Научись врать

25 марта. 2019 год. 09:13

Утро оказалось тяжелее, чем я предполагала. Голова гудела, во рту стоял неприятный привкус, как будто вчера перед сном выпила не успокоительное, а что-то более крепкое. Вчера был действительно утомительный день, потому что свой фургончик возле церкви я не нашла. Как оказалось, его погнали на штраф-стоянку, где пришлось долго и изматывающее ссориться с эвакуатором. Мало того, что пришлось пройти половину города пешком, так ещё мужчина настаивал на оформлении полного штрафа. Наверняка, ему просто не хватало до премии, и поэтому через неделю меня ожидает небольшое слушание за парковку в неположенном месте. Прекрасно. Лучше этого стал только сильный ливень, отсутствие зонта, такси и денег в кармане. Чайник издал вопль, а я все ещё сидела, уставившись в одну точку. Надо позвонить Тео и сказать, что 2 апреля меня не будет на работе. Глядишь, от таких частых прогулов и уволят без особых уговоров. Истошный крик пара из чайника начал давить на и так больную голову, поэтому пришлось заставить себя встать со стула и снять предмет кухонной утвари с плиты. По квартире разнесся травный запах ромашкового чая, который мне не сильно импонирует, но подарок от коллег жалко выкидывать. Давненько я не доставала маленький чайничек с милыми детскими рисунками. Эллисон прислала его года два назад, когда Клэр исполнилось три года. Когда курьер вручил мне посылку, я подумала, что он ошибся адресом, а имя, фамилия и остальные данные — просто совпадение. На самом же деле, подарок был очень приятным, потому что чайничек был наполнен воспоминаниями. От уютных вечеров семьи, до разбитой по неосторожности ручки, которую Клэр впопыхах пыталась склеить, лишь бы мама не узнала и не ругалась. Чайник хранил в себе послание от Эллисон, когда она вместе со своей дочерью раскрашивала этот незамысловатый предмет. Номер Три рассказывала Клэр о номере Двенадцать и рассказывала только хорошее. Помниться в первый раз, когда я взяла этот чайник, мне хотелось сорваться в тот же день и увидеться с Элли, познакомиться с Клэр, а после и поддержать на суде. Наверное, стоило догадаться об этом раньше, но у меня где-то оставались номера маминых старых знакомых-юристов, которые способны вытащить из любой ситуации. Сегодня я обязана прийти в Академию и поговорить с номером Три об этом. Звонок в дверь оказался весьма неожиданным. Надо же, существуют такие бессмертные люди, которым не лень приходить с утра пораньше и капать на мозги людям своими штрафами. Тяжело вздохнув, я лениво пошла в сторону входной двери. Прихожая была не совсем просторной, поэтому в очередной раз споткнуться о свою же обувь не было для меня каким-то удивлением, скорее внешним раздражителем. Ещё один нетерпеливый дверной звон только усилил утреннее нестабильное состояние. — Да иду я! — посмотрев в глазок, я никого не увидела. Похоже, незваный гость решил, что дома никого нет. Мне же лучше. Спихнув всю обувь в сторону, я вернулась к чайнику. Кухня была выполнена в чёрно-белых тонах. Стены и рама окна были словно первый снег, а полки имели цвет угля. На улице было довольно солнечно, поэтому помещение почти что сияло. Мне не нравилось чёрное пятно в такой светлой комнате, но оно не мешало мне жмуриться от солнечных лучей и почти ничего не видеть. — Доброе утро, трусиха. — Твою ж мать!!! — от неожиданности мои ноги подкосились, а копчик больно ударился о светлый паркет. — Ты как здесь оказался, пацан?! — У тебя есть кофе? — мальчишка в форме Академии решил оставить мой вопрос без ответа. Он стал рыться в кухонных шкафчиках в поисках, видимо, кофеина. Встав с пола, я ещё раз оглядела гостя, осознавая, кто стоит передо мной. С Пятым я общалась не так много. Хотя бы потому, что уже через полгода он сбежал и не появлялся больше 15 лет. Подавленное состояние было у всей Академии, но все оправились достаточно быстро, кроме номера Два. Я помню, как Диего заперся в своей комнате и почти ни с кем не разговаривал. Периодически появлялся на тренировках, но поведение было крайне жестоким по отношению к мешеням, от которых практически ничего не оставалось. Сейчас Пятый ведёт себя как ни в чем не бывало. Всё тот же 13 летний парень в школьных шортах, с тягой к кофе и наглым поведением. — Я не пью кофе, — сказала я, после тяжёлого и смиренного вздоха. У меня нет прав кидаться ему в объятия и говорить, как сильно я скучала. Было непривычно без этой вредины, порой даже скучно, но я не настолько сильно была привязана к нему, чтобы впадать в депрессии и сейчас плакать от счастья, что пацан ещё жив. — Серьезно? — молодой человек прекратил свои поиски и смерил меня удивленным взглядом. Я же спокойно наливала себе чай в дурацкую кружку с какими-то аниме персонажами. Я даже не помню, откуда она. — Ты живёшь в 21 веке и не пьешь кофе? — Только латтэ и только в одном месте, — деловито ответила я, ставя кружку на кухонный стол. — Чай будешь? — Воздержусь, — незамедлительно ответил Пятый и исчез из моего поля зрения. — Я к тебе по делу. — Не уж-то соскучился? — будничным тоном спросила я, садясь за стол напротив мальчишки, что сложил свои руки на светлом дереве кухонной мебели. Он смотрел слишком пристально и недовольно. Не выдержав, я устало подняла взгляд и встретилась с глазами цвета только что распустившихся лепестков деревьев. Я увидела перед собой израненного птенца, который барахтается в луже из последних сил. Птица знает, что уже не сможет взлететь, но не теряет надежды на светлое будущее. Где-то там её ждут такие же неокрепшие птенцы. Он тянется к ним в гнездо, что находится слишком высоко. За столом сидел не самоуверенный мальчик, а повидавшая жизнь душа. — Что с тобой произошло? Моя перемена в