Драть или не драть?

За скандал накажут плеткой! Есть закон про это четкий! (The Witcher 3: Blood and Wine)

Когда Анна Генриетта в сердцах воскликнула: «Плетей пропишу этой несносной бестии!» Детлафф сдуру подумал, что это она не всерьез. Потому что кто не знает досточтимую княгиню Анну Генриетту? Кто не знает ее вспыльчивого, но отходчивого нрава? Княгиня может возмутиться, пригрозить эшафотом, напророчить на твою голову всех кар земных, а потом поужинает, выпьет Сангреаля, да забудет обо всем на свете. Вон виконта Юлиана сколько лет мечтала вздернуть-колесовать-четвертовать, а поглядите — ходит живой и здоровый, даже затрещины не получил. А мастер Фабрицио с винодельни Кастель Равелло? Тоже ведь был кандидатом на виселицу, пока княгиня не вспомнила, что если не будет мастера, не будет и Сангреаля. А без Сангреаля княгине жизнь не мила, вот и остался мастер на своей винодельне винодельничать, разве что под строгим присмотром гвардейцев, но то временные трудности. Потому и Детлафф думал, что отделается легким испугом. Ну покричит княгиня, ну поругается, ну пощечину ему залепит одну-другую-третью — переживем, и не такое переживали. В самом деле, чем человеческая женщина, пусть даже коронованная, может всерьез высшему вампиру навредить? Знал бы Детлафф, чем дело кончится, он бы насторожился, увидев в глазах княгини недобрый огонек. Собрал бы вещи, помахал всем на прощание когтями и драпанул бы из Боклера куда глаза глядят, от ее милости подальше. Но он, по дурости и свойственной ему наивности не насторожился, и даже Геральт, скрестивший руки на груди и многозначительно покачавший головой, не навел его ни на какие тревожные мысли. В конце концов, Боклерская Бестия он или нет? Чего ему бояться? Это они его должны бояться, а он будет злорадно посмеиваться, выпускать когти и скалить клыки для пущего эффекта. На Геральта, однако, ни клыки, ни когти, ни злорадный смех впечатления не произвели. Ворвавшись на чердак заброшенного магазина, где Детлафф прятался от недружелюбной реальности, он после короткого приветствия и обмена любезностями, схватил Детлаффа за воротник плаща, как кота за шкирку, и потащил в сторону дворца. — Геральт! — возмущался Детлафф, — Ты что такое, гад, творишь? — Приказ княгини, — отвечал Геральт. — Так и сказала: а ну живо притащил сюда упыря этого, одна нога здесь, другая там! Еще каблуком топнула так угрожающе. — Каблуком топнула, говоришь? — Ты бы слышал, аж эхо по залу разлетелось. — Да, недаром о тебе слухи ходят, что ты тот еще подкаблучник. — А ну цыц! — прикрикнул Геральт. — Тоже мне, юморист нашелся. В тот момент Детлаффа начали одолевать смутные сомнения, что скандалом и парочкой пощечин дело не ограничится. Сомнения стали крепнуть, когда встречные горожане начали ахать, глядя на них: это что, та самая бестия? Это что, ведьмак ее таки изловил? А что же теперь, милсдарь Геральт, что теперь-то с ним делать будете? — Разберусь, — отвечал Геральт таким тоном, что у Детлаффа бросало в холод, несмотря на туссентскую жару. По-настоящему Детлафф встревожился, когда Геральт остановился у дворцовых ворот, сунул руку в наплечную сумку и извлек оттуда пару дальвинитовых наручников. Отполированный металл блеснул в свете солнца, и Детлаффу от этого блеска стало нехорошо. — Это еще зачем? — напрягся он. — Для безопасности, — ответил Геральт. — Для чьей безопасности? — Для моей. И для твоей заодно. И для безопасности всего княжества, если говорить начистоту. Давай, руки за спину. Детлафф возмутился до глубины души, упер руки в боки и посмотрел на Геральта самым злобным и прожигающим взглядом, какой только смог состроить. — Геральт, я не могу! Это просто неприлично! Давай хотя бы не здесь! — Как говорила моя бывшая: возможно ты будешь удивлен, но наручники также используют за пределами спальни, — не отступал Геральт. — Детлафф, дважды просить не буду: повернись и руки за спину. — Скотина, — выругался Детлафф, — лучше бы ты эти наручники по другому назначению использовал. — Не волнуйся, и до этого дойдем, — ухмыльнулся Геральт, сковывая его запястья, — А пока что придется по старинке. Ты у нас, как-никак, особо опасный преступник, вести тебя на аудиенцию к Анариетте просто так было бы неоправданным риском, а в кандалах ты никаких безобразий не натворишь. — Я и не собирался, — обиделся Детлафф, — ты меня совсем-то за дикую бестию не держи. Геральт ничего не ответил. Только встал позади него, положил ему руку на спину и повел во дворец. Детлафф шел, опустив голову, рыча