В погоне за ветром

Брат и сестра изумленно замерли, переводя взгляд с Сирокко на Валлаго и обратно. — Я думаю, что без заключения суда обвинять меня Вы не имеете права, – процедила Сирокко, поворачиваясь к Атту. – Если детектив придёт к выводу, что госпожу убила я, вот тогда и поговорим. А сейчас... Кто знает, может, это Вы её убили? Валлаго хмыкнул и отошёл в сторону. Раздражение в душе Сирокко сменилось ужасом: где-то здесь, скорее всего, ходит настоящий убийца. Она не могла понять, как можно убить человека. Что движет душегубцем? Как он потом справляется с чувством вины? Ведь это ощущение – липкой крови на руках – не покинет никогда. Ведь так? На эти вопросы она вряд ли найдёт ответы, но, возможно, она и не хотела их находить. Кивнув на прощание брату и сестре покойной госпожи, Сирокко вышла из зала. Она, прислушиваясь к постепенно отдаляющимся звукам, неспешно шла по коридору. Холод пронизывал до костей, но в то же время приятно охлаждал разгоряченную голову. Казалось, что все вокруг высасывает из тела тепло. Каменные стены, пол и потолок оставались равнодушными ко всему, что среди них происходит. Двери террасы оказались открыты, и Сирокко вышла на улицу. Пронизывающий ветер ножами резал кожу, сковывал мышцы. Однако боль физическая все же заглушала душевную, освобождала от терзаний. Сложные мысли ушли прочь, оставив место лишь темноте и холоду. Сирокко уперлась рукой в стену и прижалась к ней спиной. С каждым днём ей все больше и больше казалось, что единственное устойчивое в мире – эти ледяные стены. Люди уходят, предают, забывают... Ветер закружился вокруг, напевая давно знакомую мелодию. Он шептал о свободе, о вечности и одиночестве. Говорил, что понимает её. Что слышит её печаль и сможет забрать боль. Навсегда. Однако сейчас Сирокко не возводила вокруг себя привычную прозрачную стену. Она позволила ветру трепать одежду и волосы, обнимать лицо. Шли минуты, и воздух вокруг Сирокко нагрелся. Теперь он полыхал жаром пустыни. Ветер кружился вокруг и подбирался все ближе, и в один момент забрался к Сирокко в сердце. Девушка почувствовала, как свобода растекается по её венам, проникает в душу и голову. Ветер зашумел в ушах. Кровь всколыхнулась, сердце забилось быстрее. Сирокко почувствовала себя настолько свободной, что невольно вспомнила статую в Бригоне, возле которой впервые увидела Эблис. Она раскинула руки и побежала вперёд, по вымощенной камнями аллее. В тот миг, когда её ноги оттолкнулись от земли, в груди Сирокко эхом отозвалось знакомое щемящее чувство. То самое, которое выжимало из глаз непрошеные слезы. Заставляло любить и ненавидеть одновременно весь мир. «Растворится боль в дыму Я не пойму.» Мотивы старой незнакомой песни всколыхнули ветер, и вечность лишь на мгновение раскрыла свои объятия. Однако этого оказалось достаточно, чтобы Сирокко увидела тусклый расплывчатый образ. В сине-зеленом мраке леса выделялась тонкая фигура девушки. Её окружали огромные белые цветы – помесь розы и пиона. Светлые волосы призрачно светились на фоне ночной темноты и спускались к пояснице, оплетая обнаженное тело. Тонкие ветви прорастали под её кожей, поднимаясь кверху, закрывая глаза, и над головой девушки сплетались в большую изящную корону. Нежные пальцы, больше похожие на паучьи лапы, прижимали к груди пышные цветы. Незнакомка медленно качнула головой, и Сирокко пронизал могильный холод – от него не смог уберечь даже горячий пустынный ветер. Образ девушки показался ей смутно знакомым – словно она уже когда-то видела её, но не могла вспомнить, когда именно. Спустя мгновение видение рассеялось. Ветер нес Сирокко на своих крыльях, поднимал все выше, к перистым облакам, и холод словно расступался перед ним. Сирокко смотрела перед собой, ничего не видя. Все проблемы и обещания остались внизу, на земле, а впереди её ждали лишь ветер и небо. Темнота ночи скрывала её от чужих глаз, совсем как раньше, когда она в полночь гуляла по лесу. — Принеси меня в Зеленеющие Холмы, – едва слышно прошептала она. Ветер сменил направление. Сирокко с интересом, но без сожаления, смотрела на поля и луга, которые все больше напоминали о доме. Только сейчас, находясь внутри своей стихии, она чувствовала себя всесильной. Знакомые холмы и покосившиеся домики кольнули сердце неприятными воспоминаниями, которые та сразу же отогнала. Сейчас не время скорбеть о прошлом, ведь впереди есть будущее. «Знай, что у тебя нет ни будущего, ни прошлого, – донестись до слуха Сирокко тихие слова мудрой Зрячей. – То, что в прошлом, уже прошло, а будущее всегда останется впереди. У тебя есть только этот миг, не