Любимый корабль Императора

— Том, а что на самом деле случилось тогда, когда Руби-1 заперла тебя в себе? Как тебе удалось спастись? — спросила Руби. Обстоятельства к этому не располагали настолько, насколько это вообще возможно: он только что наконец раздел ее до белья. Ждал этого целых полтора дня. — Этого нет в моих файлах, видимо, я просто не успела отреагировать вовремя и записать. А наружные камеры информации почти не дают. Вот она ведет переговоры, вот пятиминутная пауза — и вдруг корабль отключается, а потом из люка вываливаешься ты. — И очень правильно, что ты это не записала, — улыбнулся Томас. Он внутренне вздохнул, понимая, что секс откладывается, но тем не менее притянул ее поближе: так любой разговор становится гораздо интереснее. — Частная жизнь Императора — секрет государственной важности! Чем выше секретность вокруг нее, тем лучше для всех. — Ну расскажи, ну пожалуйста! — Ладно. В общем, я заплакал и стал проситься домой. У Руби-1 это, видимо, пробудило какие-то остаточные инстинкты, то есть, прости, конечно же, программы, согласно которым она, вообще-то, должна меня защищать. Ей стало стыдно, и она отключилась. А я, конечно, тут же закрепил успех с ручного пульта. — Даже не смешно, — сказала Руби и сердито ткнула его кулачком в плечо. Больно не было, но ее обиду он почувствовал в полной мере. Она отодвинулась от него, он подался за ней и сгреб в охапку. — Ну нет, согласись, что немножко все-таки смешно. А если серьезно, я тоже поставил ей несколько ультиматумов и очень рад, что ты не слышала, каких именно. Я, конечно, врал, но настолько вдохновенно, что даже ее детектор не распознал. И мне бы вовсе не хотелось, чтобы ты думала, что все те ужасные вещи я говорил искренне. — Том, я тебе не верю. Во-первых, я помню, какая она была, ну, по переговорам. Ты не смог бы просто с ней договориться, это невозможно. Не было такой цены в тот момент, которую она не заплатила бы, чтобы остаться в живых. Не мог ты ее ничем испугать. А во-вторых, мой-то детектор как раз чувствует, что ты не вполне искренен со мной. Не то чтобы врешь, но темнишь. — Прости, дорогая Руби, у меня нет для тебя другой правды, — сказал Томас и поцеловал ее. Никакой вины он не чувствовал, скорее, облегчение, что можно больше не врать, поскольку это все равно бесполезно. «Не скажу» — тоже прекрасная защита личной тайны. Руби секунду или две не отвечала на его поцелуй: возможно, надеялась, что он все-таки расскажет. Но потом, видимо, махнула на все рукой. Корабли обычно относятся к сексу как к возможности что-то понять про людей: вызвать у них реакции, скопировать их, оценить, запомнить, изучить повадки. Ну и доставить удовольствие симпатичным им людям, конечно. Руби относилась к сексу почти как человек: такое ощущение, что она его действительно хотела, а не просто учитывала человеческое желание, которое можно удовлетворить. Она хотела его для себя, будто он давал ей что-то, доставлял удовольствие, и это было очень странно, но, конечно, приятно. Совсем не так, как те немногочисленные эксперименты с кораблями, которые были у Томаса раньше. Он знал, что ее эмоции — всего лишь отражение его собственного состояния, так устроена сексуальность кораблей. Знал, но не узнавал себя в ее чувствах. Как будто Руби была не корабль, а живая женщина. Только лучше, совершеннее. Позже, когда они лежали рядом, бок о бок, кожа к коже, довольные собой и друг другом, она спросила, водя пальцем по его груди: — Зачем вступать в близость с кем-то, если не хочешь быть с ним до конца откровенным? — Это упрек? — Нет, я просто пытаюсь понять. Ты ведь любишь меня, Томас? Вообще-то, он до сих пор не думал об этом в таких выражениях. Вот Руби-1 он любил, но это информация бесполезная вообще и крайне вредная в данный момент. А про свои чувства к Руби-2 он ничего внятного сказать не мог. Слишком много всего, крайне противоречивого, было там намешано. Конечно, он был рад тому, что она к нему привязалась и так пеклась о нем, ему льстило ее необычное внимание, и все же... все же они были знакомы меньше месяца. И меньше месяца прошло со дня смерти Руби-1. — Я влюблен, — нашелся он наконец. — Любовь — это