каждый раз, когда Геральт толкал слишком сильно. Так они миновали дворцовые сады, заросшие яблонями и липами, мраморные беседки, где отдыхали от дневной жары юные прелестницы, миновали ухоженные клумбы, альпийские горки и оранжереи. В воздухе висел запах скошенной травы, олеандра и роз, и Детлаффу очень хотелось сбросить тесные кандалы, расстелить свой плащ на лужайке под цветущим деревом и лечь наслаждаться погожим деньком. И чтобы никакие ведьмаки не толкали в спину и никакие коронованные особы не вызывали его на личную аудиенцию, явно не сулящую ничего хорошего. Срочный приказ, кандалы ради безопасности, обещания разобраться — да что происходит, черт побери? Совсем скверно на душе у Детлаффа стало, когда Геральт, вместо того, чтобы идти во дворец, свернул куда-то за угол и направился к неприметной двери из толстых грубых досок, одиноко темневшей на фоне глухой оштукатуренной стены. — Ты куда меня ведешь?! — перепугался он. — Куда надо, — отмахнулся Геральт. — Кому надо? — Мне надо. — А мне не надо, отпусти меня. — Детлафф, — Геральт посуровел и сдвинул брови к переносице, — не заставляй меня применять силу. — Ты мне не угрожай, — вскинулся Детлафф, — нашелся тут смельчак, высшему вампиру грозить вздумал! Смотри, как бы тебя наутро не нашли в собственной постели покусанного и обескровленного. — Смотри как бы тебя не нашли на кладбище, похороненного по кусочкам, — не остался ведьмак в долгу. — Это я тебе могу устроить, так что не дури. И да, советую не сопротивляться, не шипеть, не кусаться, и не орать, а то хуже будет. Будешь хорошо себя вести — быстрее отмучаешься и иди хоть на все четыре стороны. Все, пойдем, нас ждут уже. Не дожидаясь ответа, Геральт подошел к двери и постучал в нее кулаком. Послышались тяжелые шаги, затем лязганье засовов, и вскоре дверь отворилась. Взору Детлаффа открылся узкий темный коридор с лестницей, уходящей вниз. Из коридора пахло сыростью, пылью и чем-то гнилым, будто он вел в давно нечищеный погреб, склеп или темницу. Из коридора вышел высокий абсолютно лысый мужчина лет сорока с роскошными черными усами и суровым недовольным лицом. Он был одет в дорогой и отполированный доспех княжеского гвардейца, его правый висок рассекали три тонких шрама от когтей, губы были сжаты в тонкую нитку. Он кинул на Детлаффа короткий презрительный взгляд и повернулся к Геральту. — Это он? — Да, — ответил Геральт. — Собственной персоной. — Так вот значит, как высшие вампиры выглядят, — протянул гвардеец. — Я думал, он страшнее. Детлафф поднял голову и зашипел, выпустив клыки, но тут же получил подзатыльник от Геральта. — А ну не шипеть! — прикрикнул он. — Не указывай мне! — Правильно, Геральт, не указывай, — сказал гвардеец. — Указывать ему буду я. Идемте уже. А ты, — он повернулся к Детлаффу, — чтобы без глупостей! — Что тут, вашу мать, происходит?! — разозлился Детлафф. — Какого черта меня сюда притащили?! — Скоро узнаешь, — сказал Геральт. — Ну, иди, иди. И снова толкнул его в спину, направляя к коридору. Детлафф зарычал и попытался дернуться, но тут же взвыл от боли в скованных руках. *** Тяжелая дверь тюремной камеры на каждый удар отзывалась глухим грохотом, но не сдвигалась ни на дюйм. — Выпустите меня! — орал Детлафф на всю темницу. — Открывайте, гвардейцы позорные, чтоб вас всех фледеры сожрали! Его голос эхом отражался от стен камеры, разносился по коридорам, но ни до чьих ушей, похоже, не долетал. — Выпустите! — не сдавался Детлафф. — Свободу упырям! — Не ори! — раздался голос Геральта из коридора. — Кому было велено не орать? — Сам не ори, выпусти лучше! — Нет. — Ведьмака ответ! Выпусти, или я опять брукс и альпов на город натравлю, сожгут все, что в ту ночь не сгорело! Геральт издал горестный стон и куда-то ушел. Детлафф, последний раз ударив ногой в дверь, опустился на пол камеры и уткнулся лбом в согнутые колени. Камера была размером со стойло в конюшне, и в ней не было даже скамьи. Обстановка была мрачноватая: грязный пол, каменные стены, дверь, сколоченная из грубых досок и укрепленная железными пластинами. С потолка свисали цепи с наручниками на концах, но на них Детлафф старался не смотреть. Ему хватало дальвинитовых кандалов — со скованными за спиной руками было жутко неудобно, плечи сводило от каждого неудачного движения. Было сыро и душно. Откуда-то из темного угла доносился мышиный писк. — Выпустите, а? — попросил Детлафф, сам не зная, кого. — Чего меня тут заперли? Никто не ответил, только капля воды сорвалась с потолка и разбилась об каменный