The idea of you

We fall in love with a feeling, just feeling you and me - Tessa Violet

      Солнце в зените мягко освещало поляну около леса, играя на одежде, лицах и волосах нежными переливами. Расположившись под деревом, Цири с Аваллак’хом задумчиво оглядывали открывшиеся перед ними просторы, прищурившись, чтобы солнечные лучи не били прямо в глаза. Воздух был наполнен иными, незнакомыми ароматами, но в нем витала некая приветливая атмосфера, которую нельзя было не ощутить где-то в глубине души. Между эльфом и ведьмачкой на траве стояла корзинка с фруктами, которую жители близлежащей деревни подарили им в честь праздника – а что это был за праздник, Цири упомнить не смогла.       И хотя пейзажи нового мира не шли ни в какое сравнение с пейзажами Ольх, природа благоговела перед робким, зарождающимся чувством – но каким было это чувство, ведьмачка сама не до конца понимала. Как завороженная, она следила за каждым движением Знающего – как он заправлял волосы за ухо, как его статный, прямой корпус наклонялся вперед, когда он тянулся за фруктами, – и было в этом нечто настолько волшебно-выразительное и гипнотизирующее, что возможность отвести взгляд казалась кощунством. Из-под полуприкрытых век Цири сверкала на эльфа изумрудным взором и гадала: читает ли он ее прямо сейчас, словно раскрытую книгу? Однако лицо Аваллак’ха не выдавало никакой глубинной эмоции и, как и всегда, оставалось абсолютно непроницаемым.       Ах, что бы она только ни отдала, чтобы узнать, что делается за его аквамариновыми глазами – какие мысли размеренно сменяют одна другую, тяготит ли его какое-либо чувство - как ее, прямо сейчас не знающую, куда спрятать отчаянно краснеющее лицо, на котором все размышления проступают так отчетливо, что хочется заплакать от смущения и растерянности. Но Цири сдерживала себя и неотрывно следила за всяким, самым незначительным жестом, как будто боялась, что этот по-невинному летний, воздушный, хрупкий момент ускользнет и больше никогда не повторится.       Ее резкие, неловкие движения никак не сравнились бы с его – изящные и плавные, они будто олицетворяли тончайшую, неуловимую суть природы Aen Elle, и все его естество сквозило некой живописностью тир-на-лийских пейзажей. Цири не уставала любоваться им – каждый раз, когда он не смотрел в ее сторону, - и в то же время понимала, что миры ведьмачества и Знающих никогда и ни за что не смогут соприкоснуться, как бы она этого ни желала (а она желала, желала всей душой). Это осознание заставляло ее сердце гореть от боли, едва различимой, но все же неимоверно настойчивой, - и сердце выстукивало некий лихорадочный ритм, как если бы хотело вырваться из плена ребер на волю, словно из клетки. Оно билось так горячечно и отчаянно, а эльф находился настолько близко - такой недоступный и такой желанный – что Цири тянуло к нему невероятной силой притяжения; она одновременно отторгала чувства, ворохом накрывшие ее беспокойное сознание, и в то же время ей не терпелось узнать Аваллак’ха – узнать так, как узнают друг друга любовники в едином порыве страсти и первобытно-нежном стремлении овладеть каждой частичкой своего возлюбленного.       Цири отвернулась, смущенная нахлынувшими картинками, одна за другой проносящимися перед ее мысленным взором; ее щеки залил предательский румянец. Она суетливо перебирала руками упавший на траву листик, и ее пульс стучал безудержно, разливаясь приятными волнами по всему телу и отдаваясь сильнее всего внизу живота. Ведьмачка дышала неровно и то и дело оправляла растрепанные волосы, выбивавшиеся из пучка, и одежду, которая, казалось, сидела в этот день не так, как надо, - будто эти манипуляции смогли бы сделать ее чуточку красивее в глазах эльфа.       Она знала, что эльфы ее презирают, знала, что она всегда останется bloede dh’oine, дурнушкой, жалким человеческим выродком, жемчужиной в куче перегноя. Однако нечто подсказывало ей, шептало на ухо сладострастным шепотом, что, быть может, для Аваллак’ха она является кем-то – или чем-то – иным, и если только позволить мгновению взять верх над всеми предрассудками, оскорблениями и неприятными домыслами, то возможно – только возможно – она увидит в его глазах отражение собственной неги, ее внутреннего притяжения и желания, и их сердца соприкоснутся в неделимом медитативном устремлении….       Дрожащими руками Цири потянулась к корзинке с фруктами под пристальным, изучающим, пронизывающим насквозь взором Знающего, выхватила оттуда сливу – мягкую и сочную, – разломила ее на две половинки и замерла – в неверии, что ей действительно хватит внутренней силы и мужества это сделать. Нерешительно, робко она поднесла сливу к его губам:       - Аваллак’х… - она выдохнула имя эльфа и притихла, растворяясь в глубине его аквамариновых глаз.       Он осторожно надкусил сливу – их тела придвигались друг к другу все ближе, пока не оказались рядом, так что можно было ощутить взволнованное дыхание другого кожей – и это ощущение уносило все мысли прочь, куда-то далеко за горизонт, в бесконечность, дальше ольх и черемухи, дальше самых далеких миров. Их губы слились в несмелом, сладком поцелуе, который становился все увереннее с каждым мгновением, а руки бродили по телу – плавно и мягко с одной стороны и судорожно и резко с другой, - но оба дарили друг другу ласку, по которой их души так истосковались за одинокие годы. Пейзаж приятными волнами уплывал за пределы чувств, и когда эльф тихо шепнул «Зираэль», Цири не слышала ничего, кроме его колотящегося сердца.