лице не ускользнула от внимания Пятого. Утреннее побитое состояние резко улетучилось. Я откинулась на спинку стула и глядела на старого знакомого внимательным взглядом. Меня мучает совершенно другой вопрос, но его стоит задать в другой раз. Сегодня Пятый точно не настроен на разговоры по душам. — Мне нужно, чтобы ты узнала историю одного предмета, — Пятый потянулся рукой в карман шорт, но я его тут же остановила. — Ты не ответил на мой вопрос, — я сложила руки под грудью. Парень замер в одном положении. Его взгляд был очень уставшим. Пятый никогда не любил, чтобы до него докапывались, но он все равно нуждался в этом. Как бы сильно и долго не упирался, стоит ему начать, то уже не остановится. Пятый может выдать всё как на духу, но только если чаша терпения переполнена. Один раз мне «повезло» стать избранным человеком, которому он всё-таки раскрылся один лишь раз. Обиднее было всего то, что после нашего разговора он захотел воспрепятствовать своему отцу. И меня до сих пор мучает совесть. Это я его подтолкнула к этому действию или его собственные амбиции? Что-то решив у себя в голове, номер Пять достал из кармана какой-то круглый предмет, но я не обратила на это внимание. Мне нужна была история Пятого и его нынешнее состояние. — Я не собираюсь отвечать на твои вопросы. Тебе не зачем знать, что со мной было, — тихо, почти шепотом, произнес Харгривз, закипая от ненавистной ему настойчивости. Уперев локоть в стол, парень показал мне чей-то протез. — Мне нужно знать, кому принадлежал этот глаз. Затем я уйду, и ты меня больше не увидишь. — Вряд ли. В ближайшую неделю я буду появляться в Академии довольно-таки часто, — задумчиво ответила я, беря в руки искусственный глаз. Пятый проигнорировал мою фразу, концентрируясь только на том, что я скажу про этот карий глаз. В горле появился ком, напомнивший мне о том, что нужно поговорить с Пого и мягко намекнуть, что наследство мне не нужно. Может быть, оно и решило бы некоторые вопросы, но я не готова терпеть взгляды Харгривзов. Между счастливой бедной жизни в хостеле где-то под Прагой и богатой, но не спокойной в особняке с не самой хорошей историей - я однозначно выберу первый вариант. Ещё поведение Клауса выбило меня из колеи. Его редко интересовало состояние других людей, хотя бы потому, что он сам нуждался в помощи. Клаус пусть и переживал за своих родственников и знакомых, но это всегда глушилось каким-нибудь косячком и толстенным слоем лжи. Поэтому у него либо окончательно поехала крыша из-за наркотиков, либо его заставили. Я бы подумала на Пого, если бы не формулировка вопроса. Бен часто задавал мне такой вопрос, когда видел, что что-то не так. Сердцебиение участилось. Только этого мне сейчас не хватало. Выкинув из головы ненужные мысли, я сосредоточилась на предмете в руке. Тщательный осмотр глаза ничего мне не дал, кроме серийного номера и компании изготовителя. Сосредоточившись, я увидела сменяющие друг друга пейзажи. Обломки всего, чего только можно и туманное небо в оранжевых оттенках солнца. В нос ударил запах гари и пыли. Был ещё один, едва уловимый привкус железа во рту, но он был не таким явным. Владельца глаза я не видела. — Сколько этому лет? — поинтересовалась я, предполагая, что нужная информация находится слишком далеко от меня. — 45. Примерно. Может чуть больше, — ответил Пятый и глотнул чай из моей кружки. Сжав губы, я простила ему эту наглость и стала смотреть на глаз дальше. — Что ты видишь? — Только пейзажи из какого-то фильма про пост-апокалипсис, — честно отвечаю я. Замявшись, я решила озвучить свою догадку. — Ты был в будущем? — Да. Повисла тишина, которую никто не смел нарушить. Говорить что-то не было смысла, итак все было ясно. По крайней мере, я видела то, что интересовало меня ранее. Я видела тень Пятого. Потрепанный, в старой одежде с небольшой тележкой, в которой были вещи первой необходимости и манекен. Скорее всего, Пятый не хотел сейчас ничего рассказывать, понимая, что я все увижу сама. Когда картинки вновь начали повторятся, я протянула искусственный глаз Пятому. Он, молча, взял его и снова спрятал в карман. Половина кружки с чаем уже была пуста, а через мгновение стул напротив тоже оказался пуст. — Ты мне толком не помогла, но все равно спасибо, — послышался голос из прихожей, пока до меня медленно доходило, что я вообще увидела. — Подожди, — резко сорвалась я с места и побежала в коридор, ведущий к входной двери. — Этот глаз как-то связан с апокалипсисом? Как далеко в будущем ты был? Ответом на мой вопрос была голубая вспышка. Включил в себе режим пафоса и таинственности, чтобы уйти от ответа. Этой чертой обладают все Харгривзы, когда пытаешься вытащить из них информацию. Всегда бесила эта манера уходить от разговора, но меня забавляли их самоуверенные лица, как у супергероев в комиксах. Только взрыва за спиной не хватает. Вылив остатки чая в раковину, я пришла к выводу, что пора собираться и идти в Академию. Всё желание завтракать отпало из-за внезапного гостя, который превратил моё тихое и размеренное утро в мозговой штурм из догадок и предположений. «Что Пятый задумал?» и «Когда он вернулся?» — главные вопросы на сегодняшний день. Помимо наследства, которое свалилось мне на голову, теперь нужно выведать у Харгривзов про блудного брата. Спешный душ смыл остатки сна, и голова стала соображать гораздо лучше. Часы показывали 11 утра, а значит, мой визит будет не таким внезапным. Пешком дойти до Академии не так долго, примерно полчаса, если сесть на автобус до нужного квартала. Я так давно не ездила на автобусах, что уже не помню, какие едут до моего пункта назначения. Поэтому, завернувшись в пальто, я оценила местность и поняла, что всё-таки приехала немного