Кошмары

      Габрелле просыпается от его крика, как просыпается почти каждую ночь после спасения. Каждый раз холод пробирает ее до костей; она не может представить, какие ужасы заставили бы кричать от боли такого мужчину, как Логайн. Ее сердце раскалывается каждый раз, когда она видит, как Логайн смотрит в пустоту невидящим взглядом, тяжело дыша, пытаясь вспомнить, где он. Даже когда он, наконец, находит тропу, уводящую его прочь от кошмара, Логайн слишком взвинчен, чтобы заснуть вновь.       Он отбрасывает одеяло и встает с постели, не глядя в ее сторону. Она наблюдает за ним в пробивающемся сквозь шторы тусклом свете. После того, как Таим и его мерзкие прихвостни были выбиты из Черной Башни, улицы залиты светом и днем и ночью. Свет вызывает в людях ощущение безопасности, по крайней мере, в теории; меньше теней дает врагам меньше возможностей затаиться. Логайн ходит из угла в угол, словно загнанный в клетку зверь, пытаясь вернуть контроль над собой. Он выглядит как человек, который не уверен, что когда-либо окажется в безопасности. Соединяющие их Узы похожи на поток боли, ярости, ослепляющей ненависти и леденящего кровь ужаса.       — Я убью его, — шепчет Логайн срывающимся голосом. Его пальцы сжимают воздух, словно он представляет, как голыми руками ломает Таиму шею. — Я убью его. Не оставлю ничего, что сумело бы переродиться и Эпохи спустя!       Габрелле лежит неподвижно, не изображая сон — он все равно почувствовал бы разницу из-за Уз — но и не подавая голос. Она не может сказать ничего, что принесло бы ему облегчение, а он не принял бы утешения, предложи она. Не сейчас. Все что может Габрелле — ждать, пока кризис пройдет.       Наконец, он прекращает мерить шагами комнату и замирает около окна. Логайн чуть отодвигает занавеску, окидывает взглядом улицу, и позволяет ткани упасть на место. Со вздохом он прислоняется лбом к стене. Габрелле выбирается из постели и неслышно подходит к нему, обхватывает руками его талию, чуть прижимаясь к его широкой спине. Сначала он никак не реагирует. Потом накрывает ее ладонь своей и чуть сжимает. Узы все еще захлебываются яростью и страхом, но в них появляется слабый отблеск благодарности.       — Возвращайся в кровать, — шепчет Габрелле.       — Я убью его, — повторяет Логайн, но огонь в его голосе уже погас, оставив вместо себя пустоту. Он содрогается всем телом, давя всхлип. Даже в уединении собственной спальни он не может позволить себе рыдать. Ему необходимо держаться за гнев. Гнев даст ему силы двигаться, пока он не сумеет отнять жизнь у сломавшего его монстра — или пока не погибнет сам.       Габрелле вздыхает, слезы жгут ей глаза.       — Его здесь нет, любовь моя. Мы ничего не можем сейчас ему сделать. Пожалуйста, давай вернемся в кровать.       Он молча кивает и позволяет увести себя. Логайн крепко прижимает ее к себе под покровом одеял, и Габрелле позволяет это, зная, что он нуждается в ней больше, чем во сне.       — Когда я закрываю глаза, то вижу его, — через какое-то время шепчет Логайн. — Он никогда не принимал участия в ритуале. Не он. Он просто… наблюдал. Словно это было каким-то представлением, чтобы развлечь его. Хотя он не показывал, что ему нравится наблюдать. По нему ничего не было заметно. Он просто смотрел… — Логайн замолк, содрогнувшись. Габрелле крепче обнимает его, успокаивающе гладит по темным волосам.       — Он заплатит за свои преступления, — говорит она, заставляя свой голос звучать твердо, непоколебимо. — Прежде чем все это закончится, он заплатит за то, что сделал с тобой.       Сквозь Узы она замечает всплеск чего-то похожего на веселье, и Логайн нежно целует ее в лоб.       — Моя прекрасная, неистовая Габрелле Седай, — тихо бормочет он. Они больше ничего не говорят. Наконец, Логайн снова засыпает. Необходимость отдыха побеждает страх перед тем, что могут принести сны. Габрелле лежит, не в силах заснуть, не смотря на усталость, нелепо надеясь, что одним своим присутствием она сумеет защитить его от кошмаров.       Нелепица или нет, Свет, казалось, осуществил ее желание, потому что остаток ночи проходит в покое.