У возлюбленного смерти голубые глаза

POV Балдуин IV Иерусалимский

      Кажется, моё сознание покрылось какой-то дымкой и унеслось подальше от бренного тела. Я слышал голоса, которые сливались в нескончаемый поток звуков, и очень хотел проснуться, однако сделать это получилось не с первой попытки.       Готов поклясться, что ощутил явный прилив сил и странное покалывающее тепло, которое струилось в крови и перемещалось по конечностям. Хотя с четырнадцати лет я практически утратил способность тактильно ощущать что-либо. Лишь иногда кожа улавливала дуновения ветра и тепло утреннего солнца, которое мне всегда нравилось наблюдать, расположившись на балконе собственных покоев. Наверное, я слишком сильно люблю ранее утро и щебетание птиц от того, что они знаменуют собой начало нового дня или, в более глобальном смысле, начало новой жизни. А вот ночь, напротив, доставляла мне больше беспокойство: будучи маленьким мальчиком, я всегда боялся темноты, ведь казалось, что демонические существа непременно появятся в моей комнате и затянут в своё царство вечной тьмы.       Рядом со мной никогда не было тёплых рук матери, и я едва ли помню её. Родители развелись, когда мне было всего лишь два года, и с тех пор самое беззаботное время прошло в доме учителя Вильгельма Тирского. Старшую сестру Сибиллу воспитывала бабушка Иовета в Вифанском монастыре, поэтому с ней мы тоже не были близки.       Помню, в доме учителя мне никогда не было скучно. Именно он привил любовь к истории и загадочным мифам из далёких заморских стран. Хотя сам Вильгельм говорил, что это досталось мне от отца Амальрика I. Будучи маленьким мальчиком, я воображал себе, как отправлюсь на огромном парусном судне туда, где солнце заканчивает свой круг. А ещё я непременно думал затмить славу Александра Македонского и уже представлял себе множество славных побед. Ещё помню, что мне безумно нравилась библиотека учителя, в которой хранились редкие книги и фолианты. С тех пор запах потрёпанных страниц также стал напоминать о детстве. Вообще каждый уголок дома Вильгельма был пропитан какими-то древностями и кусочками такой далёкой истории, поскольку он любил коллекционировать антиквариат. Учитель многое знал, да, и большинство наук были ему подвластны. Кроме истории, ещё одной его страстью было врачевание. Однажды, во время игры с крестьянскими мальчишками именно он заметил у меня первые признаки страшной болезни в девятилетнем возрасте, которые с тех пор терзали сердце и тело. Тогда во время забавы мы тыкали в друг друга иголками, однако я не ощущал боли, словом, вся правая рука потеряла вообще какую-либо чувствительность. Бедный Вильгельм, кажется, тогда обзавёлся ещё дюжиной седых волос, но сложности были впереди: страшную новость нужно было как-то сообщить королю. Отец до последнего вздоха не мог смириться с этим фактом, поэтому тщетно искал способ исцелить единственного сына - наследника хрупкого Иерусалимского королевства. Я не жаловался тогда на здоровье, однако, кажется, огромное количество припарок, отваров и даже шаманских ритуалов не только не помогали, но и местами усугубляли ситуацию. В то время проказа не проявлялась в изменениях внешности, однако по мере взросления кожа стала покрываться язвами и уплотняться.       Как ни пытался, но почему-то я не мог проснуться. В сознании постепенно мелькали события из детства: первая самостоятельная поездка в седле, одобрительный взгляд отца, позднее подарившего мне ахалтекинского жеребца, которому я дал имя Трезо*. Во сне мы неслись по безжизненной равнине с редкой растительностью под лучами палящего солнца. Копыта Трезо поднимали множество песчинок, которые, словно окутывали меня мистической дымкой и оставляли после себя непродолжительный след. Однако полюбившаяся картинка в один миг распалась на множество осколков. Перед пробуждением я лишь услышал детский плач, который перерастал в нечто зловещее и жуткое.       Тело сковала смертельная усталость, но постепенно едкие запахи трав и благовоний вернули голове немного ясности ума и вывели из пут сна. Я приоткрыл отяжелевшие очи и первыми увидел тлеющие свечи, которые тусклыми отблесками освещали убранство шатра. Казалось бы, что огонь, даже такой небольшой, должен согревать и дарить какой-то уют, однако в месте моего расположения был лишь холод, могильный холод...       