Бег времени. Тысяча семьсот.

When my time comes around, Когда настанет моё время, Lay me gently in the cold dark earth. Уложите меня заботливо в тёмную сырую землю. No grave can hold my body down, Ни одной могиле не удержать моего тела, I'll crawl home to her. Я приползу домой к ней.

Я смотрю на него и не могу поверить. Это память издевается над моим сознанием или же я давно умерла и попала на небеса, где вся моя жизнь – это лишь страницы глупой и незамысловатой книги о путешественниках во времени, о поиске самой себя и потере дорогих людей? Не могу понять, во что же всматриваться, чтобы понять, где сон, а где реальность. Гидеон стоит у плиты, и аромат индейки медленно заполняет кухню. И в такие моменты не нужен ни Париж, в двенадцатом округе таящий в себе потрясающие кулинарные шедевры, ни тишина одиночества, ставшей спасением от мнимой жизни. Пусть все останется так, как есть. Уютные домашние пижамы, рождественский снегопад за окном, поющие фонтаны в гостиной и ель посреди дома, украшенная не только игрушками, но и воспоминаниями о настоящем счастье. Я сижу на стуле, поджав под себя ноги, кутаясь в теплую ткань и, держа огромную чашку латте – вытянув рукава, чтобы не обжечься. Дым от чашки медленно и изящно поднимается к потолку, смешиваясь в танце с ароматом глазуньи, и я вдыхаю, точно так обретаю жизнь. Начинаю раскачиваться из стороны в сторону и, закрыв глаза, начинаю подпевать песне о том, что мне больше не нужны плоды с вишневого дерева. - Что ты делаешь? – смеется Гидеон, когда ставит передо мной тарелку, а я лишь улыбаюсь, точно умалишенная, потому что давно уверовала в то, что в большинстве своем сумасшедшие весьма счастливые люди. Они не жалеют об упущенных шансах и возможностях и, возможно, они никогда не устанут от собственной жизни, как это делала я. Потому что мне всегда было о чем жалеть. - Восхищаюсь этим днем, - отвечаю я, и Гидеон, улыбнувшись в ответ, садится рядом, по-хозяйски утянув мои ноги себе на колени. - Я думал, ты восхищаешься только мной, подлая женщина,- замечает он и укоризненно тычет вилкой в мою сторону. - Спустись с небес на землю, Аполлон, от тебя кипят облака, - усмехаюсь и поднимаю руки в защитном жесте, стараясь не рассмеяться в голос. Меня преследует ощущение, что если дать миру понять, что ты счастлив и оно будет предоставлять тебе это чувство так яростно, что ты взорвешься, ранив всех, кто окажется рядом. Поэтому я танцую душой по холодному полу, заставляя мороз отступить. В нашем доме его больше не будет. И я храню эту тайну, чтобы насладиться ею вдоволь. - Твои замечания беспочвенны, на улице снегопад, - Гидеон указывает на окно, и за ним я вижу лишь яркие огни от соседних домов – представление неонов, что разрывают тьму и укутываются в хлопья. Смеюсь, приближаюсь к его лицу, и он застывает, будто время останавливается. Его взгляд останавливается на моих губах. - Это потому что сердце у тебя холодное, - зловеще шепчу я и резко отстраняюсь, заставляя Гидеона зависнуть над столом с разочарованным видом. Он выдыхает и, прищурившись, молчит с секунду, а затес щипает за пятку, заставляя меня подпрыгнуть, сдвинув за собой и стол. - Ой, кажется, кто-то забыл закрыть окно, мороз так и щиплет, да? – с невинным видом Гидеон встает из-за стола и направляется к духовой плите, открывает дверцу, и аромат свежей индейки врезается мне в нос, точно бульдозер, заставляя на секунду перестать дышать от переизбытка. - Тогда нам стоит утеплиться, потому что детям противопоказан холод, даже твоего сердца, - усмехаюсь я, потирая пятку. - Детям? К нам едет Шарлотта? – удивленно переспрашивает Гидеон, а я выпаливаю в ответ все то, что терзало меня изнутри на протяжении всего дня, что делало меня счастливой и страдающей одновременно. - Я беременна, - выпаливаю я, точно это малозначительная новость на последней странице желтой прессы. А дверца духовки