пол. *** Полчаса спустя послышался стук тяжелых сапог по каменному полу. Кто-то подошел к двери и вставил ключ в замок, но поворачивать не стал, видимо размышлял, стоит выпускать Детлаффа сейчас или пусть еще посидит, подумает над своим поведением. Сквозь дверную щель Детлафф различил запах металла, выделанной кожи и одеколона. Значит, не Геральт, понял он. Черт побери, с Геральтом было бы понятнее. — Упырь! — позвали из-за двери, и Детлафф узнал голос того лысого гвардейца с большими усами, который запер его здесь. На сердце стало тревожно — с гвардейцами даже вампирам лучше не шутить. Как там говорят в народе: кто гвардейцев не боится, тот окончит дни в темнице? — Сам ты упырь! — огрызнулся Детлафф. — Обидно было, между прочим! В ответ гвардеец разразился длинной тирадой о том, что когда Детлафф и его бруксы с альпами громили и жгли Боклер, ему (гвардейцу, а не Боклеру, хотя тут можно было бы поспорить) тоже было обидно, но вероломным упырям на это было решительно все равно. Так что и ему на упыринные обиды теперь будет начихать, потому как нечего было посреди города безобразия учинять и со спичками баловаться. «Спички вампирам не игрушка!» — эту фразу гвардеец четко и с выражением повторил несколько раз, да еще и топнул сапогом для большего эффекта. — Да понял я, понял, хорош уже, — проворчал Детлафф. — Тебя как звать-то, зануда усатый? — Меня звать Дамьен де ла Тур, — ответил гвардеец, вложив в голос весь апломб, на который был способен. — Я выполняю приказ ее милости досточтимой княгини Анны Генриетты: показать этой несносной бестии, где зимуют раки. — Чего? — не понял Детлафф. — Это с народного переводится: «пойдем, прогуляемся до Сансретура»? — Нет, — сказал Дамьен. — Это с народного переводится: «хана тебе, упырь треклятый!». — Вот так вот, значит, — надулся Детлафф. — Не шалил, никого не трогал, музыкальные шкатулки починял — и сразу хана! Произвол! Признайтесь, у вас в Туссенте просто клыкастых не любят. — Да мы, видишь ли, до недавнего времени против клыкастых ничего не имели, — протянул Дамьен, — а потом завелся у нас тут один. Высокий такой, в черном плаще, глаза злые, морда противная. Не знаешь такого случайно? Детлафф фыркнул и не ответил. — Вот из-за него у нас теперь к клыкастым особое отношение. Мы с Геральтом и ее милостью досточтимой княгиней Анной Генриеттой никак не можем решить, что же нам с тобой делать. — Да что тут решать, выпустите! — Цыц! — прикрикнул Дамьен. — Вот насчет того, чтобы выпустить точно разговоров не было. Даже не думай, вампир, ты у нас за свои безобразия на орехи получишь! — На орехи? — не понял Детлафф. — Может, лучше на вино? — Тьфу ты! — выругался Дамьен. — Бестолковый упырь. Никакой культуры! Далее последовала получасовая лекция о риторике, диалектах и значении местных идиоматических выражений, которую Детлафф предпочел пропустить мимо ушей. — Слушай, вояка, как там тебя звать-то… — сказал он, дождавшись паузы в монологе Дамьена. — Ты выпускать меня собираешься? Из-за двери послышалось тяжелое дыхание и тихая ругань. Детлафф уже испугался было, что сейчас гвардеец начнет читать ему еще одну лекцию, на этот раз о хороших манерах и дворцовом этикете, но тут послышался шорох — ключ начал поворачиваться в замке. Детлафф тут же вскочил на ноги, отряхнул плащ (насколько это было возможно со скованными за спиной руками) и попытался придать лицу выражение оскорбленного достоинства. Дверь камеры открылась с оглушительным скрипом, и Детлафф снова увидел Дамьена. Он стоял, уперев одну руку в бок, а в другой сжимая связку ключей, и постукивал по полу носком сапога. Брови его были сведены к переносице, усы подергивались, в глазах сверкал недобрый огонек — вид у Дамьена был, мягко говоря, устрашающий, и Детлаффу от этого зрелища стало тревожно на душе. Дамьен прокашлялся, сунул ключи в карман и окинул Детлаффа презрительным взглядом. — Значит, так, упырь, — начал он. — Как ты уже, полагаю, догадался, воспитательной беседой ты не отделаешься. О том, чтобы выпустить тебя прямо сейчас, тоже речи нет. От казни и исправительных работ Геральт тебя отмазал: башку тебе отрубать все равно бесполезно, а в каменоломне от тебя толку не будет, — но некоторых, как говорят на Севере, коррекционных звездюлей, мы тебе решили прописать. Смекаешь? — Да уж смекаю, — Детлафф поник духом, — чего же тут не смекать? Кровожадный вы, все-таки, народ, людишки. Только и знаете, что вампиров несчастных мучить. Выпустили бы, и дело с концом. — Тьфу ты! — разозлился Дамьен и сплюнул