Твої гріхи

Тина подходит к шкафу, демонстрируя красивое белое платье на вешалке, а затем улыбается, получая комплимент от Дана. Между ними сейчас полтысячи километров и экран телефона. — Не забудь у мамы заколку, — её недавно тоненький голосок приобретает стальные нотки, демонстрируя серьёзность просьбы. — Уже закинул её в рюкзак, — Дан ложится на кровать и случайно роняет телефон. Слышит заливистый смех и поддаётся ему, забывая обо всех переживаниях, связанных с завтрашней съёмкой. — Ой, моя звезда упала. — Твоя звезда? — смущается, ласкает его обезоруженным взглядом и умиротворённо рассматривает привычные черты лица. — Моя персональная звёздочка, да, — зевает, поглядывая на время. — Кажется, я уже засыпаю, малыш. — Тогда спокойной ночи? — дует губы, не желая так скоро расставаться. Привыкла всегда засыпать в объятиях любимого мужчины, уверенная в том, что он будет охранять её сон. — Полюбуюсь тобой ещё чуть-чуть, если не усну, — в домашней одежде, с сонными глазами и растрёпанными кудрями — любимая версия Дана для Тины. Настолько привыкла к такому его виду, что костюмы и сценические образы перестали так сильно впечатлять, как раньше.

***

Лёгкая дымка рассеивается над вершинами, поглощая все мысли, которые не дают покоя. Сегодня прохладно. И, если бы здесь была Тина, Дан наверняка бы беспокоился о том, чтобы она не замёрзла. Но её нет. — Я не могу дозвониться, — вновь повторяет Балан, подходя к Алине, которая должна была руководить всем процессом фотосессии. Она кивает и пишет Паше в надежде, что хотя бы он будет знать, куда исчез их маленький босс. Но и у него нет ответа на вопрос, который уже второй час беспокоит Дана. Она не отвечает на сообщения с самого утра. Алина смирилась с тем, что предсвадебной съёмки у подножия горы в почему-то знаковом для них месте не будет. Видит замешательство в мужском взгляде и всё ещё находится рядом, хотя бы минимально поддерживая и не оставляя совсем одного. Дан мечется, не знает, куда звонить и где искать. Всё вроде бы было хорошо. Они планировали тихую свадьбу и шикарный трип по городам Европы. Грели друг друга ночами, целовались до потери пульса и не могли дольше нескольких дней находиться вдали друг от друга. Он даже не мог понять, за что ему ухватиться, не мог предположить, что её напугало. В их последнем разговоре, в котором она считала часы до встречи, не было ни одного предупреждения о надвигающемся бедствии. Очередной звонок в пустоту. Гудки, гудки, гудки… Тина сбрасывает, не дожидаясь, пока оператор сам прервёт попытку Дана дозвониться. — Паш, ну неужели нет никаких способов отследить её местоположение? — мужчину охватывает паника. — Ты сам просил дать вам свободу, — как бы Орлов ни старался спрятать свой испуг, у него это не выходит. Он отвык от таких фокусов, и сейчас ему вдвойне сложнее предположить, что делать дальше. Но ему повезло с собеседником, которому сейчас не до состояния Паши, потому что сам он едва ли способен складывать мысли в слова. — Единственное, что тебе остаётся, — это ждать. Можешь даже не пытаться её искать: она спрячется так, что с собаками не найдёшь. Балан тысячу раз повторяет то, что сбился с ног, а Паша лишь молча ждёт, пока эта катастрофическая пытка над самим собой закончится. Он знает её множество лет и с видом знатока настаивает на том, чтобы Дан ждал её в отеле, в котором она провела сегодняшнюю ночь. Твердит по кругу, что поиски и бесконечные звонки ни к чему не приведут. — А если что-то случилось? — Дан запускает руку в волосы, стараясь хоть как-то унять мандраж. В его голове — не имеющий ни конца, ни края источник новых страхов, которые ускоряют сердцебиение и процесс старения нервных клеток. Ему действительно плохо. И очень страшно. — Паша, я не переживу. Он выпускает шёпотом это признание, не боясь больше ничего, что касалось бы его. Орлов, замечая очередное сходство Балана и Кароль, забивает на все свои дела и старается быть с ним на связи до того момента, пока его за руки не оттащат от телефона. Сидя в огромном пустом номере, перекладывая из рук в руки коробочку, которая хранила в себе кольцо для их самой важной съёмки, Дан начинает свыкаться с мыслью, что вся эта боль, поглощённая им за сегодняшний