Осколки с отражением солнца

Холодный воздух в лаборатории — примесь медицинских препаратов и антисептика. Хаиру изучающе наблюдает за стоящими на полке пробирками, думая, для чего же они нужны. Не покидает ощущение чего-то жуткого и неправильного. Интересно, она набралась от Коори умения распознавать, соответствуют ли мелочи к тому, к чему она уже привыкла? Тихие шаги в пустом коридоре делают атмосферу более жуткой. Хочется вновь почувствовать себя маленькой девочкой, спрятаться за чьими-то спинами и смотреть в спину опасности, ожидая, когда же та минует. Жаль, что лет десять, а то и пятнадцать сходу не убрать — остаётся имитировать на лице спокойствие, раздираемое изнутри темными когтями ненависти. — Зачем ты привёл меня сюда? — въевшаяся привычка обращаться неформально. Как во времена, где они ещё дети или всего-то следователи одного ранга, объединенные любовью изрядно вымотать своих напарников и коллег бесконечными вопросами. А не тогда, когда Нимура Фурута — не следователь первого класса — директор CCG, а Хаиру Ихей — его правая или, может, так правильнее, левая рука. Потому что Коори, к её огромному несчастью, тоже с ними в одной лодке, как бы Хаиру не пыталась его оттолкнуть. — Я же уже сказала, что буду помогать тебе, разве моих слов недостаточно? — терпение теряется с каждой секундой загадочного молчания. Мерзкая улыбка Фуруты не сползает с лица — наоборот, кажется, становится ещё шире. — Тебе не кажется, что ты слишком заморачиваешься? Хаиру-чан, мое ли общество пагубно влияет на твой характер? Ты то и дело продолжаешь меня отталкивать, а я, между прочим, хочу поделиться с тобой кое-чем сокровенным, — накидка с белоснежной колбы сползает как по щелчку пальцев. Хаиру кажется, что на минуту её ослепляет неожиданный свет, и прикрывает глаза. А после снова закрывает, отказываясь верить. — Ты... — Да, да, Хаиру-чан, я готов выслушать, какой же я аморальный нечеловек. По крайней мере, из твоих уст эти слова будут звучать более интересно, — искажая лицо гримасой немой боли, продолжает беспечный монолог он, — я бы пригласил с тобой ещё и Коори-сэмпая, но, боюсь, не выдержу его нотаций по этому поводу. Да и вас обоих — тоже. Слова не долетают до ушей. Её словно бы намертво вкопали в землю, сдавив ноги и грудь, потому что двинуться с места — то ещё испытание, как и сделать спасительный вдох. Лицо Аримы-сана, привычно-безэмоциональное, получившее после смерти хоть отдалённое удовлетворение, перед ней в формалиновом растворе. Глаза закрыты, но Ихей точно уверена — в них осуждение. За то, что всё с этим миром сотворили. За то, что она сама поддалась сиюминутной надежде. Она неверяще опирается руками о стол, будто боясь потерять равновесие. Нахлынывают воспоминания с того дня. Омертвленное лицо того, кто дал ей надежду. Испуг в глазах Хайсе. Злился ли Арима за то, что Хаиру убила его лучшего ученика? — То, что ты со всеми нами творишь, просто ужасно... — оторвать ладони от гладкой поверхности оказывается немного труднее, чем Хаиру думала. Но это не страшно. Сейчас ничего не важно. — Я лишь пытаюсь помочь, так сказать, своеобразно простимулировать вас, и тебя в первую очередь, — хочется заткнуть уши, лишь бы не слышать вкрадчивый голос, — я вижу по твоему лицу, как сильно ты желаешь этого. Он был важен для тебя, верно? Пусть никогда не обращал внимания. Ты была не больше чем пешка на шахматной доске, неужели упустишь шанс стать кем-то больше? Всякий раз Хаиру казалось, что его взгляд проходил сквозь её, не задерживаясь надолго. Она жила долгие двадцать лет с мыслью, что единственному человеку, улыбнувшемуся ей в трудный момент, всегда было безразлично. Ихей бы никогда не назвала это больной темой. Скорее, мучительно-ярким напоминанием о прошлом, в котором мир выглядел куда апатичнее и бледнее.