на грязный пол темницы. — Заладил: выпусти, выпусти! Выпустим мы тебя, не переживай. Плеткой отстегаем — и можешь хоть на все четыре стороны идти. Только Боклер больше не жги, а то второй раз мы все-таки задумаемся про плаху или каменоломню. — Так, погоди, погоди! — испугался Детлафф. — Что значит: «плеткой отстегаем»? Это тоже какое-то местное крылатое выражение? — Нет, — устало пояснил Дамьен. — Это означает именно то, о чем ты подумал. В тот момент в душе у Детлаффа что-то оборвалось. *** Путь до камеры пыток казался Детлаффу бесконечным. Коридор тянулся и тянулся. Пыль под ногами, коптящие факелы, стены сложенные из неровных темных камней, тяжелые двери с маленькими зарешеченными окошками на уровне глаз — Детлафф не знал, чего хочет больше: чтобы коридор поскорее кончился или чтобы подольше не кончался. С одной стороны паршиво, хочется поскорее дойти, а с другой — как вспомнишь, куда этот коридор ведет, так назад повернуть охота. В коридоре было холодно и сыро. Плащ и камзол пришлось оставить в камере, вместо них Дамьен заставил напялить странную белую безрукавку с завязками на спине — как он объяснил, чтобы ее можно было снять, не расстегивая кандалов. В этот раз Детлаффу сковали руки спереди, и теперь он шел, опустив голову, и рассматривал дальвинитовые браслеты на запястьях. Дальвинит поблескивал в свете факелов. — Слушай, — начал Детлафф, — может, все-таки выпустите?.. — Даже не начинай, — отрезал Дамьен. — Тогда я тебя… — Не кусаться. — Гвардеец, имей совесть, я же могу… — Не можешь! — Слушай, это произвол! Вот выйду отсюда и… — А ну заткнулся! — Ррррр! — Не рычать! — Сволочи, — обиделся Детлафф, — даже рычать не разрешают. За время пути Детлафф успел послать по матушке всех ведьмаков, гвардейцев, коронованных особ и прочих нехороших личностей вместе взятых. Заодно успел помолиться всем богам, которых смог вспомнить (в богов он не верил, но не повредит!) и поругать себя за недальновидность. У княгини нрав отходчивый, покричит, да остынет; Геральт в тот раз отпустил, и в этот отпустит… Нельзя быть таким наивным, но кто же знал, что их с Геральтом прогулка по Боклеру обернется заключением и поркой? Эх, ты, укорял Детлафф сам себя. Повелся на вранье про личную аудиенцию к Анне Генриетте, а в итоге дал себя обработать как новиградская девка. Хотя чего удивляться-то? Сам с ведьмаком связался… Наконец в конце коридора показалась тяжелая дверь, укрепленная листами железа. Дамьен подергал за ручку, хмыкнул, достал из кармана связку ключей и принялся искать нужный. Детлафф обернулся — хотел улучить момент и дать деру прочь из темницы, но под суровым взглядом Дамьена не решился. В кандалах далеко не убежишь, двери все закрыты — как пить дать догонит. Тем более, вдруг про плаху и каменоломню он не пошутил? — Геральт и княгиня что-то задерживаются, — сказал Дамьен, ковыряясь в замке. — Я думал, они уже здесь. — Княгиня будет присутствовать? — удивился Детлафф. — Она что, лично приговоры в исполнение приводит? — Делать ей больше нечего, — фыркнул Дамьен. — Максимум отвесит тебе пару пощечин. Для профилактики, так сказать. — Слушай, гвардеец, — предпринял Детлафф отчаянную попытку, — если речь идет о паре пощечин, то зачем было меня сюда приводить? Темницы, пыточные камеры какие-то, кандалы эти еще… Пришли бы в тронный зал, ее милость залепила бы мне пару раз, и всего делов. Я бы потерпел, когтей не выпустил. Обидно, конечно, когда тебя по морде лупят, пусть даже коронованные особы, но раз уж дело государственной важности… Дамьен справился, наконец, с замком, сунул ключи в карман и распахнул дверь. — Нет, я тебе поражаюсь! — сказал он. — Мне Геральт говорил, что ты святая наивность, но, похоже, он тебя недооценил. Ты кучу народу к праотцам отправил? Отправил. Город поджег? Поджег. Сестру княгинину сожрал? Не отпирайся, я знаю, что это твоих клыков дело. И ты думал, что парой пощечин и воспитательной беседой отделаешься?! — Не отделаюсь, да?.. Вместо ответа Дамьен втолкнул его в камеру, зашел следом и захлопнул дверь. Детлафф выругался себе под нос и огляделся. Почему-то ему казалось, в пыточных камерах всегда так тесно, что летучей мыши негде повиснуть, но эта оказалась просторной, и оттого еще более пугающей. Повсюду стояли свечи и факела в чугунных канделябрах, их свет отражался от сырых каменных стен. В дальнем углу стояла дыба, рядом с ней — еще какие-то страшные орудия, которые Детлафф решил не рассматривать. На широком деревянном столе валялись щипцы, клещи, кочерги, кнуты, ножи, странные