадали на нет: Урядов уже не страдал признаками ложной беременности - не обливался потом, не ощущал шевеления плода, не жаловался на набухание грудей, не стремился свить на своем кресле гнездо и связать маленькие тепленькие носочки; Амура переборола страх открытых пространств, и вышла из лифта; у Светочки, наконец, пропала аллергия на нечетные числа, и она могла уже спокойно составлять таблицы в экселе, не раздирая кожу на теле до красноты; Шура победила нарушение мимики и реакций, и теперь не выпячивала глаза и не хохотала над грустными историями. Всё постепенно возвращалось на свои места. Всё приходило в норму. Будто и не было никакого фикуса. Будто ужасный погром им всем всего лишь приснился. Вернулись привычные скандалы Киры Юрьевны: - Жданов, что ты врешь! Опять по бабам волочился! Ты меня за дуру держись? Вернулись перепалки “Женсовета” и Виктории Клочковой, растерявшей после капельниц и снотворных все иностранные слова и экономические таланты. Вернулись закулисные игры “буренки”, Светы и ее бывшего мужа, в очередной раз наплевавшего на требование платить алименты своим же детям. Мир “Зималетто” закрутился, завертелся с новой силой, образуя вокруг себя галактические кольца, состоящие из людей, событий и толики волшебства: показ коллекции, крышесносная популярность, интервью, жгучий интерес журналистов, новые международные связи, телешоу, наградные грамоты от генерала Свирепова - Жданову и Малиновскому, частые визиты знаменитостей с желанием познакомиться и сфотографироваться. Голова шла кругом от обилия новостей, и, разумеется, всё-всё хотелось обсудить, пересказать, посплетничать. Всё, но особеннее всего - самую большую тайну, тайну века - куда подевалась Катя Пушкарева? - Ой, девочки, страшно мне... Скоро три недели будет, как ее нет. А вдруг... того - её уже, в самом деле, нет? - Типун тебе на язык! - Серьезное у нее что-то, раз не пускают никого. - Или заразное. - Шура, сплюнь! - А я чего? А я ничего. Я так просто сказала. “Женсовет” прибыл с обеденного перерыва и толпился возле новенькой стойки ресепшн, делая вид, что помогает Маше Тропинкиной перебирать почту. - А вот я слышала, как уборщицы сплетничали, что Катю еле собрали, по частям. Кинжал у Феди был не простой, а колдовской какой-то, вроде из коллекции Малюты Скуратова... или из музея капитал-шоу “Поле Чудес”, не помню точно. Но у Катерины сначала волосы отвалились, вот прям полностью, бац, и на пол упали, потом зубы посыпались, потом кости крошиться начали. Говорят, её, чтобы покормить, вручную поднимают и челюстью шевелят. - Таня, что ты несешь! - А я чего? А я ничего. Я услышала просто. - Вообще-то, доля истины в этом имеется. Я подслушала разговор моделей, у одной из них, в этой больнице знакомая медсестрой работает. Так вот она рассказывала, что Катька от пореза ножом сначала позеленела, как рептилия, потом отрастила хвост, и тут же его скинула, прямо в ординаторской. - Маша! И ты туда же? - Ольга Вячеславовна, а я чего? Я ничего. Я передаю то, что слышала. - Может, хватит уже сплетничать? Как маленькие, прям. - Просто мы за Катьку волнуемся очень. А от нее ни весточки. Хоть бы позвонила. - Да. - Если Катерина не звонит, значит, на это есть веские причины. Прекратите сочинять небылицы, пойдемте лучше поработаем. - Ну, Ольга Вячеславовна, подождите. А вдруг Катя давно уже вышла замуж за Николая, вдруг уехала? А мы ничего не знаем. - А вдруг этот Зорькин Катю, как раз, и того... прикончил? - Шура! - закричали всё, как раз в тот момент, когда из прибывшего лифта, вышла молодая девушка привлекательной внешности: с невероятно густой шевелюрой каштановых волос, аккуратными чертами лица, не испорченными ни очками, ни брекетами; милая девушка, фигурой напоминавшая Венеру Милосскую с руками... и в цвете. - Девочки, привет, - сказала эта незнакомка. Из всей толпы