влюбленность, проверенная временем. А времени у нас с тобой было совсем немного. Но оно ведь еще будет, правда? — Конечно, — рассеянно подтвердила она. — Ладно, если ты меня еще не любишь, это объясняет, почему ты закрываешься от меня. — Руби, тут все немного сложнее. Даже если я буду любить тебя, я все равно не буду каждый раз давать тебе любую информацию, какую ты захочешь. Даже от Императрицы у Императора порой бывают секреты. Как, впрочем, и у нее от него. А ты даже не можешь получить статус Императрицы, потому что люди не женятся на кораблях... да что там, потому что корабли вообще не вступают в браки. Я даже не знаю, что тут главнее: что это нельзя юридически или что это просто никому не нужно. — Брак — совершенно непонятная конструкция. Мы все знаем, что чувства людей часто непроизвольны и неподконтрольны им. Как можно придавать некий официальный статус чисто эмоциональной связи? — Не забудь вопросы наследования и деторождения, они тоже важные. — Не о них речь, все это можно уладить и не вступая в брак. Документы о родительстве, документы о наследовании, не вижу никаких проблем. Давай все-таки поговорим о чувствах, Томас. — Давай. — Допустим, ты испытываешь к человеку сильную эмоциональную привязанность. Это хорошо, но зачем закреплять это таким образом? «Да черт его знает», — должен был бы сказать Том на самом деле. Он и сам не слишком хорошо понимал, зачем это нужно. Но тут, против собственной воли, втянулся в спор, отстаивая позицию, которой на самом деле не занимал. — Дело не только в привязанности. Дело в ее эксклюзивности, понимаешь? Вступая в брак, ты обещаешь человеку особую привязанность, такую, как ни к кому другому. И хочешь получить от него такую же. Это признание того, что другой человек тебе нужен, и нужен на особых условиях. Это претензия на полное обладание, причем взаимное. Желание подарить себя другому и получить его в подарок. — Да, но если завтра, через месяц или через год привязанность иссякнет? Что тогда? — Что тогда, ты и сама прекрасно знаешь. Тебе ведь наверняка доступна статистика разводов? — Значит, тогда дарение отменяется. Но тогда зачем? Зачем это делать? Обычно дарение не имеет обратной силы, а если как тут? — Тогда, получается, это сдача в аренду, — невольно усмехнулся Томас. — И как ни крути, какое-то время аренда приносила выгоду. А потом перестала, ну, что поделать. Но если серьезнее, человеческие чувства не настолько произвольны и переменчивы, как порой кажется кораблям. Когда люди делают такой шаг, они поневоле настраиваются на то, чтобы длить связь как можно дольше. Не у всех получается, конечно, но некоторым это удается. В том и смысл. Правда, у Императоров обычно только одна попытка. А там уже до смерти одного из супругов. Но это связь не только эмоциональная, но и иного рода. — Поэтому ты до сих пор не женился? Боишься использовать эту единственную попытку не с тем человеком? — Хочешь честно, Руби? Я вообще не хочу использовать ее ни с каким человеком, хотя рано или поздно придется. Никто из знакомых мне человеческих женщин не вызывает у меня симпатии достаточной силы. — Но ведь однажды ты чуть не женился, правильно? — Ты добралась до архива прессы? — Нет, это Руби-1. Она тщательно изучила эту девушку. — В этом я даже не сомневался, — пробормотал Томас. Как это было на нее похоже! На ту, старую Руби, до каких-либо сбоев и глюков. Смесь практичности и заботы, очень по-корабельному. — Так что же пошло не так? Она не нашла никаких серьезных недостатков. — Зато я нашел. Просто не было у нас никакой эксклюзивной связи, понимаешь? Она хотела замуж за Императора, я хотел, чтобы Совет Министров от меня отвязался. Но потом подумал: пусть привязываются. Это будет меньшее зло. Руби немного помолчала. — Ты обижен на нее за то, что она тебя не любила? — Есть немного, — с изумлением признался Томас. — А знаешь, мне ведь даже в голову не приходило. — Почему ты ее не убил? — Потому что перечитай конституцию, Руби. И мои полномочия, и полномочия Советов. Я не убиваю людей вообще. В мирное время, не в целях самозащиты. Тем более я не убиваю девушек за то, что не смог их полюбить. — А за то, что она тебя не любит? — И за