изогнутые заостренные железяки. Стояли склянки с какими-то мутными и наверняка ядовитыми растворами. С потолка свисали цепи, под ними располагался деревянный помост высотой в две ступени. В воздухе пахло ржавчиной, отсыревшей штукатуркой и засохшей кровью. Детлафф поежился от холода и покосился на маленькое зарешеченное окошко под потолком. Если бы не дальвинитовые кандалы, он бы уже давно обернулся туманом и улизнул. Невыносимо здесь находиться, страшно, а как подумаешь, что здесь с тобой делать будут… *** — Будем драть! — объявила Анна Генриетта, топнув каблуком. — Тут и думать нечего! У Детлаффа от ее властного высокого голоса сердце пропустило удар. Стоять посреди пыточной камеры обездвиженным и жалким, в одних брюках и полупрозрачной рубахе, Детлаффу было до ужаса неловко. Дамьен заставил его встать коленями на помост и приковал его запястья к цепям, свисавшим с потолка. Детлафф, пока он возился, успел прошипеть сквозь сжатые клыки все проклятия и ругательства, которые только смог вспомнить, даже на вампирском парочку добавил. На Дамьена это не произвело никакого впечатления. Он оглядел Детлаффа с головы до ног, похлопал его по спине, мол, готовься — Детлафф хотел прошипеть что-нибудь еще, но тут отворилась дверь, вошли Геральт и княгиня, и стало не до грязных выражений. Княгиня прошла по камере, громко цокая каблуками, и встала напротив Детлаффа. Он зажмурился и попытался отвернуться, но она приподняла ему голову. Детлафф почувствовал холод ее пальцев, горьковатый аромат ее духов, боль от ногтей, впившихся в подбородок. Наконец, он повиновался, посмотрел на нее — и если бы он уже не стоял на коленях, у него бы подкосились ноги. Для совершения зверской экзекуции над Боклерской Бестией Анна Генриетта выбрала воистину импозантный наряд. Высокие сапоги, узкие кожаные брюки, черная блузка без рукавов и с высоким воротником, перчатки до локтей. На глазах княгиня нарисовала длинные кошачьи стрелки, волосы собрала в высокий хвост. В руках она держала кожаную плеть с посеребренной ручкой и девятью жесткими хвостами и периодически помахивала ей, злорадно усмехаясь. В общем, выглядела княгиня настолько устрашающе и сногсшибательно, что Геральт и Дамьен, стоящие позади, смотрелись на ее фоне бледной молью. «Вот тебе и высшая власть, — перепугался Детлафф, — а я-то, наивный, считал, что дело парочкой пощечин и скандалом ограничится…». Анна Генриетта потрепала его по щеке, сделала пару шагов назад и принялась ходить туда-сюда. Стук ее каблуков эхом разносился по камере. Детлафф заметил, что хвосты плети, которую княгиня держала в руках, вымазаны какой-то вязкой лиловой жидкостью и, принюхавшись, различил едкий запах масла против вампиров. Стало еще страшнее, хотя, казалось бы, куда уже?.. — Ваша милость, — подал голос Геральт. — Так что вы думаете с ним делать? Все-таки драть? — Драть, конечно, — согласилась Анна Генриетта. — А что, другие варианты есть? — Нет, драть определенно, — подхватил Дамьен. — Вообще давно пора было драть, я считаю. — Да, наверное, драть, — протянул Геральт. — Или все-таки не драть? — Драть! — прикрикнула Анна Генриетта. — В конце концов, что с этими бестиями еще делать? Нет, тут только драть… — Драть, согласен, — кивнул Дамьен. — вообще не понимаю, чего вы так долго думали? Драть его — и дело с концом! — Нет, слушайте, драть эту заразу надо… — А я сразу говорила, что драть, а вы что-то спорите со мной… — Да ясно было, что драть! И не спорили мы, ваша милость, сразу согласились, что драть надо… Этот странный спор продолжался и продолжался. На двадцатом «драть» Детлаффу стало совсем скверно. — Ваша милость! — взмолился он. — Досточтимая княгиня Анна Генриетта, не велите казнить… эээ… то есть, не велите драть, я хотел сказать! Госпожа, я раскаиваюсь! Я искренне сожалею, только драть меня не надо! Геральт, Анариетта и Дамьен разом замолчали и посуровели. Геральт скрестил руки на груди, Анариетта уперла руки в боки, Дамьен подкрутил усы и утер платком лысину. Детлафф дернулся в цепях в тщетной надежде освободиться — от неудобной позы плечи затекли, а колени болели от долгого стояния на твердом постаменте. — Нет, вы слышали?! — воскликнула княгиня, взмахнув плетью. — Раскаивается он. Драть, говорит, его не надо! Какая дерзость! — Это вы, ваша милость, с ним в темнице не разговаривали, — оживился Дамьен. — Слышали бы вы, как он на весь коридор орал, чтобы его выпустили! Я чуть не оглох, пока его сюда вел, а он, мерзавец, вырывался, рычал, покусать меня