Белое солнце

      У Лесли волосы светлые-светлые, будто маленькое солнце на затылке горит, и торчат во все стороны золотистыми лучиками. В погожие дни Джессу казалось даже, словно само ее острое личико сияет ярче любых небесных светил.       Лесли вообще вся такая невозможно светлая, ровно настолько, насколько Джесс того не может понять. Будь они чуточку старше и будь Лесли чуточку менее хорошей подругой, он, быть может, даже подумал бы, что она красива. Но старше со временем стал лишь Джесс один.       Хочется в голос кричать «несправедливо!», срывая глотку, но сил отчего-то давно уж на то нет. Да, несправедливо, да, отвратительно, да, ужасно. Да, страшно. Но отец как-то говорит, что такова жизнь и ничего с этим поделать нельзя, а ему, наверное, лучше знать, как бы то не хотел признавать Джесс.       Отец вообще говорит на редкость много того, с чем мириться и соглашаться Джессу не хотелось бы. Так было с ловушками в теплице, с Мэй Белл и еще невыносимо много раз, которые он вспоминать бы не хотел, да и не смог бы.       А еще так было в тот раз. С Лесли. Когда отец, глядя на него с тошнотворной жалостью и участием, с опаской произнес те самые слова: «Твоя подруга Лесли умерла». Он говорит это с отвратительной опаской, настороженностью, словно боясь, что сын выкинет нечто непозволительно глупое, как делал всегда.       А Джесс необъяснимо злится на него, будто бы и в самом деле думает, что не скажи тогда отец этих слов, ничего бы и не произошло. Бред, да и только, но переложить на кого-то вину всегда проще, не так ли?       Но отец тогда все же произносит это. Лесли умирает не оттого, как, впрочем, и не оживает, и не исчезает разом из его, Джесса, памяти, как бы ему того не хотелось. Так бы наверное было б намного проще. Но хуже. Он, на самом-то деле, думает, что так, как есть, с воспоминаниями, все-таки лучше, пусть и больнее.       Лесли достойна того, чтобы ее помнили, достойна боли и уж тем более — его боли. Но Джессу все равно до странного страшно и чуть плохо. Он боится, но не за себя — за нее, сам не зная зачем.       Боится, что она, его солнечная, невозможно яркая Лесли, попадет в Ад, из-за того, что не ходит в церковь и в Бога не верит вовсе. Но отец говорит, что в Ад она уж точно не попадет и оттого чуть легче. Наверное, это единственный раз, когда Джесс ему благодарен.       А есть ли этот Бог на самом деле? И стоит ли Бог того, чтобы ему поклонялись, если уж в его мире вот так просто умирают маленькие светлые девочки? Джессу, наверное, не стоило бы о том думать. Он и забывает об этом вовсе спустя несколько недель, но продолжает еще долгие годы просыпаться ночью от кошмаров о том.       Но еще Джессу снятся и хорошие сны. Светлые до невозможного, невероятно прекрасные и все сплошь залитые золотым солнечным светом. То, быть может, ему снится Лесли, он не знает — эти сны всегда до обидного забываются по утру, растворяясь словно туманная дымка над травою с восходом солнца.       Но восход солнца — это всегда начало нового дня. Лесли — была его солнцем. Но даже солнце скрывается за тонкой чертой горизонта. И порой, луна солнца ничуть не хуже.