volleyboys

      Глубоко вздыхаешь. Как же всё это достало.       Родители и учителя не устают сетовать на твою резко упавшую успеваемость, а ты и сама уже не рада этой бредовой идее, что всплыла на уроке литературы, когда мысли были забиты точно не сонетами Шекспира и любовными письмами Бетховена. Как так вышло, что одна из самых лучших учениц курса сидит сейчас на доработке в присутствии совершенно потерянных хулиганов и лентяев? Ответ прост до скрипа в зубах — он. Он заменял вашего учителя всего неделю, но образ настолько крепко впечатался в твою голову, аж совестно.       Сжимаешь карандаш почти до хруста, до белых костяшек. В груди словно тысячи червячков роют свои ненавистные тебе тоннели, а в животе сотни бабочек отплясывают свои раздражающие танцы. Не веришь самой себе. Почему ты здесь? Отработки, которые проводил ваш учитель и эти отличаются слишком разительно. Во-первых тем, что на первых присутствовали только те, кому действительно нужны были знания. А во-вторых, на предыдущих отработках не было такого красивого наблюдателя, взгляд которого заставляет твоё нутро съёживаться.       Никак не можешь сосредоточиться и слушать внятно на уроках симпатичного ментора — подруги на задних партах во всю заливаются смехом про себя, а ты настолько красная, что и представить сложно. Его спокойный, мелодичный голос усыпляет; ты особо не слушаешь то, что говорит ваш ментор-третьегодка, а просто-напросто бессовестно пялишься на него. Пальцы, кадык, шея, руки, волосы и особый запах травы, дождя и свежести… Ты залипала на него, будучи неопытной первогодкой, даже когда твой будущий почти-лучший друг Ацуму ещё пытался тебя охомутать. Просто почему-то тот тихий второгодка заинтересовал тебя.       «Черт, а наш учитель красивый… А ему всего восемнадцать, да? Урок бы прошёл в разы интереснее, если бы он снял пиджак», — прилетает тебе записка, и ты быстро комкаешь её, пока он не заметил. Хочешь провалиться от стыда и, как обычно, опять ничего не записываешь, и вместо этого выводишь на краю страницы тетради правильные черты лица. Лисьи черты лица.       И вот ты здесь. Опять. На отработке. Потому что опять нарочно завалила последний тест.       Влюблённость в Шинске одновременно и сжигает тебя дотла изнутри, и тушит последние искорки надежды, что вспыхивают от его мимолетных взглядов и прикосновений, от его странной, но от этого милой заботы, от ваших нечастых разговоров и его односложных ответов с очаровательной улыбкой на обычно серьёзном лице. Кажется, что он и сам пугается тебя, шарахаясь каждый раз, когда ты приносишь близнецам еду.       Отвлекаешься от данного тебе задания и вновь непроизвольно поворачиваешь голову к доске. Сидит на краешке учительской парты, с карандашом, зажатым между пальцами, почесывая им кончик острого носа. Как всегда, безукоризненно идеален — ослепительно белая рубашка чертовски идёт бледной коже и таким же белым волосам, контрастирующими лишь чёрными концами. Ловит твой взгляд и переводит на совершенно белый лист. Губы недовольно кривятся — третьегодка умел прекрасно контролировать свои эмоции и быть серьёзным и властным, когда нужно.       — Выполняй своё задание. Не нужно так голодно смотреть на меня. Я не онигири, — прямолинейно заявляет, не стесняясь других учеников.       Класс хихикает. Кита умеет одной фразой вогнать в краску, разбить тебя на мелкие кусочки. Стыдливо прикрываешь ладошками покрывшиеся багровыми пятнами щеки и вновь опускаешь удрученный взгляд в листок. Задания, в сущности, простецкие, и тебе не стоит ничего, чтобы сделать их поскорее и покинуть душный кабинет. Но не станешь. Будешь сидеть хоть до посинения, хоть до вечера, лишь бы выкроить побольше времени с ним. Ведь он так и ничего не сказал насчёт того… дня.       