хотел, все вопил, чтобы его отпустили… — А вот это уже вранье! — возмутился Детлафф. — Не надо, пожалуйста, преувеличивать. Досточтимая княгиня, ваш капитан дворцовой гвардии — паршивый обманщик, его самого драть надо! — Об этом ты не переживай, — сказала Анариетта. — С Дамьеном я воспитательную работу провести всегда успею, а сейчас, дорогой вампир, речь о тебе. Что же нам с тобой делать-то? — Так решили же уже, — отозвался Геральт. — Обсудили уже двадцать раз, что будем драть. Или не драть? — Драть! — топнула ногой Анариетта. — Драть, конечно, что за вопросы? — подхватил Дамьен. — С упырями только так, я считаю. Им пока плетей не пропишешь, будут такие безобразия вытворять, что у нас от Боклера ничего не останется. Нет, тут только драть! Ваша милость, дайте я с него шкуру спущу! — А шкуру-то зачем спускать?! — испугался Детлафф. — Или это тоже местное идиоматическое выражение вроде зимовки раков? — Ну… — протянул Геральт. — Не совсем. Шкурку твою, конечно, не спустят, но попортят изрядно. Плетка, знаешь ли, лупит больно. Вон меня несколько лет назад в замке Ла Валеттов в Вызиме так отстегали, такие шрамы остались! Как вспомню, холодок пробегает по спине. Анариетта и Дамьен с удивлением посмотрели на него. Детлафф опустил голову и уставился в пол, стараясь не слушать этого разговора. — И как, быстро оклемался? — спросил Дамьен. — А куда деваться было? На нас, ведьмаках, все как на упырях заживает. — То есть этого мерзавца не щадить, от души ему вломить, чтобы на всю жизнь запомнил? — уточнила Анариетта. — Ты, ведьмак, смотри, если окажется, что плетка ему не страшна, мы тебя самого драть будем, за клевету и непрофессионализм. — Ваша милость! — осекся Геральт, — а меня-то за что? Я же это так, чисто теоретически… — Понятно, — мрачно заключил Детлафф. — У вас, дорогая княгиня, для всех проблем одно решение. В любой непонятной ситуации вы прописываете собеседнику плетей. Ведьмак не то сказал — драть; гвардеец, отчитываясь о проделанной работе, в показаниях запутался — драть; высший вампир немного со спичками побаловался — драть его как сидорову козу! Мне вот интересно, а барда своего сладкоголосого вы тоже уже отстегать успели? Или он на очереди пока? Повисло напряженное молчание. Геральт отошел к стене и принялся делать вид, что его тут нет, Дамьен покосился на разложенные на столе пыточные инструменты, Анариетта нахмурилась и принялась вертеть плетку в руках. Пару раз хлопнула ею по ладони, проверяя, достаточно ли твердая. Детлафф попытался повести плечами, чтобы размять затекшие руки. — Так-так-так, — протянула Анариетта. — Четырех рыцарей на тот свет отправил. В городе погром устроил. Сестру мою несчастную сожрал… — Да не сожрал я ее… — Не смей перебивать! — Ваша милость… — Молчать! — рявкнула княгиня. — Стоять и бояться! Мало тебе твоих ужасных преступлений, несносная бестия, так ты еще и высшей власти дерзить надумал! Стоит тут, понимаете ли, ремарки вздорные отпускает, мои методы наказания критикует, а в довершение всего еще и пытается всеми силами избежать справедливого возмездия за все учиненные безобразия. Не надо, говорит, драть! Помилования он просит! За что тебя помиловать-то, мерзавец? За красивые глаза? В голове Детлаффа в один миг пронеслись тысяча самых разных предложений, но все были одинаково абсурдны и разозлили бы княгиню, рискни он их высказать. Не станешь же напоминать княгине, что раз к ней обращаются «Ваша милость», то стоило бы быть помилостивей, или сказать, что за красивые глаза помиловать странно, глаза-то самые обычные, вот то ли дело клыки!.. В итоге Детлафф решил, что разумнее всего будет промолчать. Анну Генриетту этот ответ, очевидно, устроил. — Геральт, подготовь его, — сказала она. А затем развернулась на каблуках и отошла на несколько шагов, всем своим видом давая понять, что разговор окончен. Геральт, бормоча себе под нос что-то про дерзость, владык и заразу, зашел Детлаффу за спину и принялся расшнуровывать ему завязки на рубахе. Иногда он касался его кожи, и Детлафф вздрагивал всякий раз: руки у Геральта были ледяные, а пальцы твердые и шершавые, как неошкуренная доска. — Слушай, зачем на меня вообще эту хламиду напялили? — шепотом спросил Детлафф. — А ты что, думал перед княгиней голым торсом щеголять? — так же шепотом ответил Геральт. — Кубиками на прессе ее впечатлить рассчитывал? — Лучше бы меня в плаще оставили. А то холодно как-то и вообще… Может, я стесняюсь? — Ты? Стесняешься? Ты меня за идиота держишь, а не стесняешься. Как мы тебя через