Бег времени. Тысяча семьсот.

Можно и подождать, если есть чего ждать. Сэмюэль Беккет. "В ожидании Годо".

Я старалась сидеть настолько тихо, насколько могла. Хотя рвущиеся наружу рыдания всячески старались перейти установленную мною границу. Этого не может быть. Не может. Еще несколько дней назад, моя жизнь была совершенно нормальной. Я не хватала звезд с неба, не отличалась умом и неординарностью, постоянно влипала в мелкие неприятности, которые только и способны вызвать лишь ехидные ухмылки со стороны сверстников. Я была непримечательной. Нет, я вовсе не была никем. Но была обычной. Была соответствующей обществу, в котором жила. Что же меня ожидает теперь? Смогу ли я дожить хотя бы до утра? Вопросы все приходили и приходили и вот уже казалось, что я никогда не найду на них ответы. Я прислонилась к каменной стене камеры, куда меня снова закинули, как провинившуюся, и тяжело вздохнула. Шесть часов. Семь часов. Восемь. Девять. Кто-то протиснул в маленькую щель решетки тарелку. Рядом с ней лежал огромный кусок ржаного хлеба, выглядевшим, однако, не вполне съестным, и в самой тарелке причудливо плескалась какая-то жидкая субстанция, по цвету отдаленно напоминавшая мне те удобрения для цветов, что покупала мама. Отвращение не смог перебороть даже подступающий голод. Десять. Я вытащила из сумки телефон, даже не зная для чего. Дисплей уныло осветил маленький кусок камеры. На экране блокировке часы уныло сообщали, что в Лондоне уже семь часов вечера. Мама, наверное, уже волнуется. Или ей уже сообщили, что вот уже десять часов, я пребываю в неизвестно каком времени. Хотя откуда мне знать, сколько у них прошло времени. Все, что мне удалось выяснить за пару дней моего присутствия в этой странной ложе, это то, что верить нельзя абсолютно никому. Почему время всегда тянется, словно жевательная резинка? Разблокировав дисплей, со вздохом поняла, что зарядки осталось лишь пятьдесят процентов. Хотя зачем расстраиваться? Зачем мне собственно нужен телефон в 18 веке? Разве что для того, чтобы побыстрее оказаться на виселице. Виселица же сразу напомнила мне о бедной Марии Смит, чье платье теперь раскинулось на другом углу камеры. Я давно переоделась в свое, хоть и шокирующее 18 век, платье, вопреки всякому здравому смыслу. Голос мадам Россини так и твердил в моей голове в ее манере «Этье не аутьентичьнё!». Но с каждой минутой и этот голос утихал, едва в моей голове появлялся образ дамы, чью голову совсем недавно отрубили. Все происходящее было похоже на какую-то странную версию моего личного ужастика. Каждую секунду я ожидала обратного прыжка, но все так же оставалась загнанной запуганной воровкой в глазах всех тех, кто обитал в Темпле. А все, потому что не верить мне, кажется, уже вошло в привычку всех Хранителей любого века. - Мы должны все тщательно проверить, прежде чем мы сможем представить Вас графу, - на прощание грозным тоном сказал мне старик, прежде чем приказать снова отвести меня в камеру. Мне же лишь приходилось кивать головой и выполнить его приказ. Наконец-то, прошел еще один час. И еще. Не в силах больше сдерживать слабость и головную боль, вызванную одним огромным многочасовым переживанием, я провалилась в сон. - Пора вставать, - строго произнес мужской голос, что на мгновение я даже удивилась, отчего вдруг мистер Фальк оказался в моей спальне, да еще и так рано. Отказавшись прогонять сон, в котором я и Гидеон крали второй хронограф и пытались убежать во Францию, я лишь посильнее постаралась натянуть на себя одеяло, но когда-то его не обнаружила, тут же резко вскочила. Однако, не справившись с координацией, полетела прямиком на холодный каменный пол. Вокруг было разбросано сено, и я могла со стопроцентной уверенностью сказать, что в углу притаилась маленькая крыса, которая, едва я стукнулась