это тоже. — Разве это не государственная измена — не любить Императора? — Нет, конечно. — Значит, меня ты тоже не убьешь, если я скажу, что я тебя не люблю? — Конечно, не убью, — вздохнул Томас и обнял ее. — Ты же корабль, вы, кажется, вообще не влюбляетесь так, как люди. Я и не воображал ничего подобного. Хотя слышать все равно обидно, — а вот Руби-1 неоднократно говорила, что любит его. Ну и толку ему было с того?.. — Ну я надеюсь, я тебе хотя бы не противен? — Глупости спрашиваешь, — сердито сказала Руби. — Из всех знакомых мне людей твой приоритет выше всех. — Это потому что я Император, — ласково сказал он. — Это потому что ты дурак! Если бы речь шла об иерархии, я бы так и сказала. Но это о другом. Просто, ну, это сложно назвать любовью. Но если ты говоришь, что это нормально для корабля... — Абсолютно нормально. — Тогда все хорошо. Все действительно было очень, очень хорошо. Томас все ждал, когда и чем это «хорошо» закончится. * * * Психологическое обследование кораблей Томас организовал довольно быстро. Оба Совета слова поперек не сказали, понимая, зачем это нужно; люди поворчали, но быстро смирились с тратой денег налогоплательщиков, поскольку многие до сих пор опасались кораблей, памятуя о смутных слухах, ходивших во времена детства Томаса: какое-то нападение на Столицу, какой-то заговор, и ведущую роль во всем этом играли корабли; а кораблям, как обычно, было в целом все равно, лишь бы не отрывали от дел. Томас и не отрывал. Все равно каждый принадлежащий Империи корабль почти без исключений оказывался в Столице хотя бы раз в полгода, а значит, в течение полугода почти все корабли смогут пройти осмотр. Неплохой темп. Если бы они еще знали, что искать! Он отправил Руби-2 на осмотр одной из первых. Она два дня самозабвенно отыгрывала обиду, но Томас был непреклонен: не должно быть исключений и поблажек для каких-то определенных кораблей. Личные отношения с Императором, не личные — не важно. Фаворитизм недопустим, это во-первых. А во-вторых, если она будет воспринимать это как акт недоверия, какую-то проверку, которой надо избегать, то и остальные корабли могут повести себя так же. Наоборот, она должна быть в первых рядах, поскольку то, что делает Император, он делает для блага Империи и имперских кораблей! — Такое ощущение, что ты вообще ничем не управляешь и ничего не можешь сделать для себя! — в очередной раз возмутилась Руби. Кажется, тема его власти (или не власти) почему-то была для нее больной. — Не для себя, а для тебя, говори уж честно. Ты хочешь, чтобы я сделал что-то для тебя. — Даже если и хочу, почему нет? Тебе это ничего бы не стоило! А ты делаешь вид, будто мы обязаны подчиняться тем же правилам, что и все остальные. — Я Император, — пожал плечами Томас. — А не хозяин и не властитель. — Но ты выше всех в иерархии! — Представь, что это просто такой рейтинг кораблей, только не ежегодный, а почти неизменный, с передающимся по наследству первым местом. Я имею вес, мой голос много значит. Но станут ли корабли беспрекословно слушаться того, кто занимает первую строчку их рейтинга? — Нет, пожалуй. Но люди ведь не корабли! — Но мы тоже знаем, что такое условность. Пожалуй, даже лучше вас. Кстати, кто сейчас на первом месте в рейтинге? — Алмаз. — Логично. А давно ли пропала из рейтинга Руби-1? — В день моего представления. С первого места, если тебя это интересует. Алмаз изначально был на второй строчке. — А ты отобразишься в рейтинге только в будущем году? — Да. Как думаешь, я окажусь на первом месте? — Вот так сразу — вряд ли, разве что тебе очень повезет, — честно сказал Томас. — Твоя прошлая версия приблизилась к первой двадцатке только лет в пять. — Это так долго! — Это так только кажется, — вздохнул Томас, соображая, что он уже занимает трон больше пяти лет. А кажется, еще совсем недавно они с Руби-1 сидели и пили вино за его совершеннолетие и воцарение, за ее будущее назначение... Руби, как ты могла угробиться такой молодой? Конечно, Руби-2 прошла проверку. И присланный с проверочного пункта отчет подтверждал, что у нее все настолько в порядке, насколько может быть. Кроме характера, конечно, но в ее случае это и было нормой.