плащ-то будем драть? А ну выпрямись, не сутулься! Зараза, ну и кривой же у тебя хребет… — Нашелся критик! — закатил глаза Детлафф. — Клыки у меня, видите ли, острые, когти слишком длинные, глаза злые, морда противная… теперь еще и хребет кривой! Не угодишь вам, людишкам! Еще и зверства надо мной собрались совершать. Ты меня от порки не мог отмазать? — Упырь, совесть имей! — возмутился Геральт. — Мне знаешь, чего стоило уговорить княгиню не казнить тебя и на исправительные работы не отправлять? Мне самому чуть плетей не прописали за критику высшей власти. — И поэтому ты напомнил княгине, что она хотела прописать плетей мне. Ну, спасибо, Геральт, выручил! Ты молодец, сам порки избежал, а мне отдуваться. Вот же заладила княгиня: драть, драть… — Эй, что за разговорчики в строю? — прикрикнула Анна Генриетта. — А ну заткнулись! Геральт, сколько можно возиться? — Все, ваша милость, все… — вздохнул он и, расправившись с последней завязкой, сдернул с Детлаффа рубаху. — Готово. Можете драть этого упыря, сколько вашей душе угодно. Удачи, Детлафф, приятной порки, царствия тебе небесного, я запомню тебя молодым. Детлаффу от этих слов стало страшно, холодно и как-то очень одиноко. Анариетта улыбнулась и, покрепче ухватившись за рукоятку плети, кивнула Геральту, мол, иди, дальше мы сами разберемся. Геральт вышел из камеры, прикрыв за собой тяжелую скрипучую дверь. Как только он ушел, на лицах Анариетты и Дамьена тут же появилось выражение истинного злорадства, какое бывает у грабителей, подловивших беззащитную жертву в переулке. Детлафф зажмурился, отвернулся и попытался подумать о чем-нибудь хорошем. Получилось плохо. «Думай о вине! О вкусном вине, о красивых женщинах, о туссентских пейзажах, о том, как покусаешь всех, когда уйдешь отсюда, в конце концов…» — Ваша милость, предоставите мне право задать трепку этому упырю? — спросил Дамьен. — Или сами начать изволите? — Сама начну, — ответила Анариетта. — А ты уже потом доверши дело. Только смотри, не жалей! Будет молить о пощаде — не слушай. — Не буду я о пощаде молить! — огрызнулся Детлафф. — Будешь, будешь, — усмехнулся Дамьен. — У меня рука тяжелая. — А у меня опыт большой. — добавила Анариетта. — Я знаешь, сколько преступников уже выпорол? — А я знаешь, сколько сессий провела? Хочешь, у Лютика спроси, он впечатлениями поделится. — Так что ты, вампир, не переживай, мы в порке толк знаем. Вон, недавно тут парочка разбойников из банды Сианны побывали… — Ой, как они орали, как орали! В моих покоях было слышно! Ты так громко не ори, а то у меня голова заболит... — Все, хватит! — не выдержал Детлафф. — Хорош языками чесать! Решили драть — так вперед, а то мне аж бояться страшно! Или вы передумали уже? Если передумали, то выпустите! А то сколько можно: угрожаете, угрожаете, а ничего не делаете. У меня плечи уже затекли и колени болят от стояния в такой позе. Хоть бы подушку на этот постамент подложили. Никакого у вас, княгиня, уважения к государственным преступникам нет. Только и знаете, что каблуками топать, да плеткой размахивать. Тьфу ты, высшая власть! Анариетта и Дамьен разом посуровели и покосились сначала на плетку, а потом на стол с ядами и пыточными инструментами. Детлафф с ужасом понял, что сболтнул лишнего. — Раз ты, дорогой упырь, нас поторапливать изволил, то начнем, — улыбнулась княгиня. — Как выразился Геральт, приятной порки, господин Бестия. Есть, что сказать напоследок? *** — Противная вы, княгиня, и Сангреаль ваш — бормотуха галимая?! — ужаснулся Геральт. — Ты что, так и сказал?! — Не совсем, — простонал Детлафф. — Сангреаль я, кажется, назвал косорыловкой… Да прекрати уже, мне и так плохо! Геральт пожал плечами и продолжил обрабатывать ему заживляющей мазью следы от плетей. В спальне на втором этаже Корво Бьянко пахло свежей выпечкой, лекарствами и травяным чаем. Из гостиной внизу доносились разговоры прислуги, кто-то ходил взад-вперед, кухарка напевала себе под нос, колдуя над ужином. Детлафф вслушивался в шум, стараясь отвлечься от боли: вся спина была исполосована темными кровоподтеками: сразу видна рука мастера! — как выразился Геральт. Детлафф себе за спину посмотреть не мог, потому поверил ему на слово. За окном стоял теплый летний вечер, Геральт сетовал, что ему жарко даже в тонкой рубашке — Детлаффа же колотил озноб, словно его окунули в ледяную воду. Только спина горела так, будто на ней развели костер. — Зверство, — всхлипывал Детлафф, морщась всякий раз, когда Геральт касался следов от плети. — Уж лучше бы меня на