Танатофобия

      В первый раз это проще не видеть. Наощупь провода скользят в мокрых от крови и соленой воды пальцах, но поддаются — потому что механика не дает сбоев, если нужна твердая рука. В первый раз это проще просто игнорировать.       Он был готов. Он выучился, как правильно. Он готовился много месяцев, перебирая эти провода, эти тумблеры и эти разъемы вслепую, одной рукой — или вовсе двумя пальцами.       Слова Джека жгут череп изнутри, спустя столько лет, спустя столько времени жизни, они отпечатались там, накрепко, сильно, глубоко. Одно воспоминание — удушающей, тошнотворной паникой. Не прогнать ее.       Укрепление над сердцем щелкает, жужжит вставная панель, и с тихим стуком встает на место. В первый раз он этого не хотел видеть — но сейчас так легко, вся операция занимает от силы пару действий. В критической ситуации — вынуть насос — поставить новый. Выудить информацию — сжать и скопировать, отправить в штаб.       "Там ничего нет."       Механическая рука двигается отлаженно и ровно. Эта — новая. Прошлую пришлось заменить — ей не хватало точности и аккуратности. Ничего критического, на самом деле — но он любит быть уверенным во всем. Это дает надежду.       На сотый, кажется, раз — насос меняется в считанные минуты.       Они отмирают уже быстрее, чем отмирали раньше. Они гоняют черную кровь по черным венам, и он чувствует, что стоит уже придумать что-то новое — но новое все априори ненадежное. Новое все априори может подвести. Если он ошибется — это будет конец. Тот самый конец, о котором говорил Джек.       "Не возвращай меня туда, там абсолютно. Ничего. Нет!"       Слова прокатываются дрожью по хребту, и пальцы неловко проскакивают по панели, отбиваясь короткий нелепый ритм. Паника в голосе Джека до сих пор гулким эхом отдается в ушах.       Он встает — пока что покачиваясь. Насосу нужно время на то, чтобы разогнаться.       Он помнит, что перезаписанный на физический носитель, он может провалиться в то самое никуда, так и не добравшись до тела. Он знает, что всегалактическая ЭХО-сеть — большая, но уж очень опасная для свободной программы.       Он не знает останется ли он собой, если от него останутся одни единицы и ноли.       Он не хочет рисковать.       Его тело слабое. Было — слабое, сейчас от него почти ничего не осталось. Оно гнило изнутри, приближая пустоту — суля гораздо меньше времени, чем он думал, что ему отведено.       У пустоты на него были планы — он понимает это, когда приходится меня второй насос за месяц. Обретенное бессмертие — и бессмертием назвать нельзя было, в глубине черепной коробки еще хранился — по-другому и не скажешь, хранился — кусочек органического мозга.       Одни называют директора Атласа киборгом. Другие — придурком, пытающимся обмануть смерть.       Третьи называют его нежитью — и, приходится признаться, что они ближе всего к правде.       Он запер себя в мертвом теле, в надежде избежать пустоты, которой боялся сам Джек. Даже Джек.       Мертвое тело барахлит — но он верит, что у него еще есть время на то, чтобы придумать, как именно перевести себя в абсолютное бессмертие.       Он опускается в кресло, прикрывая механические глаза, и стучит металлом пальцев по дереву стола. У него есть еще время.       У него еще есть.