Вкусивший смерти

Тихо… Так тихо… От этой тишины почти больно. Оглушающе… и темно. Когда глаза привыкают к практически противоестественной для городского жителя мгле, становится видно пейзаж, открывающийся с холма. Там, внизу, в самом сердце долины, многовековым сном спят руины романского монастыря. Строгие, аскетичные очертания этого массивного, полуразрушенного здания, в темноте, представляются чем-то зловещим. Мрачно возвышаются они, словно протягивая к небесам каменные персты своих башен в молчаливом укоре. Но что-то не так… Едва уловимо… Гробовую тишину нарушает стук копыт. Поначалу звучащий едва различимо, он неумолимо приближается, внося почти раздражающую дисгармонию. То двое всадников мчатся по мосту. Фигуры обезличены плащами, покрывающими их тела с ног до головы, но одна, та, что на вороном жеребце, явно миниатюрнее, можно предположить, что это подросток или женщина. Перед храмом, покинутым божеством, они остановились. — Ты уверен, что его держат здесь? — голос одного из наездников женский, низкий и певучий, несколько монотонный в своём видимом безразличии. — Я тебя когда-нибудь подводил? — в ответном риторическом вопросе слышится самодовольная усмешка. Если бы на небе сияла полная луна, можно было бы разглядеть, как женщина повернула голову к своему спутнику и он не только почувствовал, но и увидел бы её предупреждающий взгляд, словно говорящий: «Ну, смотри». Но в эту ночь луна на ущербе и от неё исходит только тусклое, могильное свечение.

***

Из чернеющего мрака выступила девушка. Она шла по длинному коридору, меряя его уверенными, властными шагами, хотя никогда ещё её нога не ступала по вражеской земле. Её роскошные волосы, цвета ночи, убранные в простую, но элегантную причёску, изящная головка и точёная фигурка, обхваченная чёрным бархатом, странно сочетаются с мрачным окружением: высокими каменными стенами и кованной чугунной дверью за которой большим чёрным очам красавицы предстаёт сцена, не достойная быть созерцаемой такой безупречностью. К потолку на железных цепях подвешен израненный молодой человек. Его голова бессильно опущена на грудь, а волосы, некогда угольно-чёрные, были теперь полностью седыми. Гулкий отзвук шагов по каменному полу заставляет его очнуться от долгожданного забытья и перед воспалённым взглядом возникает до боли знакомый образ. Но она не может быть здесь. Эти несколько дней превратились для него в вечность, в один нескончаемый поток боли. Он звал её, но она не приходила. Так зачем ей приходить теперь, когда его глаза превратились в глаза старика, а душа истерзана не меньше, чем тело. Нет, должно быть он уже умирает. Это хорошо. Сейчас её образ подойдёт и поцелует его, словно ангел смерти, и его страдания сменятся вечной тишиной. Разве поцелуй такой женщины не стоит того чтобы умереть? В других обстоятельствах он улыбнулся бы столь горьким мыслям, но теперь ему хочется лишь покоя. Он уже не сможет ожить. Он давно умер. И его душа навсегда останется захороненой в этом величественном каменном гробу. Наваждение медленно приблизилось к нему. Её красивое лицо тронула тень сострадания. Ещё недавно, если бы ему кто-то рассказал об этом, он бы рассмеялся тому в лицо. Никакие самые страстные слова не могли поколебать обыкновенного выражения скуки и равнодушия этих утончённых черт, что приводило его в ярость. Но это было давно. В прошлой жизни. Она, о, неужели нежно убирает, прилипшие ко лбу пряди, и кладёт его голову себе на плечо, пока он, больше не способный плакать, беззвучно шепчет её имя, и горестно восклицает: — Каин… что же они с тобой сделали… Позади, в дверях, останавливается молодой спутник девушки. Его шаги пружинисты и бесшумны, но она оборачивается, стоило ему показаться в пределах видимости. — Надо торопиться, — замечает он, опасливо озираясь по сторонам, — они могут вернуться в любую минуту. Каин снова начинает терять сознание и, осторожно опустив его голову, она неспешно направляется к выходу, более не оборачиваясь. Поровнявшись с сопровождавшим её, тихо повелевает: — Забери его. — и растворяется во мраке коридора. Этот долговязый человек с лицом неопределённого возраста и спутанными чернильными нитями волос, опускающимися на плечи, давно перестал изумляться её выдержке, слишком хорошо знал он эту женщину. Действовать так ровно, даже по хозяйски, находясь в стане врага… И всё же даже она нервничала. Этого не было видно, но он кожей ощущал напряжение, исходящее от её тела. Как пантера мягко и томно ступает по ветви дерева, но готова в любой момент одним смертоносным прыжком настигнуть врага — такой он знал её с самого первого дня. Когда-то именно она следовала за ним, но это было так давно, что даже ему страшно было вспомнить. Когда она вышла из-под сводов монастыря, то подумала, что близится рассвет. Она поняла это по характерной щемящей тоске в груди и ощущению пустоты в душе, которые всегда усиливаются перед тем как начинает светать. А ещё она поняла это по тому, что ночь стала чернее. Их кони пасутся чуть поодаль, смирно ожидая хозяев. Одним порывистым движением эта хрупкая девушка вскочила на могучего зверя. Тонкие ноги обманчиво нежно обняли его бока, но потом с такой силой ударили по ним, что жеребец заржал, взвившись на дыбы. Золотом в темноте полыхнули огромные, бездонные очи, а затем туча, набежавшая на отточенный серп луны, покрыла всё беспросветной мглой.