Их общее приключение

- Знаешь, Диана, на самом деле, влюбиться в кого-нибудь стоящего - самое большое и интересное приключение! - возбужденно вещает Энн Ширли, забавно жестикулируя и очень наивно полагая, что в раздевалке (кроме нее и скромной мисс Барри) нет больше н и к о г о. Гилберт, который притаился в пыльном углу за собственным пальто, подслушивать вовсе не собирался. (Честное слово!) Тем не менее, услышанное пару секунд назад почему-то заставляет его - а заодно и его сердце - замереть в напряженном ожидании непонятно чего. Затаиться и дышать совсем-совсем тихо. Воздух теперь явственно пахнет не то настоящей драмой, не то дурацкой шалостью... А может быть, и тем, и другим одновременно. Сразу определить невозможно. - Ты ведь говорила, что мальчишки глупые, а еще... - неуверенно и немного лукаво возражает Диана, которая несколько смущена таким внезапным откровением своей лучшей подруги. - Ну да, конечно, они ужасно глупые! - поспешно и не совсем тактично перебивает ее Энн. - Но ведь однажды они вырастают. И тогда из н е к о т о р ы х может выйти какой-нибудь толк. Из любого правила есть исключения, помнишь, как говорила мисс Стейси? Диана позволяет себе чуть заметно улыбнуться. - Вообще-то так говорил Гилберт Блайт, - поправляет она совершенно невинным тоном. - О нет, это не так! - Энн возмущенно встряхивает головой. - Он просто повторял за ней, как попугай. Это так глупо, правда? Глупо, дорогая мисс Ширли, так неумело обманывать себя, думает Гилберт, которому вдруг отчего-то становится легче дышать. Но ведь ты не умеешь лукавить, не умеешь притворяться. Никогда не умела. (За это и люблю.) Недопустимо, непозволительно сентиментальные мысли Гилберта внезапно прерываются его же собственным громким чихом. Романтическое настроение мигом улетучивается, когда Энн резко оборачивается и, точно вязальной спицей, протыкает его насквозь негодующим и гневным взглядом. Вот-вот проклянет, выбранит, оттолкнет, заколдует, на худой конец - стукнет какой-нибудь толстой книжкой по любопытной кудрявой голове... Но спустя мгновение Блайт понимает, что это вовсе не грозный гнев, а обыкновенное смущение. Причем гораздо более явное, чем его собственное. На помощь, как обычно, приходит шутка - его старейший верный друг. - Для попугая я, пожалуй, все-таки слишком блеклый. Знаешь, будет обидно потускнеть на фоне такой яркой персоны, как ты, - с деланно прохладной усмешкой произносит Гилберт. Теперь уже Энн замирает на месте, ошеломленная безграничной наглостью и очень подлым намеком на ее личное маленькое проклятие - волосы цвета морковки. Блайт, однако, не дает ей опомниться. - Самое большое исключение из любого правила - это ты сама, - говорит он необычайно мягко и проникновенно. Энн чувствует, что ее щеки становятся горячими, а ладони - влажными. О нет, так нельзя! Надо с достоинством истинной королевы выйти из этой ситуации, говорит она себе мысленно. Но вместо яростного громового восклицания или презрительно ледяного молчания с губ срывается по-детски сердитое: - Хватит! Я на намерена больше терпеть Ваши гнусные оскорбления, мистер Блайт. Гилберт, все же не удержавшись на этот раз, обреченно вздыхает. (Ну что ты будешь с ней делать!) Впрочем, он сам виноват - их вечное дурацкое соперничество отдалило его от Энн, хотя изначально планировалось совершенно обратное. Диана, как всегда, очень тонко чувствует напряженную атмосферу, которая не потерпит третьего лишнего, и бесшумно выскальзывает за дверь. Блайт чисто машинально провожает ее взглядом и снова поворачивается к искрящей раздражением Энн. - Простите меня, мисс Ширли, - говорит он с искренним огорчением, похожим на какое-то печальное рыцарское благородство. - Я больше не позволю себе таких отвратительных вольностей. Н и к о г д а. В этом самом "никогда" столько нескрываемой грусти, что Энн чувствует, как ее сердце в ту же минуту со стеклянным хрустом раскалывается ровно надвое. (Что я наделала, что же я наделала, что я натворила...) (Ничего ужасного, возьмите себя в руки, принцесса Корделия! Это всего лишь еще один глупый мальчишка. Ради таких не стоит жертвовать своим покоем и душевным равновесием. Где, в конце концов, ваше чувство собственного достоинства?) Гилберт делает неуверенный шаг к двери, но Энн - неожиданно для самой себя - хватает его за рукав бежевого свитера и таким образом вынуждает отменить позорное отступление. Их взгляды снова встречаются. Энн борется с собой. Гилберт терпеливо ждет и молчит. - Я хочу, чтобы ты был моим... приключением, - громко шепчет рыжеволосая катастрофа с глубоким драматизмом на грани отчаяния. (Ну вот, теперь все еще хуже, еще ужаснее, просто ч у д о в и щ н о...) Из водоворота нахлынувшей острой паники Энн спасает мягкая, чистая, стопроцентно искренняя улыбка Блайта. - Я уже, милая Энн, - отвечает он со сдержанным сиянием своих - невероятно прекрасных - карих глаз. - Н а в с е г д а. Понимаешь? (Ну и кто из них двоих теперь глупый, спрашивается?) (Правильный ответ - оба.)

***

Кажется, они выходят из раздевалки, держась за руки с видом обрученной пары, что идет к алтарю закрепить свою бессмертно прочную клятву. Кажется, Энн больше не злится - ни на него, ни на себя. И это очень хорошо. По дороге к дому она торжественно украшает кудрявую шальную голову Гилберта венком из осенних листьев и сухих трав. Гилберт совсем не противится этому и даже не смеется. Отныне они будут вместе править ее хрупким и драгоценным сказочным миром. А приключения, что ждут их впереди, они разделят ровно на две части, как послушные дети - рождественский кулек леденцов. - Так, значит, ты считаешь меня стоящим? - с беззлобной иронией уточняет Блайт, когда они приближаются к Зеленым крышам. - Ну, не то чтобы... но все-таки не самым безнадежным, - в тон ему отвечает Энн и с явным сожалением выпускает его руку. Я считаю тебя бесценным, говорит ее пронзительный пристальный взгляд. И, видит Бог, Гилберту Блайту этого вполне достаточно. Он, конечно, безукоризненный джентльмен и рыцарь, но, несмотря на все эти титулы, почему-то совсем не жалеет о том, что раскрыл эту маленькую тайну. Энн Ширли т о ж е ни о чем не жалеет. Ведь все это, похоже, было давным-давно предопределено свыше. А кто они такие, чтобы спорить со всемогущей судьбой? (Тем более, когда она наконец щедро дарит им то, о чем раньше даже и не мечталось.)