сколько лет тебе, мой странник, если ты сгубил всех дев?

впервые они встречаются в доме рылеева. мишель тогда хмурит точенные брови и укоризненно смотрит на неё — не привык он, что барышни с офицерами на равных общаются. дамам пристало носить бальные платья с розовыми рюшами и танцевать кадриль с перспективными женихами. он таких только дев и видал — матушка не в счёт, она не молода уже была, по балам не разъезжала, лишь приёмы великосветские давала и каждую дочку очередных богатеев ему в жены пророчила. алина лишь тихо хихикает на язвительную шутку трубецкого; смех шампанским булькает в горле, спускается по пищеводу, а в лёгких розы распускаются — бестужев весь вечер взгляды на неё презрительные бросал, мол, деточка, не место тебе здесь, уходи по добру-по здорову, они шипами острыми все внутренности искололи. она лечит раны компанией приятной — сергей не так уж и скучен, как казалось, на приемах и встречах изысканных с представителями общества высшего он набрался искусства говорить красиво, одними речами заинтересовывать, увлекать, — и мучает сердце бедное; оно твердит ей, что все плохо кончится. но его зов остаётся не услышанным. петербург тонет в морозах лютых, снегах суровых, люди ходят на приёмы и светские вечеринки, а алина смаргивает пелену мутную — голова на части неровные разрывается. бестужев продувает пронзительными взглядами насквозь, дырявит, и ярость в ней кипит безостановочно. сирень на столике соседнем зудит чиханьем в носу, а михаил все смотрит-смотрит своими невозможными глазами, цепляет боковым зрением каждый вздох, взмах длинных ресниц. судьба вновь их сводит неумолимо — у трубецких бал, и не прийти — моветон сущий, ведь сам великий князь будет, к тому же и личное приглашение от сергея петровича игнорировать не следует! ларециной бы крылья от оков с рюшами по бокам освободить, она к этому и стремится, бросается в пекло революционное, глаза тёмные ресницами прикрывает — не видеть бы беззакония вокруг творящегося, смуты волной морской поднимающейся. мишель сегодня джентльмена примерного строит, руку в перчатке белой учтиво подаёт, на кадриль приглашает. — княжна, позволите ли? кудри медовые на глаза ему падают, он их сдувает с ленивой небрежностью. михаил на кота похож — делает все не спешно, размеренно, речь у него патокой сладкой льётся, он французские обороты с лёгкостью непринуждённой вставляет. она благосклонно склоняет голову, вкладывает узкую ладонь и сжимает губы в узкую линию, — не нравится он ей; бестужев безусловно красив, статен, по-армейски задорен и лих, однако, его манеры, поведение с ней таковы, что отбивают желание идти на малейший контакт. — отчего бы и нет? они двигаются слажено, дыхание затаив, — михаил, воздерживаясь от усмешек ненужных, алина от близости внезапной, камзола синего, к медным кудрям подходящего. бестужев-рюмин склоняется к уху и шепчет горячечно, дыханием пламенным ухо опаляя: — алина аркадьевна, ну и к чему вам все это? — я… я не понимаю, о чем вы, михаил павлович, — ларецина подбородок приподнимает, стараясь ему в глаза заглянуть. она понимает, к чему он ведет, но не находит ответов, к чему этот разговор сейчас. тогда, когда их могут подслушать, стоит лишь слух чуть напрячь. — о деле нашем, о чем же еще? — он разводит руками, губы растягивая, — к чему вам, столь молодой особе, к тому же женского пола, имеющей неплохие виды на будущее и приданное, возможно, в скором времени, и жениха, ввязываться в столь опасную авантюру? желать конституции и прочая, прочая? неужели у вас действительно в груди кипит желание перемен? никогда не поверю, уж простите. бестужев серьезнеет в момент, брови супит и алеет шеей, — благо под мундиром не видно, — когда слышит ответ, да смотрит из-под лобья: — а вам тогда зачем? у вас служба, вы ведь уже подпрапорщик, верно? ваш отец надворный советник, вы отнюдь не бедны, блестящее будущее, — ларецина смотрит прямо в глаза, отражая любые нападки голосом, душу ледянящим; и думает о том, как он глуп, как глупы они все, все поголовно! — карьера, но вы тоже здесь, тоже хотите изменить, исправить, выжечь заразу несправедливости, заменить на нечто новое, лучшее. голос дрожит, срывается; алина смаргивает пелену злости, неловко откланивается, выдергивает тонкую ладонь в кружевной перчатке и выбегает в прохладный холл дворца. в голове цветными картинками, вырезками бумажными проносятся фрагменты из детской сказки, что мама читала, присев на резной стул, — там принцесса покидает принца ровно в полночь, оставив хрустальную туфельку на память. а алине думается, что она отнюдь не принцесса, михаил не прекрасный принц, сейчас не полночь, а вместо туфельки у них нелепые склоки, обиды и ненужные оправдания. они друг другу никто, так, знакомцы, хотят свободы, хваленной la liberté, но объясниться в такой склочной, смазанной форме, обвинить в отсутвии желания перемен, вдруг начинает быть до смешного жизненно важным. так же как и подойти к плачущей, совершенно без причин, из-за натянутых, как тетива, нервов, алине, прижаться губами к тонким пальцам, — какая дерзость! — и прошептать на французском совершенно заплетающимся из-за шампанского и стучащего сердца языком: — j'ai menti*. я верю. верю всем сердцем. / / / бестужева приквартировывают к полтавскому полку и переводят в малороссию. под новый год он не ходит на гуляния, прохаживаясь по петербургу самостоятельно, изучает каждый дом города, который так и не стал родным. 