Ученики по одному покидают кабинет, в который некоторых завуч затащил буквально силком. Молча кладут листки с заданиями на первую парту, не решаясь подходить к их ментору на сегодня. Завуч доверяет Ките, поэтому и поручил ему немного поднатаскать отбившихся от рук учеников — Старшей Инаризаки нужны только талантливые и умные дети. Но в планы Шинске никак не входило то, что среди таких будешь и ты.       А тебе самой от себя противно. Ты клялась и божилась, что никогда не снизойдешь до такого унижения, что ты растопчешь чувства к третьегодке собственными ногами, сожжешь, выбросишь и никогда больше не посмотришь на него. И вот ты здесь. Снова. А после того самого дня смотреть в холодные жёлтые глаза ещё больнее, чем раньше. Будь ты неладен, Ринтаро. Всё же из-за него.       Потому что в тот день жёлтые глаза были совсем не холодные.       — Ты закончила? — голос и вправду ледяной, но тебя почему-то завораживает. Взгляд медленно ползёт с его ног до макушки, а желудок делает тройное сальто — красивый, до жути красивый. — Задания настолько сложные? — откладывает карандаш и молча подходит, упирая руки в парту. Вопрос скорее риторический. Голос звучит на пару градусов теплее, чем раньше, но все равно не спешишь сдавать работу. Кита смотрит выжидающе, а тебе становится жарко.       — Ещё нет… — пытаешься придать голосу чуть надменное выражение. Шинске хмыкает, задирая рукава белой рубашки. Руки волейболиста красивые, светлые, с аккуратными длинными пальцами и ровными ногтями. Выдыхает и вновь облокачивается о парту учителя, продолжая сверлить тебя взглядом.       — Жарко, не находишь? — смягчается, а ты ощущаешь, как твои щеки в один миг залились краской — Шинске расстегнул две верхние пуговицы на рубашке и ослабил красный галстук, глубоко и прерывисто вздохнув. Светлая шея красиво открылась твоему взору. Ты впилась пальцами в собственные ноги, сжимая кожу до боли. — Открыть окно?       «Хотелось бы туда выйти… — думаешь ты, кусая кончик карандаша. — Надо заговорить, надо заговорить…». Ползущая по стенам класса неловкость заползает тебе в горло, забирается склизкими лапками под рубашку и пронзает сердце острыми коготками — ты тонешь в ней подобно человеку, погрязшему в болоте. А ведь ты действительно погрязла в болоте — в болоте неразделенной любви и недомолвок, которые с каждым днём висят на твоей шее всё большим грузом.       Гипнотизируешь его взглядом, прожигая дырки в спине и плечах. Думаешь о своей собственной ненужности и ничтожности, о том, что он даже и не помнит о том дне. О дне, ознаменованном пьяным угаром, смехом Ацуму, шутейками Ринтаро и его разговорами с сонным Осаму и твоими губами, что настойчиво касались тонких губ несчастного и раздраженного Шинске. Он ведь и пришёл туда ради тебя, хотя никогда бы и не признался в этом.       Он тогда ничего не сказал на твои рваные движения. Казалось, что сам толком не понимает, что ты творишь — в один момент третьегодка просто ощутил твои губы на своих, когда горлышко бутылочки направилось на него. Ацуму, скотина такая, обо всем догадался ещё на пути зарождения твоих чувств, когда ты в полудреме призналась хитрому лису, что «у Киты-сана классное лицо».       Кита, Кита, Кита, Кита — читаешь как мантру, продолжая выжигать его спину взглядом. Заметно напрягается и поворачивается. На лице — спокойное и уверенное выражение, не сулящее тебе ничего хорошего.       — Так и будешь молчать? — спрашивает в лоб. Замечаешь, что затворяет дверь. Та с тихим скрипом съезжает в сторону, оставляя вас один на один с предательской тишиной. — Или так нравится раздражать меня?       — Ну так уходи, — с вызовом отвечаешь. — Я сдам работу в стопку. Не нужно следить за мной, как экзаменатор.       