с грохотом захлопывается, заставляя меня вздрогнуть. Тишина окутывает пространство между нами и от этого мне становится страшновато. - Что ты сказала? – его голос дрожит, а я боюсь поднять глаза, чтобы не узнавать, как эта новость отразилась на моем читателе. - Я беременна, - пожимаю плечами, и груз становится еще тяжелее от того, что я не вижу его глаз, оттого поднимаю взгляд, и зрелище захватывает меня точно горящее солнце, что падает в черную дыру. Свет не может двигаться и все застывает в вечном танце. - Я узнала об этом неделю назад, но вчера наконец-то сходила к врачу, и он подтвердил это, Гидеон, - сжимаю губы, чтобы не выпустить крик то ли радости, то ли горя, но затем вдыхаю, чтобы дать этому разрушить меня от основания и построить заново, точно самое превосходное архитектурное строение. - Как? – он дергается в мою сторону, но потом снова делает шаг назад, будто тоже чего-то боится. А я прекрасно понимаю его чувства, только не могу, как и он сопротивляться течению. - Моя теория в том, что я не могла иметь детей из-за временной петли. Рожденная в двадцатом веке не могла забеременеть от рожденного в восемнадцатом. Гены бы просто не поняли, в какую сторону им двигаться. Они бы просто разорвали ребенка точно в библейском придании, и как истинная мать я даже подсознательно не могла себе такое позволить. Разве это не было бы худшим поступком в моей жизни, расставленным по полкам, как и все мои другие тяжкие грехи, за которые я буду гореть в аду? - И теперь… - он качает головой, и я все больше падаю в бездну, надеясь, что мне протянут руку. Бессмертной, что останется жить на дне колодца. Снова без семьи, снова в одиночестве пересекая пустыню. - Теперь ты снова в своем времени и я… - бормочет Гидеон и неожиданно делает шаг в мою сторону, падает на колени и обнимает мой живот. Он молчит, а я не дышу, страшась приговора. - Я стану папой, Гвендолин! – он продолжает шептать и его горячее дыхание скручивает мой живот, заполняя его неуверенным счастьем. - Но… - я запускаю руки в его волосы, а он поднимает на меня взгляд. - Но я надеюсь, что у него будет мой характер! – восклицает Гидеон, и я наконец-то расцветаю точно жасмин в горячей воде, понимая, что все будет оставлено позади. Все тревоги исчезают – их будет огромное количество, но все они будут в будущем – в будущем, которое мы нарисуем вместе. Мы обойдем все вместе. - О нет, если это будет девочка, она будет истинной Шарлоттой, - наигранно ужасаюсь я, пока Гидеон поднимается с колен. Но он не отвечает, а лишь прижимает меня к себе, точно готов сломать меня напополам своими объятиями, которые вмещают всю вселенскую любовь. Направленную уже не только на меня, а на нас. - Она будет тем еще подарком миру, - он шепчет мне в ухо, и я вспыхиваю точно спичка, потому что сегодня я самая счастливая женщина на всем свете. Один из знакомых когда-то сказал, что реже все дается второй шанс на новую жизнь. Что ошибки имеют привычку оставаться неизменными и не забытыми, но иногда, всего лишь иногда, воскресным утром или же будним днем, ты находишь под ногами подарок. В нем оказывается чудо. Чудо, которое ты так долго ждал. Сдавался и опускал руки, снова верил и снова мечтал. И все, что тебе остается, это еще один раз найти в себе силы, чтобы принять его. Поэтому пусть сомнения догонят меня на самом начале, я никогда не отступлю от жизни. Кости мои истлеют, но вера будет держать меня, заставляя идти вперед. Тело мое закопают, но земле не удержать духа моего, что примчится обратно домой. И пусть говорят, что у Ангелов-хранителей не бывает своих собственных ангелов. Это не правда. Теперь у него есть мы, и мы будем стоять за него всю вечность. Богом или судьбой нам подарен шанс. И он не будет упущен. ***

In the lowland plot I was free, И там, внизу, я был свободен, Heaven and hell were words to me. Рай и ад были для меня лишь словами.