не туда. Если мне не изменяет память, то за углом следующего дома есть приятное кафе, где делают вкусный горячий шоколад, а ещё выдают прекрасные круассаны. Полы длинного пальто развевались от быстрого шага. Мама всегда говорила, чтобы я не бегала, но я почти никогда не слушала. Всегда ходила впереди, периодически оборачиваясь к матери, которая еле поспевала за мной. Она никогда не жаловалась на свой возраст, скрывая этот комплекс за преданной любовью к окружающему её миру. Мама настаивала на том, чтобы я обращала внимание на людей, которые проходят мимо, на дома, в которых течет чья-то жизнь. Я совсем забыла эти уроки. Собственная машина и быстрый образ жизни сбили все настройки, которые во мне дрессировала Мария Уайт-Голденберг. Вспомнив это, я замедлила свой шаг и ощутила запах весны. Такой воздух, ни с чем не сравнить. Это запах старой травы и первого дождя, после нескончаемых морозов. Запах заново рождающегося мира и жизни. Я упустила первые дни своего любимого времени года. Оглядываясь, я замечаю, что молодых почек на деревьях уже почти нет. Листва свежая и яркая. Солнце освещает улицы и людей, которых в это время не так много. Взрослые на работе, дети в детских садах и школах. Мимо меня проходят молодые мамы и студенты, проспавшие первые пары. На противоположной стороне я увидела пожилую пару, что уже не могла жить без ссор и ворчания. Улыбка тронула мои губы. Настроение стало подниматься, а ароматный стаканчик с шоколадом в моих руках только способствовал этому. Остаток пути оказался не таким длинным, каким казался до этого. Вот вроде шла и наслаждалась природой, а впереди уже виднелся особняк Академии. Ярким белым пятном он стоял в рядах домов, чьи предназначения я не знаю до сих пор. Половина из них не жилые, а оформлены как студии для занятий танцами, кабинеты психологов, где-то даже парикмахерские были. И только дом Харгривзов на их фоне был домом большой семьи, а не местом предоставления услуг. Дверь все также была незапертой. Ощущение единства с миром меня мгновенно покинуло, стоило только переступить порог дома. В Академии стояла абсолютная тишина. Такое «гостеприимство» мне нравится даже больше оживленных разговоров. Сняв пальто, я оставила его на диване, противоположный тому, на котором валялся Клаус. Судя по запаху, ночка была веселой. Тихо хмыкнув, я села на диван, не сводя взгляда от пьяного вусмерть номера Четыре. Валяется на дорогущем диване в одних трусах. Ни стыда, ни совести. Немного подумав, я решила оставить свой недопитый шоколад и найти Пого. Его комната находилась на первом этаже, поэтому выйдя из комнаты, я направилась в противоположную от гостиной сторону. С каждым новым шагом, половицы коридора старчески скрипели. Я уверена, Реджинальда раздражал этот звук, но мне становилось как-то по-домашнему уютно. В каждой доске хранится история дома, его жителей. По понятной причине, я старалась как можно чаще держать руки в карманах или как-то скрывать одеждой. Просто для того, чтобы не лезть в чужие истории и воспоминания. Но здесь этого комплекса я никогда не ощущала. В комнате Пого не оказалось, поэтому я направилась наверх, попытать удачу в поисках кого-нибудь из Академии. Возможно, Пятый сейчас здесь, если нет, то надеюсь на присутствие номера Три. На лестнице, когда оставалось переступить всего одну ступеньку, я уловила небольшое свечение со стороны коллекции картин. Грейс была на подзарядке, и эта процессия всегда казалась немного жуткой. Её называют мамой, но она не является живым существом. Факт того, что это разумная машина с кучей проводов и электричества является мамой, сам по себе нелогичен. Но когда Грейс садится на диванчик и обводит картины взглядом, она кажется живее всех живых. Глаза будто наполняются детским любопытством и скорбью. Единственный портрет женщины на стене для неё будто предмет для подражания, своего рода кумир. Повторяя позу этой женщины, я удивляюсь тому, как Реджинальду Харгривзу удалось сделать неодушевленную вещь человечнее людей. Абсурд, но в этом была суть изобретений Харгривза-старшего. Это было его искусство, которым он гордился, а я восхищаюсь по сей день. Окончательно ступив на второй этаж, я посмотрела в окно, к которому вела лестница. Задний двор освещен яркими лучами солнца. Вчерашний ливень размыл всю грязь и создал беспорядок из жуткого месива. Картину завершала скульптура номера Шесть, что лежала в этой грязи. Я не знаю каким образом это случилось, но мне стало невероятно стыдно перед ним. Память о мальчике, что хранил в себе буквально другой мир, начинает стираться. Мне стыдно за то, что не смогла предотвратить это, даже будучи не зная причины испорченной скульптуры, которая никогда не была похожа на Бена. Коридор освещается редкими лучами солнца, пробивающимися из окон открытых комнат. На стене висят картинки с детскими рисунками, но с взрослым, даже с жестоким смыслом. В этом была своя особенная и жуткая эстетика. Только оглядываясь назад, я понимала, какой кошмар прошли дети и то, каким они стали сейчас. Я могу их понять, могу понять Клауса, Ваню, даже Диего с его манерой говорить всё, что тревожит душу. По моему мнению, жизнь не любит этих людей в особой степени. Будучи оголенными проводами, они чувствуют все гораздо сильнее. Кто-то вспыхивает как Диего, кто-то впитывает до определенного момента как Ваня, а Клаус… Пожалуй, яркий пример того, как делать не стоит. Проходя мимо комнаты Вани, я останавливаюсь возле следующей двери, которая вроде бы несёт светлые воспоминания, но отдается в голове грустной мелодией. Скрипка прекрасно бы справилась с этим ноющим чувством вины и скорби. Я медленно поворачиваю ручку двери, будто за этим куском дерева скрывается вулкан