***

— Что-то случилось? — обеспокоенно спрашивает Коори, когда она шумно закрывает дверь. Хаиру вздрагивает от резкого звука, что получился совершенно не нарочно. — Нет-нет, всё хорошо, — вновь натягивая на себя улыбку, она ещё отчетливее ощущает пустоту внутри. Разговоры с Фурутой с самого детства эмоционально истощали её. (Неудивительно, что даже Ризе не вынесла) К сожалению или к счастью, Коори был слишком проницателен, чтобы не заметить, как голос Хаиру меняет интонацию неуверенными нотами. Её уставший взгляд говорил громче любых слов. Заметив, что она не против, он помог скинуть белый форменный плащ с плеч, и, аккуратно приобняв за талию, остановился, позволяя уткнуться в свою грудь. — Я не понимаю, что ему от нас надо. Совсем неэтично было показывать мне голову Аримы-сана, — с ярко выраженным возмущением произносит Ихей, — и определённо глупо думать, что я поверю, ведь никто ещё не возвращался из мёртвых, это противоречит самой человеческой природе... «Но мы — не люди» — резко пульсирует в голове закравшаяся мысль. В лице Коори за одну секунду вспыхивает калейдоскоп эмоций: от ненависти до недоумевания. Он ощутимее сжимает её ладонь, проводя по пальцам своё тепло, и мягко, как можно дальше отстраняясь от наболевшей темы, ведёт Хаиру на кухню. — То, что вы полулюди, не оправдывает столь бесчеловечных методов. Не заставляй слепой вере затмевать себе глаза, если бы чудодейственное лекарство и впрямь было изобретено, почему никто не показывал его миру? Как бы странно ни звучало, Хаиру успокаивал только его голос. В полнейшей растерянности она дошла до кухни и села за стол, откинувшись на спинку стула. Часы лениво показывали восемь вечера. Стрелка на циферблате слегка замедлилась, а после вновь остановилась. Она замедленно отвела от них взгляд, сосредоточившись на заботливо подвинутом кофе. — Мне интересно, что сказал бы Арима-сан, если бы его вернули к жизни, — очень тихо произнесла Хаиру, словно сокровенную мысль, случайно высказанную вслух, — но это ведь невозможно, так? — Определённо. Неужели тебе не о чем больше подумать? — она знает, что Коори не намеренно произносит слова чуть резче, чем должен. Попадать в плен чужих воспоминаний не хочется, да и сил больше нет. Хаиру неопределённо качает головой. — Возможно. Коори чувствует горечь, скользящую в её словах, и ничего сделать не может. Он испытывал странное желание рассказать ей про всё: и про опыт прошлой жизни, и про то, как все надежды на самом деле ничтожны, наивны. Но Хаиру не верит в сказки — разучилась, когда переступила порог Сада, выбросила из головы, впервые одержав победу над противником. А его история и есть неподдельная сказка. Впервые увидев стеклянную и хрупкую до ужаса колбу с головой Хаиру, болезненно-знакомыми, но навсегда далёкими чертами лица, Коори думал лишь о том, не разобьется ли она от лишнего движения, ловил себя на мысли, что собственноручно убьёт Фуруту, если тот посмеет выронить из рук в скользкой перчатке сомнительный трафарет. Как смысл существовать ещё пару месяцев, получилась неплохая актёрская игра. Первое темы он сам верил в неподдельность слов. А после все робкие надежды рассеялись сами собой, оставив после себя горькое послевкусие. Вновь наступать на те же грабли никому не нужно. Ни ему, ни ей. У Хаиру не получается даже сделать вид, что ей всё равно — проскальзывает горечь в словах и отчаяние в глубине нежно-розовых глаз. Он обещал самому себе её сберечь — и больше не позволит совершить ошибку. — Тебе точно надо развеяться. Ты же