о пол, скрылась в какой-то дыре. Постаравшись справиться со страхом, я тут же вскочила на ноги. Я все еще была в темнице. Ничего не изменилось. Я не вернулась домой. Передо мной, вместо воображаемого мной Фалька, стоял тот самый граф. Его лицо озарила широкая улыбка, словно я только что сделала что-то совершенно не мыслимое. Наверное, со стороны мое падение выглядело весьма эпично. - Уже день, а Вы все спите, - с упреком произнес он, но тут же строгий тон сменился дружелюбным, - И Вы все еще здесь. Я была настолько шокирована, что не могла произнести ни слова. Мне казалось, что едва я открою рот, как из него будут вырываться либо ругательства, либо бессвязное мычание. Но он был абсолютно прав. Вокруг меня все еще была камера. И судя по наличию около решетки графа, я все еще была в 1757 году. Что не особенно радовало. - Это для Вас, - граф-черт-возьми-как-же-его-звали протянул мне огромную лилию и улыбнулся, наверное, своей самой обворожительной улыбкой. Но она не действовала на меня так, как ему бы хотелось. Вместо этого я ухмыльнулась и произнесла: - Да, я тут уже битый час подумываю о том, чтобы обзавестись садом. К лилии я даже не притронулась, и зависшая рука графа выводила меня из равновесия еще больше. Через секунду он ухмыльнулся тоже и положил ее к стене рядом с решеткой. Лилия нагнулась под собственной тяжестью, но не упала. Наверное, я была похожа на нее. Едва мне казалось, что вот-вот я упаду от собственной тяжести, как этого не происходило. Вместо того чтобы просто убиваться от горя дома, жаловаться подруге, что парень, которого я любила лишь лгал мне, пить горячий чай и грызться с Шарлоттой, я стояла прямо посреди 18 века. Ничего нового, Гвендолин. Живот заурчал, казалось, на весь Темпл. Я с тоской глянула на, стоявшую на полу, миску, но все же не двинулась в ее сторону. Не хватало мне еще отравиться и помереть прямо тут, даже не дойдя до приготовленной для меня веревки. Лучше бы этот граф вместо цветов принес что-нибудь более съедобное на вид и не вызывающее рвотные позывы. - Итак, Шарлотта, может, все-таки скажешь мне, что именно ты тут делаешь? Он так резко сменил тон, что мне стало не по себе. Ощущение было такое, словно со мной снова разговаривает Гидеон. Вот он нежно проводит своими холодными пальцами по моим щекам и по моему телу, словно проносится электрический заряд. За которым тут же приходит резкая боль. Никогда никому не верь. И, похоже, подмазываться к девушкам милым тоном, это привычка парней любого века. - Стараюсь украсть хронограф. Я всегда стараюсь его украсть. Это мое хобби. Мои слова, судя по всему, ввергли его в ступор. По крайней мере, по его лицу не было видно, что у него уже есть заготовленная фраза на этот случай. Всегда приятно разбивать всякую стратегию таких сластолюбцев, как граф. - Что Вам угодно, милорд? – тут же исправляю я положение. Что-то же ему нужно было. Я была уверена на сто процентов, что за такой гонор меня бы давно придушили Хранители моего века. А уж Джордано давно бы собственноручно казнил меня прямо на месте за неподобающее поведение перед лицами выше меня по положению. Но, к моему счастью, в моих руках не было веера, чтобы опозориться так, как я позорилась перед ним, не в состоянии выучить, как же держать его так, чтобы никто не подумал, что я вот уже битый час хочу отлучиться в туалет или не называю его чванливым идиотом. - Просто хотел навестить наш ненаглядный Рубин, миледи, - улыбается он, и я наконец-то вспоминаю его имя. Бенедикт Бенфорд какой-то-там-по-счету. Он снова и снова задает мне вопросы, усевшись на землю по ту сторону от камеры и уперевшись спиной к стене. Спустя полчаса я замечаю у уголков его глаз невозможное количество морщинок. Лесли всегда говорила, что такие морщинки появляются у того, кто слишком много