Везувий, который по неосторожности разбудила. Небольшая комната, освещённая солнцем гораздо сильнее, чем коридор. Словно я попала в святое место. Такие ассоциации вполне логичны и объяснимы, но я хочу верить, что Бен сейчас в лучшем месте. Все вещи стоят на своих местах, будто номер Шесть был здесь в последний раз только вчера. Пыли нет, но книги до сих пор раскиданы по сторонам. На тумбе лежала недочитанная книга с закладкой на последних страницах. «Алхимик» — книга, которую я посоветовала, но при этом сама не до конца дочитала её. Осторожно присев на кровать, я провела рукой по выцветевшиему пододеяльнику, питаясь иллюзией того, что этой ночью мальчик спал в своей постели. Не знаю, какой чёрт меня дёрнул, но я взяла книгу с тумбы и открыла место, на котором Бен остановился. «Каждого живущего на земле ждёт его сокровище, — говорило мне сердце, — но мы, сердца, привыкли помалкивать, потому что люди не хотят обретать их. Только детям мы говорим об этом, а потом смотрим, как жизнь направляет каждого навстречу его Судьбе». Я начала читать вслух, не понимая, зачем стала это делать. Мозг отчаянно просит продолжить чтение и видеть картинки прошлого. Видеть, как вечером, в этой самой постели, с приглушённым светом читает Харгривз эти самые строчки. Будто прямо сейчас я озвучиваю его мысли. Это так глупо и сопливо, но это так успокаивает душу и одновременно тревожит её. Чувствую себя мазохистской. « Но, к несчастью, лишь немногие следуют по предназначенному им Пути. Прочим мир внушает опасения и потому в самом деле становится опасен. И тогда мы, сердца, говорим все тише и тише. Мы не замолкаем никогда, но стараемся, чтобы наши слова не были услышаны: не хотим, чтобы люди страдали оттого, что не вняли голосу сердца». * Я продолжаю читать, даже когда буквы стали потихоньку плыть. Мне даже трудно понять, почему я плачу уже второй день подряд. Это точно не скорбь по человеку, которого нет давным-давно. Тех слёз уже давно не осталось. Мне плохо просто потому, что всё накинулись на меня, и психика не была к этому готова. Мне жалко саму себя, ведь я, как маленькая девочка, не снявшая розовые очки, думаю о том, что Шесть рядом. Столько лет прошло, столько моральных износов и истерик. Три психотерапевта сейчас просто летят к чертям просто из-за того, что я открыла эту гребаную книгу и смотрю на последние воспоминания о её хозяине. — Твою ж мать, — книга выскальзывает из моих рук и падает на пол. Закрываю лицо руками. Всхлипов нет, просто дорожки солёной воды текут по щекам. Тяжело вздохнув, я поняла, что если сдаваться то с потрохами, может легче станет. — Знаешь, Бен, я очень скучаю. Тихий голос, немного дрожит, но я уверена в своих словах. Я чувствую, как цепь вокруг горла слабеет. Плевать на те уроки, что мне давали психотерапевты, которых так любезно порекомендовала Ваня. Никакие дыхательные гимнастики здесь не помогут. — Я так давно с тобой не разговаривала, — тихо хмыкнула я, зная, какой идиоткой сейчас кажусь со стороны. Говорят, психи знают, что они безумны. — Это даже как-то странно. На меня столько всего навалилось… Знаешь, я недавно решила, откуда начну своё путешествие. Честно говоря, если до этого я думала про южные штаты, то сейчас я бы с удовольствием махнула на Аляску. Подняв голову, мой взгляд зацепился за окно, которое выходило во двор. Я вижу своё отражение и лицо, покрытое красными пятнами. Мама когда-то думала, что это проблемы с кожей, которую нужно срочно лечить, но врачи сказали, что это нормально. Я всегда стеснялась плакать при людях, хотя бы потому, что вид от этого не такой красивый, как это показывают в фильмах. За всю жизнь, пожалуй, только один человек смог сказать мне, что это делает меня живой. И именно его отражение в окне рисует моё воображение. Я ни один раз представляла, как бы Бен сейчас выглядел, если бы не погиб в 17 лет. Возможно, не шибко высокого роста. Может чуть ниже Клауса. Более вытянутые черты лица и глаза как у лиса. Я снова опустила голову, словно стыдясь своего поведения. По привычке начинаю заламывать пальцы. — За это время не так много изменилось. Если не считать последние два дня, — нервная улыбка слишком часто появляется на лице. Перебираю в голове то, что хотела бы сказать и понимаю, что, действительно, не так много изменилось за несколько лет. — Я уже в шестой раз пыталась уволиться из УайтНайт, но новый директор шибко настырный. И ленивый, не хочет искать мне достойную замену. Пару лет назад сбежала от своего жениха, эгоистка такая. Джонни был хорошим парнем и мог стать отличным мужем, но я сбежала. Оборвала все контакты и была рада тому, что не говорила место своей работы. А сейчас жалею, потому что это был хороший шанс забыться, отдать все силы в семью и может быть вырастить прелестных детишек, как это принято в нормальных семьях. Я знаю, что совершила ошибку, но я не могу отпустить тебя. Мне тяжело от собственных мыслей, когда остаюсь наедине с собой. Я не могу сказать другим о том, что чувствую. Я ни с кем не разговариваю и не ищу встречи с людьми. Такое ощущение, словно я становлюсь дикой. Мне действительно не хватает тебя. Вобрав в легкие больше воздуха, я хотела продолжить свою исповедь. Ком в горле дрожит вместе с прерывающейся речью. В последний раз я была настолько искренней только с Ваней, когда та уже посапывала на полу с бутылкой вина, а я плакала и думала, что меня слышат.  — Эй, ты чего тут? — я резко оборвалась и увидела в отражении окна Клауса, который в одной руке держал сигарету, а в другой мой стаканчик с недопитым шоколадом. Стоит в одних трусах и не стыдится своего вида. Полная свобода и безразличие ко мнению других. Я бы многое отдала, чтобы сейчас чувствовать себя такой. Одна затяжка и тяжёлый взгляд, как на ребенка дают мне понять, что на сегодня искренних речей достаточно. — Так, конфетка, двинься. — Клаус, не надо проводить мне курс психотерапии, — начала я, пока Харгривз махал мне рукой, чтобы я немного сдвинулась. — Надо, милая, надо, — допив содержимое стакана, Клаус поставил его на пол и выжидающе стал смотреть на меня. Я вновь опустила голову, прячась за темными волосами, словно за стеной. — Долго у тебя это? — Что именно? — не хочу поднимать глаза и видеть жалость по отношению к себе. Мне хватило Вани. — Ой, ну не включай дуру. Ты же умная девочка. Сколько времени ты ведешь себя, как шизофреник? — Не помню, — честно отвечаю я. Я действительно не помню, когда это началось. Просто в один момент стала разговаривать с Беном так, как будто он здесь, прямо передо мной. — Примерно через год после того, как его не стало. — Завидую, я до такого состояния дохожу только после нескольких хорошеньких доз, приправленных самогоном, — делая затяжку, номер Четыре уселся в позу йоги и прикрыл глаза. — Одна очень сексапильная дамочка дала мне не плохой совет, когда посчитала меня сумасшедшим. Грамотная женщина, жаль, что такой талант пронюхала. Суть в том, что это нормально. Многие люди разговаривают сами с собой и создают для себя какие-то образы, с которыми могут поговорить по душам. Просто люди трусливы и боятся в этом признаться, а стать в чужих глазах сумасшедшими - всё, считай жизнь закончена в психушке. Хотя на деле все мы сумасшедшие, просто кто-то больше, кто-то меньше. Говорила она мне ещё о методике одной. Попробуй задать себе всего два вопроса: что будет, если ты это сделаешь? что будет, если ты этого не сделаешь? В твоём случае, лучше спросить: "Что будет, если продолжишь в том же духе?". Ничего сложного, я считаю. Но это слишком сильно загружает мой мозг. Попробуй ты, может тебе эта дурацкая штука поможет. Клаус непредсказуемый человек. Он может за один день в глазах людей изменятся по нескольку раз. Ему достаточно вести себя как зависимый наркоман, которого волнует только новая доза, но я, как и многие другие, забываем истоки этого. Номеру Четыре не повезло больше других. Помимо жестокой способности, ему не повезло с отцом. Напуганный до смерти мальчик, который не нашел другого выхода спрятаться от монстра из шкафа. Видеть призраков, кричащих от боли или ненависти к своим убийцам — кошмар наяву. По сравнению с ним, я всего лишь маленькая девочка, которая иногда роется в чужом белье. Сейчас я начинаю чувствовать себя неуютно. Я забыла, что рядом со мной есть люди, чьи судьбы гораздо несправедливее моей. Может, любой другой человек, знающий мою историю и мои мысли, не согласился бы с этим. Кто знает? Ведь жестокие повороты судьбы для любого другого человека, могут быть гораздо сложнее, чем для того, с кем это случилось. Я не могу точно знать, что творится у Клауса в голове прямо сейчас, но я ведь могу задать вопросы. Он сам мне это сказал. Посмотрев на своего «психолога», я удостоверилась в том, что он всё ещё пытается медитировать и настроить себя на то, чтобы выслушать мои слезливые речи, которые ему и нафиг не сдались. Если подумать, то такую возможность терять нельзя. Клаус редко может усидеть на месте больше 5 минут, поэтому здесь нужно говорить без прелюдий, но как заставить цепь сойти с шеи окончательно? Посмотрев в окно, я вижу добрые глаза, которые буквально говорят мне: «Ты должна спросить, ты ведь хочешь это знать». Собравшись с силами, я собралась задать вопрос, который мучает и изничтожает меня уже много лет. — Клаус, он приходил к тебе? — цепь слегка сдавила горло, а лицо в окне приобрело несколько улыбающихся морщинок. — Нет, — без промедления ответил номер Четыре, не открывая глаз. В моей голове была тишина, а цепь так и осталась на месте. Забавно, ведь я даже не знаю, как реагировать на эту истину. Я не знаю, какие делать выводы. Получается, что Бен сейчас в лучшем мире и его душа не мечется между небом и землёй, пытаясь закончить какое-либо дело? Его душа в покое, а значит и я должна успокоиться. — Вопрос поставлен неверно, но сеанс психотерапии окончен. Спасибо, что выбрали наш сервис, я пошел одеваться. — В смысле «неверно»? — непонимающе сказала я, провожая взглядом не ровную походку мужчины до дверного проёма. В каком смысле вопрос поставлен неверно? — Куда ты собрался? — Пятый обещал мне двадцатку за небольшой спектакль в какой-то поликлинике, поэтому мне пора бежать, — Клаус пропел последнюю фразу и окончательно скрылся из моего поля зрения. Я быстро встала с кровати и пошла к выходу из комнаты. Резко повернув в сторону комнаты под номером Четыре, я схватилась за проём и тут же остановилась. Мне хотелось понять, что именно имел в виду Клаус, но картинки в голове прервали моё негодование. Видение представляло из себя расплывчатый обзор со стороны. Пятый, облокотившись о стену, слушал, как я разговаривала с Беном. Его руки были сложены, а глаза закрыты. Брови хмурились с каждым моим произнесенным словом, а пальцы сильнее сжимали рукава пиджака. Я увидела Клауса, который повернул из-за угла, приговаривая что-то, будто его с силой тащили куда-то. Номер Пять телепортировался и больше не появлялся. Мой взгляд с четвертой комнаты, откуда доносилось бормотание вперемешку с напеванием какой-то мелодии, переместился на комнату с номером Пять. Он у себя, я в этом больше чем уверена, но сложившаяся ситуация означала, что на сегодня откровений хватит. Я знаю часть трагедии Пятого, а Пятый знает часть моей.       1:1

***

Апрель. 2002 год