день, — кармический бумеранг. Перед его глазами — бледная, с синеватыми оттенками под глазами Тина, лежащая на больничной койке под огромным одеялом. «Возможно, ты мог стать отцом», — фраза, которая прямо или косвенно вызывает кошмары по сей день. Они с Пашей возвращались к этому разговору буквально один-два раза, рассуждая над тем, как беременность усложнила бы им попытку вернуть Тину к жизни. Та злополучная ночь в гримёрке, когда Тина задыхалась от физической боли и надежды, медленно сжигающей всё изнутри, сейчас давит на горло, не пропуская достаточное количество кислорода в лёгкие. Кинолента из ужасных воспоминаний проносится в его голове неуловимым вихрем. По щеке скатывается скупая слеза, состоящая из горечи и обиды. И глубочайшего душевного раскаяния. Сердце снова выпрыгивает, вспоминая о любимом человеке. В противовес заставляет вспомнить, как они прятались в гримёрках и не могли оторваться от губ друг друга, поездку к родителям, общий завтрак с подгоревшими блинами… Дан направляется к столику, на котором лежат успокоительные и таблетки от давления. Выпивает поочерёдно, не думая о том, в который раз прибегает к лекарствам за сегодняшний день. Делает большой глоток воды, когда на всю комнату раздаётся звонок. Спешит к телефону, лелея мысль, что это может быть его Тина. Хватается за сердце и тяжело дышит, замечая её имя на экране. — Ты в порядке? — обрушивает ей на голову самый волнующий вопрос и садится на кровать. Перед глазами всё плывёт, голова раскалывается. — Дан, приедь, пожалуйста, — говорит севшим голосом, чем пугает мужчину ещё больше. — У меня 2%, я одна в нашем доме… Она не успевает больше ничего добавить, потому что разговор прекращается. Очевидно, у неё разрядился телефон. Дан ругается про себя, отбрасывает смартфон в сторону и ложится на кровать, стараясь успокоиться. Кажется, самое страшное позади. Пишет Орлову, что Тина нашлась, и вызывает такси. В машине сидит почти неподвижно, вслушиваясь в тихую музыку, которая просачивается через динамики и норовит помешать мыслительному процессу. Он всё ещё думает о том, что пройденное сегодня — это справедливая расплата за то, каким подонком он был последние годы. Ему хочется поскорее оказаться в их доме, который они решили собственноручно построить в тишине и спокойствии. В месте, к которому они пришли, держась за руки. Ему хочется обнять Тину и убедиться, что она в безопасности. Вылетает из такси, громко хлопая дверью, и вдыхает прохладный ночной воздух. В груди всё трепещет, надрывается, хрипит. Стучит в дверь безостановочно, кусая иссушенные губы. Слышит быстрые шаги, напоминающие бег, и делает шаг назад. Тина бросается ему в руки через два удара сердца, обнимая так крепко, как только может. Дан с усилием перешагивает порог и ищет в кармане телефон, чтобы включить фонарик, поскольку в их доме ещё не подключено электричество. Замечает банки с краской в дальнем углу, валики, строительные материалы. Всё увиденное помогает ему держаться на плаву, не теряя здравый смысл. Он перехватывает Тину одной рукой и касается носом её волос. — Я думал, что сойду с ума, — опускается губами на лоб, оставляя там долгий поцелуй. — Зачем, Тина? Она поднимает голову, проходится пальчиками по его скуле, слегка поглаживая, а затем тянет за руку в сторону одинокого серого дивана, который стоит посреди большой комнаты. Садится в позу лотоса и принимается убирать за уши спадающие растрёпанные волосы. — Я была у врача, — её голос потерял все краски и интонации. Дан сглатывает подступающий к горлу ком и двигается ближе к ней. — Почему вы мне не сказали? Балан молчит, всё ещё не понимая, к чему она ведёт. Вспоминает, что утром, торопясь на съёмку, закинул в карман ветровки белоснежную заколку, которая была позаимствована у мамы Люды. Почти в кромешной тьме достаёт её и тянется к пшеничным волосам, чтобы заколоть непослушные пряди. Оставляет пальцы на подбородке, поднимая заплаканное лицо, и плотно сжимает губы, цепляясь якорем за беспокойные зрачки. — Почему вы не сказали мне о беременности? — тоненький голос, наверняка распознав замешательство, вновь крадётся навстречу. Тина забывает, как дышать, моргает быстрее обычного, чтобы спугнуть непрошенные слёзы, от которых сегодня