взбудораженных дамочек обернулась только Маша. - Здравствуйте, - сказала она, и снова отвернулась. - Я вам клянусь: я лично слышала, как он сказал, что он - жених, поэтому ему можно. А что мы знаем про этого жениха? - И правда, мы его даже не видели ни разу. - Какой-то мистический жених. - Вот-вот, - загалдели все наперебой. Девушка постояла несколько секунд, удивленно разглядывая спины “Женсовета”. - Девочки, но это же я... - воскликнула она. В этот раз на голос незнакомки обернулась Шура. - Вам к Милко? Прямо по коридору, и налево, - снова отвернулась. - Спасибо, - тихо прошептала девушка, и улыбаясь, и пребывая, мягко говоря, в шоке от того, что ее никто не узнает. Не так уж сильно она и изменилась. Точнее говоря, вообще не изменилась, на ее взгляд. Всего лишь сняла брекеты - от того, что зубы выровнялись самостоятельно, и в кратчайшие сроки. Очки забросила - так это уже не новость. Возможно, волосы сильно отрасли, прибавив в объеме, минимум, в три раза - но и это ведь так себе перемена, да? Девушка двинулась в сторону президентского кабинеты, ловя свое отражение в стеклянных поверхностях обновленного дизайна “Зималетто”. Платье новое, вот, что. Вот, что может мешать узнаванию. Она ведь раньше не носила таких - выше колена, приталенное, рукав три четверти, v-образный вырез. Хотя цвет черного графита, хоть и благородный, но не такой яркий, чтоб в нем можно было затеряться взглядом настолько, что и лица не рассмотреть... Лицо ведь то же самое. Обычная Катя Пушкарева. Просто слегка обновленная... Вошла в приемную, остановилась, чтобы перевести дыхание. Дальше будет еще сложнее. А ее всю трясет уже сейчас. - Ты справишься. Ты всё можешь, - прошептала, поправляя ремешок сумочки. - Он всего лишь начальник. Сделала вдох и резкий выдох, и быстро толкнула дверь, не давая себе времени, чтобы передумать. Первый взгляд Жданова буквально пригвоздил ее к месту. - Здравствуйте, Андрей Палыч, - решительно сказала Катерина, перекрикивая грохочущее сердце. Вежливый интерес во взгляде начальника быстро сменился удивлением. Бумаги выпали из его рук. Андрей узнал ее скорее по голосу. Снял очки, одел. Снова снял. - Катя? Поднялся с места, подался навстречу. И остановился. - Катенька. Вы... С выздоровлением Вас. Как Вы... Как Вы себя чувствуете? - Спасибо. Гораздо лучше, - шагнула вперед, и тоже остановилась. Жданов таращился на нее, как на восьмое чудо света, как на неопознанный летающий объект, как на внебрачную внучку Сталина. - Э-э-э... Катенька... Эта Катя так разительно отличалась от себя обыкновенной и даже от себя, одурманенной фикусом - соблазнительной роковой дамы в красном. Что захотелось протереть глаза стеклоочистителем и ущипнуть себя за руку. - Катенька... Вы... Вы прекрасно выглядите. В ушах маршировал топот слонов, по телу хороводили мурашки. И хотя Катя предпочла бы скорее оказаться под катком-асфальтоукладчиком, чем под всеми этими “топотами”, все же смогла взять себя в руки, и ответить: - Я... Спасибо. И даже добавила: - Наша медицина творит чудеса. Андрей покивал, всё еще немного таращась. А потом вдруг подбежал к креслу для посетителей. - Кать... Присаживайтесь. Что же Вы стоите? - отодвинул кресло, помог Катерине сесть, даже не подозревая, какую бурю поднимает внутри нее своими порывистыми движениями. - Андрей Палыч, я... - замолчала, опустила взгляд. “Вот как решиться сказать ему это прямо в лицо?” Андрей понял Катину нерешительность по-своему. - Кать... А Ваше рабочее место, - кивнул на каморку. - Еще не готово. - Да? - удивилась. - Мы проводим туда вентиляцию, и вот... Но вы пока можете занять бывший кабинет Ветрова. Он сдан в эксплуатацию. И... Вам там будет удобно, и... Катя сжала, до боли, кулачки. Посмотрела ему прямо в глаза и сказала: - Андрей Палыч, я хочу уволиться. Вот, - достала из сумочки лист, положила на