Тайна поэзии, жизни, любви!

      “Стой! Какою я теперь тебя вижу — останься навсегда такою в моей памяти!” - Думалось Камине, когда золотистые глаза Йоко волнительно устремили на него свой взор.       “Ее поцелуй горит на твоем, как мрамор, побледневшем челе! Вот она — открытая тайна, тайна поэзии, жизни, любви!”       Камина ощутил желание укрыть собой ее от всего мира, коснуться и раствориться в ней, в ее нежности и любви, которую она умело скрывала. И он коснулся ее мягких губ своими. Теплый бархат девичьей кожи, легкий сладостный запах волос и горящее сердце - вот что воздействовало на его чувства.       Он с трепетом обнял ее и застыл в это мгновение:       “Вот оно, вот оно, бессмертие! Другого бессмертия нет — и не надо. В это мгновение ты бессмертен. Оно пройдет… Но что тебе за дело! В это мгновенье — ты стал выше, ты стал вне всего преходящего, временного. Это твое мгновение не кончится никогда”.       - Вернешь в десять раз больше, - уверенно сказал Камина.       - А?       - Когда вернемся - в десять раз больше, - силы переполняли его, вера была непоколебима.       “Эта страшная разница между вчерашним и сегодняшним днем меня самого поразила; в первый раз пришло мне в голову тогда, что в жизни человеческой скрываются тайны — странные тайны... С детским недоумением глядел я и в этот новый не фантастический, действительный мир. Под словом “действительность” многие понимают слово “пошлость”. Может быть, оно иногда и так; но я должен сознаться, что первое появление действительности передо мною потрясло меня глубоко, испугало, поразило меня”.       Чувства переполняли грудь Камины, стремясь охватить его разум, но он не позволял себе всех возможных вольностей. Перед ним была его нимфа, к которой он был неравнодушен. Нет! Он был в восторге от нее, от ее силы и безотказности.       Ему невыносимо не хватало женской нежности рядом, светлой ласки. Страсть, бывало, сковывала его, но эта пошлость не была так необходима, как вдохновленное любовное парение.       Камина даже не думал и не желал думать о том, что сердце может остывать, о его разуверении, холоде. Он любил этот миг, ставший бесконечным в его сознании. Вот она - метафизика сердца.       Йоко бы желала продолжения нежности, внезапно вылетевшей из клетей груди, но Камина отвернулся к лунному лику, порхнув красным плащом во мраке ночи.       “Сначала надо исполнить свой долг воина, одержав победу, а затем размягчить свое сердце любовью, сделать укол сентиментальности в стальную волю”, - белки глаз мелькали, зрачки темных глаз старались уловить каждую звезду на погонах вечности.       Это бесконечное небо указывало ему путь ко спасению и придавало силы духа. Но так ли это было? Он словно понял жизнь природы, понял ее несомненный и явный, хотя еще для многих таинственный смысл. Тихое и медленное одушевление, неторопливость и сдержанность ощущений и сил, равновесие здоровья в каждом отдельном существе — вот самая ее основа, ее неизменный закон... Все, что выходит из-под этого уровня, кверху ли, книзу ли, все равно — выбрасывается ею вон, как негодное…       “Камина, а ты где? Где стоишь ты, в настоящий момент повернувшись спиной к любимому и любящему сердцу? На том ли уровне стоишь?”       Ледяное дыхание стихии ощутил он на своей коже - живое ощущение, пронизанное метафизическим ужасом.       “Я выполню свой долг и отдам ей всю себя без остатка. Не сдаваться, не бежать, не сожалеть! Я подчиню себе стихию. Я малое, но точное ее подобие, раз я таков - я в силах подчинить себя!       Йоко, душа моя, крепись и жди меня! Жди, и я приду к тебе!”