 — Пожалуйста, они нуждаются в поддержке, — с мольбой в голосе и глазах сказала Уайт, смотря на Реджинальда Харгривза. — Чтобы птенцы научились летать, им нужно пережить все свои падения, — строго сказал мужчина, закипая от злости к настойчивой девочке. — Но это слишком жестоко! — слегка повысила голос девочка, борясь за права детей, которые переживают пропажу брата. — Как Вы смеете, юная леди?! — мужчина резко поднялся со своего места и ударил кулаком о стол. Девочка сжалась, но скорее от внезапной реакции миллиардера, нежели от страха. — Как Вы смеете говорить со мной в таком тоне? За Ваше поведение, мне следует Вас наказать. Радуетесь, что я не имею на это право. В следующий раз я сделаю всё, чтобы Вашей ноги здесь больше никогда не было. Кэнди опустила голову, сдерживая выступившие слёзы. Она понимает, что уход из Академии повлечёт за собой большие проблемы в виде той же бедности, из которой медленными и неустойчивыми шагами выбирается семья Уайт. Бюджетное место в школе осчастливило Марию, ведь для неё дочь стала лучше учиться. Она не знает о приходе миллиардера в администрацию школы, не знает о взятке, которую он дал за неё. Женщина просто с облегчением выдала: «Наконец эта черная полоса начала заканчиваться». Спустя время Мария Уайт-Гольденберг смогла договориться с одной старой женщиной о более приличном жилье, которое возможно оплатить даже имея не слишком большую зарплату. Оно находилось ближе к школе Кэнди, но дальше от Академии, из-за чего девочке приходится иногда тратить обеденную мелочь на автобусы. Благо Грейс настаивает на том, чтобы девочка поужинала. Мать счастлива, но какой ценой? Кэнди приходит домой уставшей, измотанной. Она толком не успевает поесть, как уже валится в кровать. Уроки ей приходится делать ранним утром или на школьных переменах в женском туалете, чтобы хоть как-то поддерживать образ «отличницы». Ей тяжело, но девочка не подает виду или просто сама этого не понимает. В Академии она учится не только контролю своих сил, но и культурно развивается. Сэр Реджинальд позаботился о том, чтобы девочка стала интересоваться литературой. История ушла на второе место, но всё ещё остается наукой, которую девочка хочет изучить от и до. Мать случайным образом вбила в голову девочки, что знания истории могут спасти от всех бед. Свой «дар» Кэнди стала понимать чуточку лучше, но эти знания основываются лишь на предположениях Харгривза-старшего, который думает, что в будущем мисс Уайт сможет легко предсказывать будущее и читать людей, не прикасаясь к ним. До того, как попасть в Академию девочка даже не задумывалась том, что сможет заглядывать в будущее, пока однажды ей не приснился сон. Она видела свою маму, что пришла с работы домой раньше обычного и случайно нашла книгу, на внутренней обложке которой были инициалы Харгривза. На следующий день книгу девочка спрятала и как оказалось позже — не зря. Кэнди рассказала об этом случае сэру Реджинальду, но он только записал что-то в тетрадь и сказал с того момента докладывать обо всех своих снах. Извинившись, девочка вышла их кабинета миллиардера и направилась к Пого, который сегодня должен обсудить с ней политику Европы в начале двадцатого века. Настроения у Двенадцатой упало ниже плинтуса. Зная о состоянии ребят, которых не было видно вот уже второй день, ей казалось, что во всём виновата только она. Сегодня Кэнди хотела поддержать ребят, даже несмотря на относительно отстраненное отношение к ней. Братья и сестры не очень хорошо отнеслись к появлению Двенадцатой. Если Бен, Клаус и Ваня ещё старались быть доброжелательными, то остальные не скрывали своё холодное отношение. Это можно понять. Ребятам сложно называть Кэнди «своей» хотя бы потому, что она живёт за пределами стен Академии. У неё есть биологическая мать, она ходит в школу, живёт обычной человеческой жизнью. У детей Амбрелла такой роскоши нет. Их дрессируют как собак для главного циркового шоу, директором которого является Реджинальд Харгривз. Это обычная детская зависть, способная исчезнуть только со временем. Из-за возраста, Кэнди стала зависеть от чужого мнения, как бы часто она этого не отрицала. Человек изначально зависим от других. Люди, которые хотят понять куда идти дальше по жизни и как себя вести, чаще всего натыкаются на дрянное общество. Поколения сменяли друг друга настолько часто, что методы моральной давки стали более изощренными и жестокими. Почему? Потому что истинные намерения скрываются за сладкими и ложными речами, которые смешиваются с искренними людьми. Ребенок, и в будущем подросток, не знает откуда ожидать ножа в спину, поэтому он сам сначала старается быть более искренним и добрым, пока однажды не поймет, что искренность медленно переросла в лицемерие. В голове создается каша из самообмана и переосмысления всего того, что он делал до этого. По итогу, человек сам себя убивает морально, и тогда появляется безразличие ко всему. Проще говоря, он становится взрослым. Сейчас Кэнди только начинает этот путь и у неё есть преимущество — она знает, кто прячет нож за спиной. Реджинальд Харгривз учит её видеть этот нож, предугадывать действия владельца этого ножа и уметь от него уворачиваться. Как в буквальном, так и в переносном смысле этого слова. Зайдя в кабинет Пого, Кэнди села на стул и уставилась пустым взглядом в пол. Её планы в который раз разрушились. Почему воодушевленные идеи всегда терпят крах? Это такой урок от мира? Очень несправедливый и обидный урок, хочется сказать. Уайт узнала о пропаже Пятого в тот же день, когда он ушел. Именно Пого сообщил ей эту новость. Кэнди не могла понять откуда ребята берут силы ещё и заниматься в том же режиме, который был до этого. Пусть она не присутствует на их тренировках, но сэр Реджинальд не ходит злым или раздраженный, а значит дети работают. Пока вчера она не встретила Лютера в коридоре. Он