Орфей и Эвридика

      В ином месте, в храме Аполлона, уснул бард Орфей. Отдыхая среди служителей храма и общаясь с отцом, он, как и Эвридика, испытывал неясную тревогу, однако от погружения в неё часто отвлекали.       Внутри свежо пахло фруктами и насыщенно – благовониями, жаровни освещали золотые украшения, цветы и потрясающей красоты фрески, увековечившие подвиги бога и героев, которым он благоволил. В такой роскоши хорошо было поболтать ни о чем, выпить вина и сыграть что-нибудь жизнерадостное или лирическое.       Но в отличие от совсем недавней реальности, грезы юноши оказались беспокойными. Ему снилась Эвридика.       И с самого начала этот сон был неправильным. Они всегда были вместе: в приключениях, в любви, сочиняли и смеялись… Сейчас Эвридика отдалялась от него, и неважно, как сильно Орфей старался её догнать.       В следующем эпизоде разглядеть девушку получилось лучше.       Она была бледной, расстроенной, с отсутствующим взглядом, даже зловещей. Бескровные губы беззвучно шевелились – за неё молвил бестелесный шепот в окружающем пространстве:       «Иди ко мне».       «Будь рядом со мной».       «Останься со мной».       «Мой голос ещё звучит за рекой».       На щеках блестели дорожки слез.       Орфей кричал и молил, пытался её коснуться, а когда нимфа наконец подалась навстречу, бард дернулся до того резко, что проснулся.       Проснулся, обливаясь холодным потом, задыхаясь, точно бежал наяву, и губы горели огнём, напоминая о прощальном поцелуе.       Хотелось ринуться немедленно, средь ночи, и прождать в оговоренной точке встречи хоть вечность – лишь бы она пришла.       Успокоиться не получалось. Напротив, злость росла. На расстояние, на себя, на сон. Как он мог не взять ее с собой?       Пожираемый собственным сердцем, Орфей собрал пожитки и покинул храм, чтобы пойти пешком. Сперва к озеру, затем в город: убедиться. Во всём.       Шагать до рассвета и дольше, если потребуется.       При свете дня Эвридика мерещилась ему не раз, навевая мысли о помешательстве.       На озеро нимфа не явилась, и предчувствия погнали Орфея домой.       Улицы встретили юношу практически идеальной пустотой. Мало что разгоняло горожан, почему?.. Впрочем, несколько человек ещё направлялись на другую сторону, за черту, держа в руках цветы и блюда с едой, безмолвные и серьезные.       От плачущей неподалеку женщины поэт не добился ничего внятного – видимо, произошло нечто настолько ужасное, что она не могла набраться смелости и произнести это вслух. Или произнести это для него.       Уже зная ответ на свой немой вопрос и не желая об оном задумываться, Орфей шёл, брёл и мчал за отстающими будто сквозь ледяную воду, напрочь игнорируя боль в стёртых до мозолей стопах. Может, они роняли капли крови в дорожную пыль – ему было всё равно.       Растолкав собравшихся проститься с нимфой, обладавшей золотыми голосом и душой, бард словно покрылся изнутри инеем. Заметив его присутствие, скорбящие становились тише и едва ли нашли мужество попытаться его утешить.       И верно – не смогли бы.       А после – уверились, что бедняга сошел с ума.       Орфей не заговорил ни с кем – только с бездыханной Эвридикой, легко коснувшись ее руки.       – Тебе не придется долго томиться. Я верну тебя на поверхность.       Сложно ли совершить невозможное? Попробуйте его остановить.       Страшная клятва снедаемого гневом, чернее бездны, на судьбу, убитого горем влюбленного прокатилась в тишине громче молнии Зевса. Даже если кто-то бросился его отговаривать, Орфей ничего не слышал и не помнил, да и ничто, в том числе прямое божественное вмешательство не способно сломить его волю и поколебать решимость.       Кто-то велел людям разойтись и не мешать юноше – пусть побудет наедине с его утратой.       Поэт простоял у могилы до заката, и на время забрал лишь браслет, чтобы вручить ей, когда они снова встретятся.