более». За мгновение поменяв решение, Сирокко, вырвавшись из объятий ветра, спрыгнула на землю. Невидимые крылья поддержали её, не дав упасть. Одетая в легкое траурное платье, она все равно не мёрзла. Воздух продолжал кружиться вокруг неё, не давая ледяному осеннему ветру коснуться её кожи. Сирокко безмолвно двинулась вперёд, боясь, но в то же время страстно желая зайти в большой добротный дом – самый красивый в поселении. Его белые стены призрачно выделялись из всепоглощающей темноты. Девушка медленно поднялась на порог. Что она скажет? Как отреагирует? Ведь прошло уже три с половиной года, многое изменилось. Сирокко сильно поменялась, выросла – в первую очередь морально. Но иногда ей казалось, что она все ещё остаётся той наивной девочкой, которая на рассвете танцевала за городской стеной. Скрипнула дверь. Ветер отлетел назад, не желая заглядывать в дом. Жар от раскалённой печи дыхнул в лицо прибывшей. Тишина дома была мягкой, загадочной; совсем не пугающей. Но Сирокко чувствовала себя здесь чужой, ненужной и лишней. Сладковатый запах свежего хлеба дурманил сознание, и ей вдруг захотелось свернуться клубочком на диване, закрывшись от всего мира. Но она быстро отмела сомнения – ни оглядки, ни сожалений. Сирокко села на стул и закрыла глаза. Казалось, что совсем недавно она уже находилась здесь. Только одета была гораздо проще, да и волосы носила гораздо короче. И ещё она была настолько разбита, настолько поломана и растоптана внутри, что сейчас становилось страшно. — Я знала, что ты придёшь, – наполненный жизненной силой голос с недовольством раздался позади. – Но не думала, что так скоро. — Здравствуйте, – отозвалась Сирокко, улыбаясь. — Зачем пришла? – Зрячая села за стол напротив гостьи. — Не знаю, – Сирокко пожала плечами. – Просто захотелось. Женщина внимательно посмотрела на пришедшую и наклонила голову. — Я вижу, вдали от дома ты обрела... целостность. — Это правда, – кивнула Сирокко. – Многое произошло за эти годы. Рассказав о Нимфее и Валлаго, о службе в их доме и новых друзьях, девушка не умолчала даже о Дейтерии. Она вспомнила все: дни, переходящие один в другой, смех Нимфеи, невинные улыбки Куросио, разглядывание ночного неба вместе с Дейтерием, полуночные разговоры с Эблис... А ещё приступы одиночества, отчаяния и отвращения. Падающее на садовые плитки тело госпожи, пустота в душе и осознание того, что ты не можешь ни взглядом, ни словом, ни даже выражением лица показать своё горе. Потому что рядом с тобой ребёнок, которого ты не можешь напугать. Чувство беспомощности и вины оттого, что не чувствуешь боли потери. Зрячая слушала, не перебивая, и лишь изредка качала головой в такт тихому рассказу. Когда Сирокко замолчала, женщина, вздохнув, посмотрела ей прямо в глаза. — Я знаю, зачем ты пришла, милая, – грустно улыбнулась она. – И вот что я могу тебе сказать: равнодушие, ветреность, одиночество – это не хорошо и не плохо. Они – часть твоей души, они составляют тебя, делают такой, какая ты есть. Тебе нужно принять себя целиком, не разделяя свои качества. Иначе вдруг однажды разорвёшь душу? Нельзя так поступать, душа единой должна быть. — Как это сделать, если одна половина моей души ненавидит другую? – прошептала Сирокко. — В каждом из нас есть доброе начало и есть злое. И человек находится между ними, стоит одной части увеличится или уменьшится – и он упадёт. А что будет там, внизу, после падения – кто ж знает... Не возвращаются оттуда, – женщина замолчала, поджав губы. – Жизнь – маятник, а коли ты ещё не упала, так все в порядке. Значит, ты едина, и зла в тебе столько же, сколько добра. Просто на добро ты внимания не обращаешь, считаешь, что так оно и должно быть. А ты попробуй однажды вспомнить свои хорошие стороны, глядишь, и полюбишь себя. — Во мне нет хорошего. — Похвалу ждёшь? Так к матери иди, она тебя со светом небесным сравнит. Но тебе-то правда нужна, а где ж её сыщешь. Мой тебе совет: будь проще, глядишь, и жизнь наладится. Сирокко смотрела на дубовый стол под своими руками, не находя в себе сил поднять глаза на мудрую женщину. Но несмотря на стыд за своё совсем детское поведение, она чувствовала себя гораздо лучше. «Камень с души свалился», – подумала она. Ничего не нарушало умиротворяющую тишину ночного дома, и девушка поняла, что больше её ничто не держит и не отзывается эхом в душе. Подумав о доме и о том, что её семья была бы рада её видеть, Сирокко спокойно поднялась со стула и подошла к двери. — Спасибо Вам за мудрые слова, Зрячая, – обернувшись, поблагодарила она. – Мне стало намного легче. И не говорите никому, что я здесь была. Пожалуйста...