стол. - Подпишите, пожалуйста. - Что? - Жданов завис. Что вы сказали? - уставился на увольнительную, как на только что открытую дюжину дополнительных хромосом. - Я приняла решение. Я хочу уйти. - Уйти? Как Вы... - грозовой воздух распирал легкие, влияя на атмосферное давление во всей европейской части России. Мгновение, ослепительная вспышка, и стены, только что отремонтированного, “Зималетто” вздрогнули от Ждановского ора: - В смысле, уволиться, Катя? Все разговоры в компании стихли, лифт остановился. Вороны черным пятном упорхнули с крыши. Кто-то споткнулся на ровном месте, кто-то выронил стаканчик с кофе. - Катя? - Вернулась? - Как? Когда? - Она, что, увольняется? - Зачем? Почему? “Женсовет” стоял с раскрытыми ртами. Роман Малиновский бросил на стол стопку почтовых марок, недоклеенных в альбом, и выбежал в коридор. - Катя, вы в своем уме? - содрогался, тем временем, президентский кабинет. - Как Вам такое, вообще, в голову могло прийти? Жданов в гневе был, как всегда, слишком хорош. Настолько хорош, что Катерина даже не сразу вспомнила, что она не концерт пришла посмотреть, а борется тут за свои права, за свое светлое будущее - без шефа бабника, эксплуататора и лютого тИрана. - Перестаньте на меня кричать, - заорала Катерина в ответ, резко поднявшись с кресла. Жданов осекся. - Я увольняюсь, и это не обсуждается. Я так решила... Простите. - Вы так решили? Или Вам кто-то помог? - сдвинул брови на переносице. - Признайтесь честно, Катя, это Ваш Зорькин вынуждает Вас уйти из компании? Катя покачала головой, впервые жалея, что у нее нет очков, которые можно эффектно поправить и хоть частично скрыть за ними свое волнение. - Коля тут не причем. - Вы так уверены в этом? - Коля самый лучший. Он никогда не стал бы... - Катенька, посмотрите на меня. Да Вы же ослеплены. - Я? - Да, Вы! Вы ослепли от чувств, и ничего не замечаете. Он манипулирует Вами. Кать... - подошел к ней, приобнял за плечи. - Так бывает. Вы влюблены. И совершаете глупости, принимаете сомнительные решения. “Боже, как он точно описал мои последние полгода”, - задыхалась Катерина, тщетно пытаясь ускользнуть из объятий. - Я... Я приняла это решение сама. Жданов сжал ее плечи сильнее, сам того не осознавая. - Но... Почему? В чем причина? “Именно вот в этом”, - хотелось закричать Катерине. “В том, что не могу находиться рядом с Вами”. Вдох-выдох. Математические расчеты в уме: 375 умножить на 78. - Андрей Палыч, я просто поняла, что модная индустрия - не мое, что мне нужно двигаться дальше, что в “Зималетто” нет перспектив. Простите... Жданов резко разжал объятия. - Я сегодня же назначаю Вас финансовым директором, без приставки и. о, - заговорил он запальчиво. - Нет, - повертела головой. - Андрей Палыч, это всё не то... - Дело в зарплате? Хорошо. Я подниму Вам ее в два, нет, в три раза! В приемной что-то шумно грохнулось. - Вы прекрасно знаете, что дело не в деньгах... - Тогда в чем? Катя! - снова закричал. - Я просто хочу уйти. - Вы не можете, - снова подошел к ней, взял за руку. - Вспомните, через что мы все вместе прошли. Вы не можете сейчас нас бросить, - пауза. - Тем более сейчас... - А ч-что не так СЕЙЧАС с компанией? - спазм сдавил горло, навык речи утрачивался - рука плавилась в его руке, мысли плавились тоже. - Эм-м... Я не хочу загружать Вас проблемами вот так сразу... - Что произошло? - нашла в себе мужество, спросила требовательно. Жданов отступил назад, выпуская ее руку на свободу - в холод и одиночество. - Кать... Дело в том, что... - взъерошил волосы. "Неужели у меня карма такая - влюбляться в неподходящих мужчин?" Жданов заметно нервничал. Он прошелся взад-вперед. - Кать... - понизил голос, схватил со стола теннисный мячик. Катя молчала, ожидая ответа. И тогда Андрей сдался. - “Зималетто” снова на грани банкротства, - поведал он, перекатившись с пятки на носок.