Американка

Пока Роберт ухаживал за Корой, леди Грэнтэм называла потенциальную невестку не иначе чем «эта американка», там самым давая понять степень и глубину своего неодобрения. Но лорд Грэнтэм, уточнив размер приданого, союз не просто благословил, а, возможно, и проклял бы сына, вздумай тот переменить намерения. Во время споров между матерью и отцом Роберту, вероятно, и хотелось бы пожаловаться пусть даже камердинеру «меня никто даже не спрашивает», но возможности такой у него не было. Этот брак целиком был его затеей и его решением. Как только состоялась свадьба, леди Грэнтэм мгновенно изгнала из своей речи ставшее привычным словосочетание, не употребляла его даже за глаза, потому что всегда предпочитала смотреть в будущее. А вот Роберт стал ловить себя на том, что постоянно мысленно повторяет это слово — «американка» — с разными, подчас противоположными оттенками. Кора держалась все с тем же спокойным достоинством, к которому он привык за время помолвки, будто не осознавала перемену своего положения. Это можно было бы счесть похвальной скромностью манер, не будь ее поведение — Роберт ни секунды в том не сомневался — искренним. Мисс Левинсон превратилась в миссис Кроули, и на этом, казалось, все изменения для нее заканчивались, как будто не ее называли леди Даунтон, как будто не ей предстояло однажды стать графиней Грэнтэм. Как будто титул был ей вовсе не интересен. Кора была деликатна не только вечером в светской гостиной в окружении гостей, но и днем, когда оставалась с мужем наедине. Уж кто-кто, а Роберт на примере матери прекрасно знал, какими подчас хлесткими и колкими могут быть выражения и суждения умной женщины, еще прошлым вечером демонстрировавшей чудеса такта и понимания. Кора тонко чувствовала ту грань, которая отличает честность от грубости, чем невероятно напоминала Роберту леди Вайолетт. Она подходила к краю ближе, чем английские традиции позволяют тем, у кого нет в этом вопросе природного инстинкта — почти вплотную, — но никогда не пересекала и кончиками пальцев. Она произносила фразы наподобие «осторожнее, а то люди подумают, что ты завидуешь» мягким тоном, словно и мысли не допускала, что это предположение будет соответствовать действительности, и губы не трогала улыбка, и серьезными оставались лучистые глаза. Кора была откровенна — точно также стоя у самой границы не просто приличного, а допустимого, и не испытывала никакого страха перед этой чертой — ни днем, ни ночью. Роберт теперь плохо помнил их первую брачную ночь, не из-за каких-то штампов или клише вроде волнения или прочей подобной глупости — просто с тех пор случались ночи, помнить которые хотелось сильнее. Когда Кора не скрываясь стонала в его объятиях, будто трактирная девка или — ну да — американка, которой чопорная английская маменька не объяснила, что леди так себя не ведут; стонала мягко и негромко, в полутонах, как все, что она делала, но так сладко, что у Роберта еще сильнее кружилась голова, и каждый нерв отзывался вибрацией на эти звуки. Когда водила руками по его обнаженному телу, с каждым разом все смелее, а потом и требовательнее, целовала, легонько царапала — и прислушивалась к ночной тишине, а точнее — к тому, как он отзывается на ласки. Роберт не сразу это понял. Как он изучал ее днем — оттенки голоса, особенности движений, суть реакции — так она изучала его ночью. Удивленные вскрики, довольные вздохи, страстные стоны были азбукой, по которой она училась читать книгу их общей на двоих жизни, и каждая новая прочитанная страница добавляла силы в ее голос. Такой же она была, когда они впервые встретились: девушка, в первый момент показавшаяся слишком робкой и молчаливой, внимательно присматривалась к этому новому для нее миру, пытаясь понять его обычаи и законы, чтобы решить, каким следовать, а какие — отбросить. Роберту нравилось в ней это тогда — то, как она с каждым днем раскрывается полнее, будто бутон превращается в неповторимый цветок. И уж конечно ему нравилось в ней это теперь — пусть и было немного страшно в этом признаться. Когда они добрались до последней страницы своей ночной азбуки, Роберту тоже стало страшно — сладкое щемящее ощущение в солнечном сплетении, как в детстве, когда его впервые посадили на лошадь. Он смутился, когда Кора, покрывавшая жалящими поцелуями его живот, вдруг спустилась ниже. Горячее учащенное дыхание обжигало пах, и в висках набатом застучала кровь — не столько от ощущений, сколько от осознания того, что Кора собирается сделать. Роберт по современным меркам вполне мог бы считаться пуританином — если бы с кем-то из приятелей обсуждал подобные вопросы. И в Итоне, и тем более в Оксфорде он отклонял приглашения принять участие в тех развлечениях, которые были не только неприличными, но и преступными, на что, разумеется, никто не обращал внимания. И хотя, конечно, знал продажных женщин — скорее потому, что так было принято, чем потому, что действительно хотел, — но, бога ради, это же была Кора, его жена, леди в том смысле слова, которое не имеет отношения к рангам и титулам. — Что ты?.. — с трудом выдохнул Роберт, пытаясь приподняться на подрагивающих руках. — Т-с-с, — прошептала Кора в ответ, все так же глядя в его пах, и это вышло настолько непристойно, что у Роберта закружилась голова. — Можно? Из всех возможных вопросов в тот момент этот казался самым невероятным. — Если ты хочешь… — А настоящий джентльмен никогда не откажет леди, верно? — лукаво заметила Кора. Роберт часто говорил ей эту фразу днем, и теперь, повторенная при таких обстоятельствах, она словно сшила мироздание, навсегда меняя картину мира, в котором отныне не было ничего запретного, кроме того, что ты запретишь себе сам. Кора обхватила губами головку, втянула член чуть глубже в рот — неумело, но старательно — и приглушенно застонала. Роберт не столько услышал, сколько почувствовал этот стон, который пролетел сладкой вибрацией по стволу и стек в пах, а оттуда в мгновение разлетелся по всему телу разгорающимся пожаром. И пока Кора ласкала его член губами и языком, Роберт впервые прочувствовал смысл словосочетания «заниматься любовью». Не грехом, не развратом, не супружескими обязанностями — любовью. И кажется, именно в этот момент, не удержавшись, кончил Коре в рот со стоном, самому показавшимся слишком громким. Кора с довольным видом облизала губы. — Говорят, когда двое любят друг друга, все становится невероятно увлекательным, — учащенное дыхание не позволило произнести эту фразу тем напевным тоном, которым она обычно говорила подобное. — Похоже на правду. — Сейчас выясним, — хрипло рассмеялся Роберт, подминая Кору под себя. Нежно поцеловал ее живот — и резко спустился ниже.

Конец