5 января он должен быть в василькове, а оттуда отправиться в штаб. государь пощадил лишь трубецкого, хотя тот даже не явился в полк, не усмирял солдат, не видел их разгневанные лица и сжатые кулаки. не чувствовал их злости и напора. — михаил павлович! михаил павлович! постойте! бестужев дергается, как от выстрела, боязливо оглядываясь, и замечает в спешке вылезающую из кареты княжну ларецину. — алина аркадьевна, что вы здесь делаете в столь поздний час? — он зыркает на часы и подает ларециной руку. у нее раскраснелись щеки и растрепалась прическа, она, видно, с бала ехала домой. подтверждая его догадки, девушка трепетно сжимает его ладонь и говорит, будто бы оправдываясь перед рюминым: — я, право слово, ехала от одоевских, да задержалась немного. и вижу — знакомая фигура, присмотрелась, ба! да это же вы. ларецина отводит взгляд и краснеет кончиками ушей. — на улице очень холодно, михаил павлович, а как я знаю, живёте вы далеко отсюда. быть может, мы подвезём, — все так же отчаянно смущаясь, она кивает на повозку и поднимает темные глаза на его лицо, пытаясь считать ответ, — или же, не хотите заехать к нам? papa и mama нету дома, они уехали на прием. где-то за ребрами сворачивается что-то теплое, оно приятно колется и заставляет жмуриться в предвкушении приятного продолжения. бестужев улыбается, но уже не язвительно, без капли яда, как раньше, еще неделю, две, назад, с минуту подумав, кивает и подносит ладонь к губам. — почту за честь. / / / в доме тепло, даже можно сказать, жарко. хватает одного зарева камина в зале, чтобы не щуриться и аккуратно разглядывать отнюдь не бедное убранство комнаты. — а что же ваш брат? где он сейчас? они расположились в креслах рядом с резным, причудливо выделанным столиком. алина отпивает душистого напитка, качает головой и, будто бы сокрушаясь, отвечает: — про пьера я решительно ничего не знаю. он несколько лет назад очень уж дерзко повел себя с папенькой, они разругались, а на следующий день он, собрав все свои вещи, уехал. позже он прислал письмо, в котором вроде бы говорил, что живет во франции, в париже, но отец, не дал прочесть до конца, сжёг его и сказал не упоминать брата в беседах, ежели он в комнате. бестужев слушает внимательно, ловит каждое слово, впитывает в себя, как губка, как гимназист на первом занятии. — а вы, михаил павлович, действительно навсегда переезжаете в малороссию, верно? — тонкая кожа ладоней покрывается алыми следами полумесяцев от острых ногтей — еще больнее сердцу, ведь теперь, как только глупая недо-вражда позади, и все наладилось, он уезжает. и это никак не исправить. — мишель, — исправляет он, зыркая из-под кудрявой, пшеничной челки. он на мальчишку больно похож, хотя чего уж, ему 19 всего — молодой совсем, только год как в семеновском служит, наконец из юнкеров переведен. — п-простите? — алина отставляет чашку и наклоняет к плечу голову. бестужев тихо смеётся и смотрит своими карими глазами прямо в душу, вскрывая все замки, не то что сжигая, а взрывая мосты, все пути к отступлению. глаза у него темнее меда, лишь светлые крапинки по внешней стороне пляшут, как черти в глубине зрачков. по носу и щекам рассыпаны солнцем едва-едва заметные веснушки, — веснушки, и зимой? — прошу вас, называйте меня «мишель». мне, право, так привычней, к тому же, меня так называют друзья и близкие. где-то в груди, с левой стороны громыхнуло и остановилось одно трепещущее девичье сердце. алина поднимает на него темные глаза и поправляет причёску. распустить бы волосы, — от шпилек, бантов и хитросплетения кос болит голова, — но тогда придётся встать, встать не только ей, но и м и ш е л ю, ведь этикет велит делать именно так., но видно его разморило теплом комнаты, чаем и в какой-то момент бутылкой шампанского, выуженого и буфета. — хорошо, мишель, — наблюдает за его реакцией — бестужев-рюмин, потягиваясь, как кот, садится по-прямей, пытаясь понять собственные ощущения и эмоции. — тогда и вы можете обращаться ко мне без излишнего фарса и отчества, просто «алина», если угодно, — бестужев заинтересованно кивает, — так это правда? рюмин слова на языке катает, пробует на вкус все ответы, гласные мысленно растягивая, поглядывает из-под чернильных ресниц. — наш государь милостив. быть может и не навсегда. что-то внутри так болезненно ухает, но он берет ее за руку и так избито, так делает в дамских романах каждый второй мужчина, — алина знает, она читала, читала пока папенька не видит; ей передавала служанка, а уж откуда они у нее — ларецина не знает, не любит быть излишне любопытной, — но от этого не менее чувственно и романтично, пускай в их отношениях и совершенно не допустимо; заглянув в глаза тихо говорит: — но я обязательно буду писать вам. вы ведь будете ждать моего письма оттуда? и лишь потом, купаясь в золоте васьковских полей, вкладывая веточки вереска и ромашки в исписанные листки, и без пого пахнущие травами, солнцем и полынью, михаил поймёт, что значил тот робкий кивок. * я солгал (фр.)