эшафот отправили. Подумаешь, повисел бы в петле, потом поспал бы, пока не заживет сломанная шея. А тут… Связали, как разбойника какого-то… — Ну, в каком-то смысле ты и есть разбойник. — Ой, помолчи! И без тебя тошно! Еще княгиня в процессе так угрожающе хихикала, мол, что, упырь, нравится тебе? Может, посильнее? Что же ты не кричишь, не больно, наверное, совсем? Каково, а? Ну, скажи же, зверство! — Зверство, — согласился Геральт. — А что ты хотел? Пощечиной отделаться? — Пощечину она мне, кстати, тоже залепила. И даже не одну, — вздохнул Детлафф. — Перед поркой, для настроя, так сказать. Как врезала, я сразу понял, что дело мое дрянь. Нет, страшная все-таки женщина эта ее милость досточтимая княгиня Анна Генриетта. В любой непонятной ситуации всех плетями лупит. Нет бы с миром отпустить… Геральт зачерпнул еще порцию заживляющей мази и нанес Детлаффу на спину. Мазь была холодная, как снег. — Я княгине этого не сказал, чтобы она не передумала, — начал он. — Но если бы тебе показательную порку не устроили, тебя бы народ в покое не оставил. Полезли бы из всех щелей охотники на вампиров, головорезы, авантюристы, странствующие рыцари, пожелавшие себе прибавку к жалованию… А так все знают: Боклерская Бестия на орехи получил, княгиня ему трепку задала, можно больше не волноваться. Я когда тебя из темницы вынес, меня знаешь, какая толпа обступила! — Зеваки треклятые. — И не говори! Заголосили: это что же, та самая бестия? Это что же, таки заставили вы его ответить за все причиненные народу страдания? И что же теперь, милсдарь ведьмак, он больше никого жрать не будет, город больше не подожжет? Как стая сорок, ей богу. — А ты им что ответил? — поинтересовался Детлафф упавшим голосом. — А я им всем сказал, что тебе хана! — заключил Геральт. — Вроде бы даже почти не погрешил против истины. — Это точно, — проворчал Детлафф. — Точнее и не скажешь. Они замолчали, устав от этого разговора. Геральт нанес последнюю порцию мази и вытер руки об полотенце. Детлафф чувствовал, как порванная кожа на спине медленно затягивается, как мазь холодит воспаленные следы от плетей: чертово масло против вампиров, если бы не оно, все зажило бы куда быстрее. За окном кто-то смеялся, мяукали коты, щебетали птицы. Ветер доносил запахи цветов и скошенной травы. Детлаффу захотелось на воздух — полежать под деревом и полюбоваться вечерним небом. — Слушай, — не выдержал Геральт после нескольких минут молчания. — А ты что, вправду думал, что княгиня тебя отпустит, залепив пару раз по щеке? — Честно? Не особо на это надеялся, — сказал Детлафф. — Но вдруг? Я-то думал, что она и вправду такая отходчивая, как мне казалось, а она вон даже барда своего плетьми успела отстегать. — Да это она для красного словца сказала, — засмеялся Геральт. — Лютик у нее плетей не получал. Лютику она давно все простила, и теперь ей его жалко. Тем более, если его начать драть, он так будет вопить! Весь Боклер оглохнет, и мы с тобой заодно. Ты не переживай. Княгиня сейчас отдохнет, поужинает, косорыловки своей выпьет, или как ты там Сангреаль назвал? — Ну да, как-то так. — Выпьет, говорю, бормотухи своей и снова станет добрая. Лютика она простила, меня простила, и тебя простит. А за то, что плетей тебе прописала, ты на нее не сердись. Тебя давно пора было выпороть за все учиненные безобразия. Как говорят в Туссенте: драть полезно. — Для чего полезно?! — Для профилактики! — заключил Геральт. — Чтобы больше Боклер не жег. Тебе что Дамьен сказал? Спички вампирам не игрушка! Ты запомнил? — Запомнил, запомнил, — простонал Детлафф. — Иди уже, любимец сиятельной княгини. Чтоб тебя самого драли, раз это так полезно! Смеясь, Геральт похлопал его по плечу, прикрыл тонкой простыней и ушел на первый этаж. Скрипнула дверь, послышались шаги на лестнице, голоса в гостиной: Геральт о чем-то разговаривал с дворецким, кажется, об ужине, погоде и пользе порки для высших вампиров. Детлафф фыркнул и уставился в стену. «Мерзавцы, — ругался он то ли на Геральта, то ли на Анариетту с Дамьеном, то ли на весь белый свет, — самих их надо драть за такие порядки! Полезно, видите ли! А я-то думал, что княгиня мне не всерьез грозит… Думал, поругается, да забудет. Болван я наивный! Надо было слушать, что говорят в народе! Вон, на каждом углу толкуют: кто гвардейцев не боится, тот окончит дни в темнице. Безобразий не учинять и сестер не жрать! Или вина не жрать? А, не важно… И самое главное: за скандал накажут плеткой, есть закон про это четкий! Самое главное-то я как мог забыть?!»