улыбается. Даже говорила, что Шарлотта оттого и выглядит как Снежная королева, потому что улыбается редко и лицо у нее застывшее. Но иногда оно принимает змеиный оскал. Вопросы сыпались один за другим. Кто я, что я люблю, какие у меня увлечение, что я могу сказать о своей семье, о будущем, правда ли, что все изменится так, что города будет совсем не узнать, отменят ли рабство. Но каждый раз вопросы возвращались лишь к одному. Кто же я такая? Едва он уходит, вместо так долго ожидаемого уединения, приходит невыносимое чувство одиночества. Этой ночью мне уже не снились мои радужные сны. Вместо этого, мне снилось, будто кто-то каждый раз захлопывал передо мной дверь посреди темноты, едва я добиралась до нее. Едва я прикасалась к деревянной ручке, как она исчезала и дверь оказывалась на том же расстоянии, что и раньше, к тому же, снова совершенно открытая. Утром я вскочила как ненормальная, однако, уже не свалилась на пол, как в первые два дня. За это время я уже изрядно соскучилась по солнечному свету. А все, что мне оставалось делать, это обхватить коленки руками и ждать, пока боль утихнет. Моими-то слезами впору уже было затопить всю камеру. Желудок неприятно саднило, голова гудела, и мне казалось, что вот-вот и я умру. То ли от голода, то ли от безызвестности. Что же делают Хранители в 21 веке? Неужели они не могут найти меня здесь, разве в хрониках не должно быть записано, что именно в этом году к ним в ложу ворвался Рубин, нахально врущий и нахально «неодетый»? От вопросов, однако, не становилось лучше. Постепенно мне начинало казаться, что на помощь никто не придет. Моя кровь уже есть в хронографе, Гидеон будет только рад, что ему больше не придется лгать или извиняться за свою ложь. Наверное, мама будет скучать. И Ник с Каролиной. Возможно, даже леди Ариста расстроится, но не покажет виду. Всем остальным же не будет дела до пропавшей девчонки, которая только и умела приносить неприятности. От такой мысли я снова разревелась. - На какое-то мгновение мне стало страшно, что ты тут умираешь. Граф снова стоял у решетки. Я мысленно бросила ему «Почему бы тебе «не умереть» отсюда как можно быстрее?». Но вместо этого, он лишь продолжал стоять там и наблюдать за тем, как я стараюсь тыльной стороной ладони вытереть непрекращающиеся слезы. Однако, до моего носа доходит приятный аромат выпечки. - Я принес тебе поесть, - он поставил у решетки небольшую корзинку и я, даже не раздумывая над правилами приличия или всякой прочей дребени, бросилась в ее сторону и вытащила оттуда изумительные на вид булочки с сахарной пудрой, которые тут же оказались у меня во рту. Тот момент, когда я съела все, я даже не успела заметить. Но неожиданно корзинка оказалась пуста. Теперь мне нещадно хотелось пить. Будто прочитав мои мысли, граф протянул мне стеклянную бутылочку и ухмыльнулся, когда я тут же выпила ее до дна. Позже я уже заметила, что за то время, что я ела, граф уже умудрился усесться на расстеленный на полу плед. И снова начались вопросы. Но теперь ни один из них не был о чем-то постороннем. Он спрашивал все обо мне. Что я люблю, с кем общаюсь, что хотела бы делать в будущем, мой любимый цвет. И если поначалу мне и казалось это странным, но три дня изоляции привели меня в неописуемое состояние. Граф же выводил меня из этой тьмы хоть ненадолго, и я была рада таким разговорам. В конце концов, я даже начала задавать свои вопросы. И он охотно на них отвечал. Наверное, это могло продолжаться вечно. Но едва я успела понять, что мне хотелось бы и дальше разговаривать с ним, как в коридоре появляется тот самый старик, который засадил меня сюда. Вслед за ним, в совершенно непринужденной походкой, уверенно следовал Он. Граф Сен-Жермен. Иллюстрация к главе: http://static.diary.ru/userdir/2/7/0/2/2702624/79086158.png