Внезапно в поле зрения оказалась тень, которая стремительно пронеслась мимо моего ложа и забилась в угол. Я прищурился и попытался рассмотреть это видение. Тень стала изменяться, и из размытых контуров возникла чёткая фигура, облачённая в чёрные одежды.       Она приблизилась ко мне, и в какой-то момент свет упал на её голову, которая ввергла меня в первобытный ужас: куски плоти свисали с лица, обнажая местами мясо, а где-то и кости. Под яркими голубыми глазами, на местах под нижними веками я чётко видел трупных червей. Они копошились и представляли собой тошнотворное зрелище. Полуразложившийся рот трупа искривился в ухмылке, и он потянул руку к моему лицу, отчего я резко отпрянул и свалился с ложа. Фигура зловеще расхохоталась, выпрямилась и стала "распадаться" на множество теней, которые расползлись по шатру, а затем из них в кресле рядом с шахматным столом материализовался скелет.       — Король, я думала, что ты будешь... посмелее перед ликом неизбежного... — фигура будто бы пробовала произнесённые слова "на вкус" и лениво переставила пешку на шахматной доске, — Я разочарована, ибо передо мной предстала лишь дрожащая девица.       Я взял себя в руки, поднялся на ноги и, слегка пошатываясь, направился к столу. Фигура, кажется, опешила от моих действий, поскольку явно своим тошнотворным появлением пыталась добиться несколько иной реакции, например, истерики.       — Приветствую тебя, честно сказать, не ждал так скоро, — слегка склонив голову перед голубоглазым скелетом в почтительном жесте, я опустился в свободное кресло напротив незваной гостьи и взял пешку чёрного цвета, переставив её на клетку вперёд.       — Я никогда не прихожу скоро, я всегда прихожу вовремя, — она ответила на мой ход, переместив шахматную фигуру близко к чёрной пешке, и сбив её на доске, — Что ж, Король, ты готов покаяться в грехах, испустить дух и отправиться со мной в царство вечности? Хотя кому нужны покаяния прокаженного грешника, ты и при жизни-то мёртв, — голова скелета слегка сотряслась и издала нечто, похожее на смешок.       — Я всё же хотел бы знать, с кем имею честь говорить? — опешив от подобной наглости, мой разум всё же пытался сохранить остатки спокойствия.       — А ты ещё не понял? Не думала, что Король Иерусалима так глуп. В таком случае страна только вздохнёт свободно, — Скелет вновь залился смехом.       — Или канет в небытие и сокроется в песках времени.       Смерть помедлила с ответом, однако, сделав ход конём на мой выпад другой пешкой, продолжила наш немного странный диалог.       — Это судьба каждой цивилизации...       — Но лишь Иерусалим вечен, — довольно быстро ответил я.        Наше увлекательное занятие продолжилось, и я потерял счёт времени, обдумывая очередной ход. Многие шахматные фигуры уже покинули пределы доски, и казалось, нас обоих поглотила игра, однако под конец партии незваная гостья встрепенулась и озвучила собственные мысли.       — Иерусалим растащат, как шакалы мясо антилопы, и тебя в первую очередь. Не строй драму и скорее отдайся в руки вечности, чтобы не мозолить глаза ни родне, ни людям... Прокажённый Король — уже дикая нелепость, которая вызывает лишь улыбку у недругов и жалость со стороны якобы друзей. Что ты можешь?       Мои очи встретились с её голубыми глазами, которые заискрились недобрым потусторонним светом. Пока она выжидающе сверлила мой образ, я успел сделать ход ладьёй и поставить её белой королеве безоговорочный мат. Моя голова слегка запрокинулась назад в несколько "гусиной манере" на правую сторону — тоже наследство отца.       — Править, — твёрдо промолвил я на удивлённый взгляд Смерти, — Шах и мат, Госпожа. Я не буду каяться в грехах и склонять голову перед тобой, поскольку ещё могу послужить на благо своему народу. Приходи как-нибудь в другой раз.       Само собой, мне было страшно от того, как незваная гостья смотрела на меня немигающим взглядом. Однако не прошло и минуты, как я услышал утробный смех.       — Что ж, Король, эта партия за тобой, но мы непременно встретимся. А пока я понаблюдаю за тем, как день за днём болезнь пожрёт тебя и разложит твоё тело. Мне очень интересно, как подчинённые, мать и сестра будут вглядываться в изуродованное язвами лицо с жалостью, пытаясь найти знакомые черты. Всегда забавно наблюдать за тем, как люди ломаются и падают до низменных инстинктов, — с этими словами Ангел Смерти исчез в тёмной дымке, оставляя мне на память лишь едкие слова, саднящие душу. *Трезо — "Сокровище"