Хмурится, сводя черные брови к переносице тонкого носа.       — Завуч чётко оговорил со мной мои обязанности. Я должен проследить за всеми работами. И я должен…       — Повторяешься, Кита-сан. Мне ты ничего не должен, расслабься, — напускаешь на себя безразличный вид, хотя внутри все клокочет от страха перед ним. Не кричит. Не бьёт. А пугает похлеще разозлённых друг на друга близнецов. Школьный коричневый пиджак Киты аккуратно висит на спинке стула, и ты смотришь на него, как на спасительный круг, лишь бы не смотреть Шинске в лицо.       Кита прикрывает жёлтые глаза, устало выдыхая через чуть приоткрытые губы. Красиво.       — Делаешь вид, что всё равно?       — Как будто бы тебе не всё равно.       — Да.       В ужасе задыхаешься. Он медленно подходит, а ты чувствуешь, как живот скручивается в тугой узел страха и отчаяния. Чувствуешь себя загнанной в клетку несчастной птицей, которой обрезали её крылья и обрубили последние пути отступления. Трогает подбородок кончиками холодных пальцев и воздух как будто перекрывают.       — Для меня много значило… то, что было. Учитывая, что ты не хотела отлипать от меня весь оставшийся вечер, мне даже…       — А ты и не был против, Кита-семпай. Только не говори, что был пьян. Ты не пил тогда, в отличие от Ацуму. Уж я-то знаю.       Хмыкает, не выпуская твой подбородок из железной хватки. Чувствуешь, что здесь и сейчас доминирует определённо он, и ты никуда не денешься от этого неприятного разговора, который сама и начала. Но, кажется, Кита не хочет говорить об этом. По крайней мере сейчас. По крайней мере здесь. Ему совсем не нужно знать о результате той вечеринки, где ты весь вечер просидела у него на коленях, вызывая у капитана лисов приступы паники. Ему важен был процесс — твои руки гладили его напряжённые плечи, а его ладони немного неуверенно сжимали твою талию. Ваш сегодняшний разговор — результат той ночи. Но разве он важен?       От Шинске пахнет чем-то приятным. Это убивает тебя ещё сильнее, а в совокупности с его лёгкой улыбкой и тихим голосом поражает тебя просто наповал.       — Я всё сделала, — вновь открыто смотришь в глаза, приближаясь почти на призрачное расстояние. — Проверишь, Кита-семпай? — дышишь почти ему в самые губы. Расстояние просто ничтожно маленькое, ещё сантиметр — и ты можешь мазнуть ему по губам своими. Хваленое хладнокровие его покидает, ощущаешь усиленное сердцебиение Шинске. Неужели…       — Мгм… Конечно.       Ты неловко рассматриваешь костяшки своих пальцев, а в ужасной тишине кабинета вполне можно расслышать твоё бьющееся сердце. Оно колотится так резко, так сильно, так отчаянно, а Кита целиком и полностью погружен в твой листок, что предпочитает не замечать этого. На долю секунды смотрит на тебя, затем вновь переводит взгляд на лист с твоими ответами — задание выполнено безукоризненно, ни единой ошибки, придраться абсолютно не к чему. В любом другом случае он отпустил бы несчастного с отработки домой, но сейчас… Сейчас Кита понимает, что даже рад результату. Это заставляет его чуть улыбнуться, смотря на твои пылающие надеждой глаза.       — Мне нужно будет приходить завтра?.. Есть ошибки? Или…       Есть ещё кое-что в этой задаче, что ему очень-очень нужно решить. Сам не понимает, зачем, но это лучшее, что удаётся придумать. Не успеваешь закончить предложение, как ухо опаляет горячее дыхание, заставляющее сердце пропустить как минимум три удара, а живот вновь скрутиться тугим узлом. По ногам тянет холод из-за открытого окна, но от его прикосновения становится невероятно жарко. Сглатываешь, встречаясь взглядом с его жёлтыми глазами и лёгкой улыбкой. Страшно. Но почему это тебе так нравится?       — Останешься после уроков.