***
Дофламинго проснулся в холодном поту тяжело дыша. Через прутья решетки на него настороженно смотрел страж. Пират провел рукой по лицу и слегка приподнял уголки губ. Опять этот сон. Бывшему шичибукаю очень редко снились хорошие сны. Он даже не помнит, когда просыпался не от страха и не в холодном поту. Мужчина устало вздохнул. Призраки прошлого до сих пор продолжали его преследовать. Охранник все еще недоверчиво косясь на заключенного выпрямился и отошел в сторонку. Зрелище то что он видел было… пугающим. Здоровый мужчина метра три судорожно сжимал кулаки, вертел головой, дергался и что-то злобно выкрикивал. Казалось ее чуть-чуть и Дофламинго вырвет цепи с куском стены. — Что не спиться? — издевательски хмыкнул какой-то громила сидящий в камере напротив. — Как видишь, — с такой же издевкой ответил Донкихот. Из нескольких камер донесся тихий смех. Страж дернулся. — Может сказку прочитать или колыбельную спеть? — пропищал кто-то за стеной. — Или без любимой шубы не заснуть? Дофламинго засмеялся, оценив шутку. Иногда он забывал, что здесь сидят преступники не слабее него самого. И уж точно наглее. Стражник опять дернулся. — Молчать, — грозно произнес он. — Какие мы строгие, — послышался тот самый писк. — Я сказал молчать! — громче и строже произнес мужчина стукнув ружьем об пол. — Молчу, молчу, — отступил заключенный, хотя в голосе слышалась открытая насмешка. Вдали кто-то хохотнул и все опять замолкло.***
Новый день начался хуже обычного. И нет, не из-за какой-то жижи на завтрак, вкус которой был даже ужаснее обычного холодного желе с какими-то ошметками, и не из-за неинтересной свежей газеты, а из-за него. Прямо перед пиратом стоял тот, кого он вспоминал лишь плохими словами. Перед ним стоял тот, из-за кого умерла его мать. Тот, из-за кого он испытал страшную боль и обиду. Перед ним стоял его… — Отец… — тихо прошипел Дофламинго, после чего страшно оскалился. — А где братца забыл? Донкихот отлично понимал, что человек стоящий сейчас перед ним всего лишь галлюцинация, но просто не в силах был промолчать. Бывший шичибукай нахмурился, на лбу вздулись вены. Внутри нарастала жгучая злость, обида и страх. Страх перед прошлым. Донкихот Хоминг все так же молча стоял, что неимоверно бесило его сына. Мужчина сжал и разжал кулаки. Жаль, что галлюцинацию нельзя ударить. — Ну? Что ты молчишь? — зло выплюнул Донкихот. — Скажи хоть слово своему сыну. Но галлюцинация ничего не ответила, печальным и горьким взглядом продолжая смотреть на пирата. — Почему… — после минуты молчания произнес Хоминг. — Почему ты стал таким? — Каким таким? — Дофламинго поддался вперед, звякнув цепями. — Монстром? Да! Ты считаешь меня монстром! Фу-фу-фу! А все из-за тебя отец, из-за твоего решения! Ты слабак и ничтожество! А я не хотел… не хотел быть таким как ты! Фу-фу-фу! — Ха-ха-ха! Совсем сбрендил, — засмеялся, уже знакомый Дофламинго, громила из камеры напротив. — Слышь, охранничек этого психа надо изолировать от нас! А то заразит всех своим сумасшествием. Страж подозрительно покосился на Дофламинго. С пиратом явно творилось что-то не так. — Пусть я слабак и ничтожество, — тихо прошептал Хоминг, — но я человек. Доффи, я не хотел, чтобы ты был таким. Таким как они. Поэтому я забрал тебя и Росси. И мне очень печально видеть, каким ты стал… — Чудовищем! — закончил за своего отца Дофламинго, безумно захохотав. — Фу-фу-фу! — Псих, — зябко поежившись пробурчал стражник, отстранившись от камеры на шаг. Донкихот мрачно сверкнул темными линзами очков в сторону личного охранника. — А тебе бы лучше помолчать, — проскрежетал потомок Королей-основателей в сторону громилы. — А то что? Укусишь меня? — хмыкнул заключенный. — Захочу и укушу. Перегрызу тебе глотку, — Дофламинго сделал рывок к решетке, но цепи, прикрепленные к стене, не дали сделать и больше двух шагов. — Я не против, — хрустнув кулаками поддался навстречу громилла. — Так, успокоились! — воскликнул страж доставая ден-ден муши. — А то вас обоих утихомирят силой! — Испугал! — загоготали со всех сторон. Всем хотелось хлеба и зрелищ, а этот зануда страж портит все веселье. На неожиданное оживление заключенных прибежала группа стражей, которую вызвал патруль. Охранник стоящий рядом с камерой Дофламинго так и не решился уведомить других по улитке. Бучу быстро устранили, укоротив длину цепей и буквально «распяв» двух драчунов на стене. Заключенных заткнули, а неоперативного стража отчитали, поставив на его место другого. Дофламинго скрипнул зубами. Теперь неудобно будет читать газету. А еще отец куда-то смылся, а ведь пирату надо было воспользоваться моментом на полную и высказать все что он думает о своем любимом папе.***
Донкихот нервно засмеялся. Как же он сразу не понял, что вслед за отцом должен появиться и он. — Что, Росси, соскучился? Росинант сидел на полу, прислонившись спиной к стенке, куря свои дешевые сигареты. Привычного запаха не чувствуется, что подтверждает, что Дофламинго все кажется. — Молчишь, — хмыкнул мужчина тряхнув головой. — Впрочем, как всегда. Молчишь, но бесишь. Мужчина в черной перьевой шубе сделал затяжку. — Скажи, почему ты предал меня? — задал вопрос Дофламинго, хоть он уже и слышал на него ответ. — Я ведь тебя любил. Ты ведь был моей единственной родней. Был братом. Хотя, подожди. Я знаю ответ! Ты думаешь так же, как и отец. Думаешь, что я монстр, не так ли? — Я уже отвечал когда-то на этот вопрос, — хрипло произнес второй сын Хоминга. — Помнится, перед тем как ты меня убил. — Обижен? — ухмыльнулся пират. — А как я должен был поступить? Ты был крысой Дозора. Ты был предателем. Ведь ты прекрасно знал, как я отношусь к предательству. А еще этот Ло. Все нянькался с ним. — Ревновал? — усмехнулся Росинант. — К тебе? Конечно, — с иронией произнес Дофламинго. — Поэтому убил отца? Ревновал? — в такой же издевательской манере спросил мужчина туша сигарету. — О, нет, — хохотнул заключенный. — Ты прекрасно знаешь ответ. Признайся, ты тоже его ненавидел за то, что нам пришлось испытать, за нашу мать. — Не правда, — Росинант встал. — Хватит врать себе! — воскликнул пират. — Может тебе прекратить это делать? — произнес мужчина и грустным взглядом посмотрел на своего старшего брата. Дофламинго хмыкнул. — Предатель. — Лжец. И камера опять опустела, оставляя Донкихота одного. Нет… Дофламинго оскалился. Нет, он никогда не признается себе. Никогда не признается в том… что по-настоящему любил свою паршивую семью. — Как же хреново, — выдохнул мужчина закинув назад голову.