очень устала. Она вся дрожит, вспоминая утреннее сообщение от своего врача и последующий разговор. Какие-то цифры, непонятные диагнозы и многообещающие прогнозы. Она просто хотела семью. Сдала все анализы, проконсультировалась со специалистом и узнала то, что Дан и Паша пытались скрыть. — Обещай меня дослушать, — берёт её руки в свои, поглаживая и успокаивая запутанную Тину. Встречает слабый кивок и, прочистив горло, старается донести до неё всю суть: — Я не помню тот день ровно до момента, пока мне не позвонил Паша. Он сказал, что ты в больнице, и я ощутил укол совести. Так стыдно мне ещё не было никогда. Он был немногословен, сказал лишь, что никто ни в чём не может быть уверен на 100%, так как уровень ХГЧ был превышен, но не настолько, чтобы утверждать факт беременности. Тина громко всхлипывает, не сдерживая больше накопившуюся боль. Плачет, не обращая внимания на тихую мольбу Дана хотя бы взглянуть на него. Одной рукой он касается щеки, растирая влагу. Тина утыкается носом ему в шею, обвивает его поясницу ногами и продолжает дрожать. В доме абсолютная пустота, не считая их двоих и серого дивана. Дан снимает с себя ветровку и набрасывает на хрупкие плечи, а затем делает кольцо из рук, плотно смыкая их у Тины на лопатках. Растирает ладонями спину, клянётся в бесконечной любви и сам беззвучно начинает плакать. Шипит, снова чувствуя неприятные покалывания в сердце. Тина отстраняется от него порывисто, вытирает собственные дорожки слёз и старается разглядеть лицо Дана. — Что? — её хватает лишь на три буквы, слетающие с её губ вместе с кашлем. Она обрамляет его лицо обеими ладонями, бегает глазами по морщинкам и родинкам, удачно освещаемые светом фонарика. Дан откидывается на спинку дивана и зажмуривает глаза, стараясь справиться с очередным приступом. Он не имеет понятия, что именно происходит и на сколько его хватит. Старается ровно дышать, но выходит слабо. — Дан, — зовёт, касаясь его грудной клетки. Смотрит пронзительно нежно, забывая обо всём, что сегодня произошло. Балан открывает глаза, которые она ещё никогда не видела такими страдающими. — Давай вызовем скорую? — Не нужно, — хрипит Дан и снова закрывает глаза. Тянет к Тине руку, и та делает замок, сплетая их пальцы. Кладёт голову на его грудь и свободной рукой гладит левую сторону, желая забрать всю его физическую боль себе. Лежат так несколько минут, пока Дану не становится легче. — Мне очень жаль, что нам с Пашей пришлось делить эту тайну столько времени, но иначе мы не могли. — Я поняла, я всё поняла, — он никогда не давал слабину, всегда был заботлив и окружал любовью. Но сегодня, увидев его в таком состоянии, Тина поняла, что значит ложь во спасение. Гораздо сложнее помочь человеку выбраться из моральной ямы, нежели добить его, прикрываясь «правдой». — Я была так зла, не понимая ваших мотивов. Мне казалось, что это конец, что дальше мы с тобой пойдём порознь. — Мы хотели тебя уберечь, — он вновь принимает сидячее положение, берёт ладошки, лежащие на его груди, в руки и нежно целует. — Я обещаю, что это была первая и последняя тайна. Ты всё ещё хочешь стать моей женой? — Хочу, — улыбается совершенно счастливо. — Закрой глаза. — Зачем? — Дан наклоняет голову, рассматривая её складочки у глаз, вызванные широкой улыбкой. — Ну, пожалуйста, — хлопает ресницами, напоминая ему маленькую племянницу. Дан выполняет просьбу, предупреждает, что он уже в немолодом возрасте и, кажется, ему вот-вот грозит инфаркт. Но Тина не реагирует, снимает со своих волос заколку, которая должна была придерживать подобие фаты на голове, и цепляет её за кудряшки. — Можно я тебя сфотографирую? Дану ничего не остаётся, кроме как согласиться. Он открывает камеру в телефоне и крепко обнимает Тину, демонстрируя в кадре новое украшение. Кароль показывает ему язык, а затем целует в щёку, и от неожиданности Дан тыкает пальцем по экрану, делая снимок. Очень нечёткий, но хранящий в себе безумное количество жизни. За ним последовал ещё десяток таких же ужасных по свету, но не менее искренних фотографий. — Повесим потом вот на этой стене, — Тина указывает пальцем в противоположную сторону, падая на подушку и утягивая за собой Дана, — чтобы всегда помнить о нашей «фотосессии».