любила панд? Мы могли бы сходить к ним, — Коори редко доверялся интуиции и внутреннему чутью, но сейчас было необходимо. Последний раз он видел Хаиру настолько опечаленной в день, когда она раскрыла истину о своём происхождении. Она вяло покачала головой. — Там больше нет панд. — Почему? — искренне удивился Уи. — Их выпустили. Или увезли в другой заповедник, — меланхолично проговорила Хаиру, постукивая пальцами по столу, — я не успела их дорисовать. Хочешь, покажу завтра наброски? — Показывай мне всё, что ты хочешь, — мягко кивнул Коори. Хаиру с подозрением взглянула в его глаза, словно ища повод поверить в неискренность слов. Похоже, она заработала паранойю. — Иногда мне кажется, что ты обращаешься со мной как с фарфоровой куклой. Это для того, чтобы мои последние годы были счастливыми? Я чувствую жалость, — обратив наконец внимание на остывший чай, она попыталась согреть о него руки. — То, что я делаю, называется обычной поддержкой, — отрезал Коори, — ты сама говорила, что нам лучше держаться вместе из-за происходящего. Если мы к концу останемся в рассудке, я потребую премию. Хаиру негромко рассмеялась. Её смех звучал надломленно после прошлых слов, и Коори не стремился верить в искренность звучащих нот. Всё ещё неугасимо желание увидеть Хаиру весёлой, как раньше, пусть и «как раньше» уже не будет. — Я всегда буду на твоей стороне, — в голове проскальзывает мысль, что он так и не научился подбирать слова (последнее о чём хочется думать, звучат ли они фальшиво), — поэтому не бери всё на себя. — Ты так заботишься обо мне, — не удержавшись от очередной колкости, Хаиру легёнько тыкает пальцем в его плечо (слово «непривычно» теряется среди ехидства), — я не фарфоровая. — Да, забочусь, — Уи невольно делает паузу, — я дорожу тобой. Хаиру никогда не узнает, на что он пошёл ради маленькой надежды вернуть утраченное. Коори понимает — Нимура не может предложить ничего, кроме жалких иллюзий (и чужих голов) — на собственном опыте проверил. Он бросает взгляд на кружку в её руках, а потом поднимает взгляд к лицу — Уи не собирается второй раз гнаться за чем-то несбыточным; во второй раз он будет беречь приобретённое. — Спасибо, — Хаиру скорее спрашивает, чем благодарит (твёрдое «привыкнешь» тоже не звучит вслух) — Я думаю, что нам следует проветриться, — Коори первым поднимается из-за стола, протягивая ладонь девушке. — Я только что с улицы, Коори-сэмпай, пожалейте меня. — Лучше пожалей этот чай и оставь его в покое. * * * Коори выпускает серый дым, клубившимся тонкими спиралями, изгибами, развееваясь в открытую форточку. — А я всё думала, чего это тебе захотелось проветриться, — Хаиру, положив голову на ладони, со скучаещим видом наблюдала за тлеющим кончиком сигареты. — Ты меня раскусила, — успехается он, удерживая руку на высоте лица. — Вам ничего не надо, кроме сигарет, Коори-семпай, — она наиграно вздыхает, — ничуть не меняетесь. Почему то, ему показалось эта ночь красивее, чем обычно — из-за присутствие Хаиру (на острове такой роскоши не было), или звёзды сегодня действительно светили ярче. Очередная застяжка прожигала лёгкие, отвлекая от ненужных мыслей. Хаиру почувствовала обжигающее тепло от дыма, немного сморщившись, от (уже) привычного запаха сигарет. Губы Коори — обветренные, сухие; дым — не ментоловый, сладкий — Хаиру тянется за вторым поцелуем — кажется, Уи перешёл на вишнёвые (или это иллюзия из-за помады) Недокуренная сигарета медленно догорала на подставке для цветка. (Коори абсолютно плевать правильный ли путь выбрала Ихей)