выходил из кабинета отца и его состояние говорило само за себя. Он был расстроен и потерян. Тогда девочка поняла, что команда разбита морально настолько, что даже лидер не способен держать лицо. В тот же день Кэнди предупредила сэра Реджинальда, что придёт чуточку позже обычного, но сможет задержаться до ночи. Мать девочки сегодня ушла работать в круглосуточный магазин в ночную смену, поэтому дома её никто не ждал. Кэнди достаточно самостоятельная девочка, ей ничего не стоит самой себе приготовить еду и постирать одежду. Всю ночь девочка готовила пирог, немного оладий и другие вкусности, рецепты которых смогла вспомнить. Она даже решила достать заначку в виде 5 плиток шоколада. Хорошо, что молока было достаточно. Из-за прежней работы дворника, у матери Кэнди хранился огромный термос, в который может уместиться порция горячего шоколада для всех ребят из Академии. После школы девочка быстро пошла домой, растопила шоколад и залила в термос. Остальные вкусняшки уже лежали в корзине, которую Кэнди притащила в Академию и оставила на чердаке здания. Ребята уже были в своих комнатах, поэтому под каждой дверью она оставила записку о том, что сегодня в 20:00 на крыше их ждёт небольшой сюрприз. Только потом Кэнди решила пойти к сэру Реджинальду Харгривзу и попросить разрешения о том, чтобы дети немного развеялись. Где была её голова в тот момент? Она не знает. Дворецкий почти сразу обратил внимание на состояние девочки, ведь она не участвовала в обсуждении темы. Пого знает о любви девочки к истории, поэтому такое поведение было аномальным для ребенка. Он знал и о корзине на чердаке, ровно как и Реджинальд, только дворецкий переживал за детей гораздо сильнее миллиардера. Пого тоже приходится не легко из-за потери Пятого, не смотря на то, что отсутствует он чуть больше 54 часа. Дворецкий тяжело вздохнул и представил сколько времени ему придется убеждать мистера Харгривза в том, что детям действительно нужна поддержка. — На сегодня, наверное, хватит, — сказал Пого, закрыв книгу по истории. Эта фраза словно вывела девочку из транса. Она посмотрела на шимпанзе удивленным взглядом. Время показывало только половину восьмого, обычно занятия заканчиваются ровно в восемь, а сегодня могли затянутся и до десяти. — На чердаке, в тумбе слева от двери есть теплый плед и несколько подушек. Возьмите их, а то на улице слишком холодно для пикника. И не засиживайтесь долго, Вам ещё домой ехать. Глаза девочки загорелись, а счастливая улыбка была настолько яркой и искренней, что Пого готов вытерпеть все недовольства сэра Харгривза, лишь бы это дитя оставалось таким же наивным и радостным. Кэнди соскочила со стула и подбежала к шимпанзе, обняв его. Она быстро-быстро говорит слова благодарности и уже исчезает в коридоре. Остается только надеяться на самих детей. Кэнди достала плед с подушками и уже разложила на крыше. Девочка хотела бы посидеть как положено, на земле, но вид, который открывается отсюда просто завораживающий. Небольшие клумбы на крыше — достаточно интересное архитектурное решение. Здесь есть молодые деревья, которые поливаются каким-то раствором, не позволяющим им становится огромными. Ещё одно удивительное изобретение Реджинальда Харгривза. По сути, это был эликсир молодости, но работал он только на растениях, поддерживая их период цветения почти до самой зимы. Уайт устроилась на одной из семи подушек, наблюдая за тем, как лучи закатного солнца отражаются в высотках центра города. Здесь открывается прекрасный вид на тот город, где кипит жизнь. Там на каждом углу можно найти свою смерть и счастье. Эти зеркальные мечи, обращенные в небо кажутся чем-то невероятным. Пейзаж, который сейчас видит Кэнди, напоминает ей картину какого-нибудь художника-фантаста, а не реальные здания. Девочка жалеет, что не умеет рисовать. Она бы отдала многое, чтобы запечатлеть этот момент. Раздался скрип двери и Кэнди тут же встала со своего места. Она обернулась и встретилась с непонимающим взглядом чернокожей девочки. Эллисон не ожидала увидеть здесь Двенадцатую. Уайт смущенно сложила руки за спиной и немного опустила голову. — Эм, — начала Кэнди, не зная, как лучше выразиться, чтобы её правильно поняли. — Извини, кто-нибудь ещё шел с тобой? — Нет, я была одна, — начала Эллисон, пока Кэнди у себя в голове начала сомневаться в правильности своего необдуманного поступка. Может она зря всё это затеяла? — Зачем ты позвала меня? — Я позвала всех вас, — быстро поправила Кэнди, поднимая голову. Это неловкий момент для неё, ведь её сообщение прочитала только номер Три. Хотя ужин был два часа назад и записку должны были увидеть все. — Хочешь попробовать малиновый пирог? Я сама его пригото… — Ты что, подлизываешься? — спросила Элли. — Нет! Что ты! Ни в коем случае! — тут же возразила Кэнди, выставив руки вперёд и делая шаг назад. Всё-таки Уайт до сих пор немного побаивается Эллисон. — Я просто хочу сделать приятно. Разве это плохо? — Это выглядит так, как будто ты хочешь занять место Пятого, — раздался ещё один с другой стороны крыши. На краю стоял Диего и с нахмуренным лицом смотрел на разложенные вкусняшки. — Спешу тебя расстроить, у тебя это никогда не получиться сделать. — Я не хочу занять место Пятого, — Кэнди начала немного паниковать, ведь её действия воспринимались совсем не так, как она ожидала. Она хотела как лучше, а получается как всегда. Дверь скрипнула ещё раз и на крыше оказались Лютер и Бен. — Привет, ребят. — Замолчи, — Диего подошёл к Двенадцатой и со злостью посмотрел ей в глаза. — Думаешь пришла и все тебя сразу полюбили? Что в тебе такого особенного, что отец занимается тобой отдельно? Распознавание лжи, ага. Даже сила Клауса и то интереснее тебя. А может это из-за тебя Пятый ушёл? Может ты его на это настроила? — Диего, прекрати, — сказал Лютер, опустив свою тяжелую руку на плечо номера Два. Кэнди чувствует, как вина и разочарование медленно засасывают её в свою пучину. Хотя бы потому, что в некоторой степени Диего прав. Прошло полгода с того момента, когда она пришла в Академию, а они толком друг о друге ничего не знают. С кем Кэнди и могла поговорить, так это с Ваней, потому что она не принимала участие в тренировках и всегда встречала девочку со школы. Но как и в любом другом новом коллективе, нужно время, чтобы привыкнуть друг к другу. Принимать к себе в семью какую-то постороннюю девочку никто пока не собирается, потому что она вполне себе может оказаться предательницей. Какой-нибудь подставной крысой, но они не знают, что Кэнди не способна на ложь и обман. Даже если она скажет об этом сейчас, то ситуация ухудшится в разы. — Он имеет право на своё мнение, Лютер. И оно обосновано, — тихо сказала Кэнди, преодолевая себя. Её сердце стучит в сумасшедшем темпе, подпитываясь безысходностью. Она не может оправдать себя так, чтобы последствия были минимальны. Кэнди не хочется рассориться со всеми в пух и прах. — Вы почти не знаете меня, как и я вас. Я понимаю ваше негодование, но я не хочу быть для вас врагом. Не хочу быть чей-то заменой. Я даже не хочу быть героем, как вы все. Мне просто хочется, чтобы вы не замыкались в себе и не теряли надежду на возвращение Пятого. Я не держу вас и пойму, если вы прямо сейчас захотите уйти. Диего дернулся, но рука лидера не позволила ему навредить девочке, которая от страха отступила ещё немного. Было ясно, что Диего слова Уайт не переубедили. Он выбрался из хватки Лютера и покинул крышу, которая тут же погрузилась в тишину. Дул прохладный ветерок, который вскоре должен стать холодным, ведь солнце скрылось за горизонтом и небо стало приобретать фиолетовые, а затем и темно-синие оттенки. Улицы стали освещаться фонарями, которые также освещали крышу. — Не стоило тебе этого делать, — сказал Лютер, смотря на девочку, что немного сжалась от неприятных ощущений в районе груди. — Во всяком случае, время ты точно выбрала не самое лучшее. Лютер развернулся и хотел покинуть крышу следом за Диего, но он остановился, увидя в дверях удивленные взгляды Вани и Клауса. Ребята были напуганы. Номер Семь и Четыре - единственные дети, которые хоть как-то общались с Кэнди. Ваня даже иногда защищала Кэнди, когда появление девочки осуждалось в команде. Бен, конечно, тоже защищал, но у него не было аргументов, которые были у Вани. Клаус часто сбегал с тренировок и пересекался с Уайт, отсюда и неплохое знание милой девочки, которая действительно была слишком наивной и доброй. До этого ему казалось, что Кэнди отличная актриса. — Это малиновый пирог? — внезапно прозвучавший вопрос заставил Кэнди посмотреть на номера Шесть. Его взгляд источал детскую наивность и любопытство. Глаза бегали от Уайт до подсохшего пирога, что лежал на пледе, завёрнутый в бумагу. Двенадцатая медленно кивнула, а мальчик тут же радостно улыбнулся. — Можно попробовать? — Да, конечно, это все для вас, — сказала Кэнди отходя немного в сторону и показывая детям Академии корзину, переполненную пирожками, конфетами и многим другим. Бен подошёл к импровизированному столу и уселся на одну из подушек. Он тут же стал пробовать всю еду, которая была к номеру Шесть ближе всего. Кэнди посмотрела на остальных ребят, которые глядели на своего брата и не понимали, чем он руководствуется. Клаус сорвался со своего места и в один миг оказался на соседней подушке от Бена. — Ребят, это очень вкусно! Вы только попробуйте! — сказал Клаус подзывая остальных, пока он старательно пережёвывал пирожок с вареньем. Ваня неуверенно сделала шаг вперёд, затем ещё один. Она прошла мимо Эллисон и Лютера, опустив голову. Присев по левую руку от Бена, девочка не знала что сначала попробовать. И можно ли вообще? — Где ты это нашла? — Сама приготовила, — смущенно выдала Уайт, напоминая Ваню, что также опустила голову вниз. — Серьёзно?! — хором спросили дети, что принимали участие в пикнике на крыше. Кэнди снова кивнула. — Надо оставить немного для Диего. Уверен, он немного остынет и все придет в норму. Ты главное не переживай, — сказал Бен, доедая уже второй кусок пирога. — Извини, а что у тебя в термосе? — Ой, там горячий шоколад, — Уайт достала выглядывающий из корзины огромный термос и открыла его. По ветру стал лететь сладкий запах. — Ваня как-то раз сказала, что вы никогда такое не пробовали… Кэнди посмотрела на Лютера и Эллисон, которые переглянулись между собой. Лютер явно не хотел оставаться здесь. Он впервые в жизни был согласен с мнением Диего. Хоть слова Уайт были убедительными, ему тоже требовалось время, чтобы свыкнуться с пропажей Пятого. Эллисон же была противоположного мнения. Она хочет дать девочке шанс. Может с этого дня они смогут общаться чаще и таких конфликтов уже не будет. Может, именно сейчас не стоит упускать момент узнать Кэнди и понять её чувства. Номер Один не увидел в глазах Эллисон того, чего хотел и с тяжёлым вздохом покинул крышу. Кэнди стало грустно, но чавкающие звуки где-то справа быстро прогнали негативные эмоции. — Можно попробовать немного? — спросила Эллисон, подходя к «столу» и устраиваясь на подушку, рядом с Кэнди. — Конечно, — ответила Уайт, протягивая свой любимый напиток девочке. – Я никогда не сомневался в Вашем холодном разуме, но разве пропажа Номера Пять не задело Вас? – У каждого действия есть свои последствия, Пого. Уход Пятого повлечёт более слаженную работу команды. – Мне кажется, это наоборот может стать катализатором раздора между детьми... – Не станет. Номер Двенадцать отлично с этим справляется.