На изнанке леса

Когда бабушка на душной, заполненной паром площадке звенела ключами, щелкала ручкой двери, был пятый час. — Ну вот, погуляем до пяти, а там и деда встретим, — добродушно проворковала она, пока Андрейка возился с ботинками, с тоской поглядывая на брошенную железную дорогу и немножко несуразного плюшевого пса с большими пуговицами вместо глаз. Наконец расправившись с дверью, бабушка, как всегда, поправила Андрейкину шапку да потуже завязала большой шарф у него на шее. Сам Андрейка нетерпеливо переминался с ноги на ногу — ему уже хотелось съехать вниз с ледяной горки, а потом со звонким криком взбираться обратно, и так — пока не замерзнут окончательно ноги в ботинках, а бабушка не позовет встречать деда. Бабушка крепко взяла Андрейку за руку, и они вместе стали спускаться вниз. Вдруг она остановилась и воскликнула раздосадовано: — Ну вот же е-мое! Кошелек оставила на тумбочке! Андрейка знал, что это значит. Это значит, что сейчас бабушка станет по новой долго копаться с ключами у двери, потом возьмет кошелек, еще раз проверит, выключен ли газ, и уже в третий раз будет бороться с дверью. А он все это время будет стоять на площадке в удушливом пару, потеть в теплой куртке и болоньевых штанах, еще и замотанный в шарф. Но бабушка неожиданно добавила: — Выйди на улицу и стой у самой двери, ни шагу дальше, а я сейчас приду. Так Андрейка продолжил свой путь по лестнице вниз, а бабушка стала подниматься обратно наверх. Остававшийся один пролет он преодолел быстро, но вот с тяжелой, заледеневшей изнутри дверью подъезда ему еще пришлось повоевать. Руки скользили на наледи, тяжелая железка не поддавалась. Но, наконец, Андрейка справился и с ней, выбрался из туманного и удушающего подъезда на свет. Хотя, по правде, пока что улица скорее напоминала тьму. И без того редкие фонари еще не зажгли, и лишь из окон старых трехэтажных домов прорывалось-таки немного света. Там сквозь тонкий тюль желтел свет советской еще люстры, тут — едва горело розовым окно, занавешенное яркими шторами, еще где-то уже развесили новогодние гирлянды, и теперь разноцветные огоньки мерцали в комнате, а их всполохи были видны даже с улицы. Разбитый асфальт сверху был припорошен снегом и посыпан песком, то есть утопал в грязевой каше. Зато вокруг полуразрушенной детской площадки, которая и летом-то мало кому была нужна, ослепительно-белого снега набралось уже едва не по колено Андрейке. С неба неспешно подали большие, пушистые снежные хлопья, похожие на кусочки сладкой ваты. Андрейка, бросив ледянку, вытянул вперед руки ладонями вверх, и на синие варежки тут же опустилось несколько таких хлопьев. На секунду ему страшно захотелось их попробовать — вдруг и правда окажутся сладкими. Андрейка высунул язык и задрал голову к верху, но первые же снежинки его разочаровали: ничуть не сладкие, а такие же, как всегда — холодные-холодные и совершенно безвкусные. Вдруг Андрейке показалось, что справа, в темноте под большим тополем у соседнего дома, есть что-то темное. Он с любопытством повернул голову и встретился взглядом с двумя огромными красными глазами, зло зыркнувшими из темноты. Андрейка замер от страха, а глаза вдруг начали приближаться. Тяжелой поступью прямо на него шел огромный черный пес. Шерсть его была всклокочена, а из оскаленной зубами-ножами пасти капала слюна. Исчерченная, исполосованная шрамами морда, худое и мускулистое тело… Андрейке хотелось вжаться в стену, его сковал ледяной ужас. Бабушка сказала ни на шаг не отходить от двери подъезда, а пес все приближался. Перед Андрейкой мелькнула вся его короткая пятилетняя жизнь: дни рождения и елки, детсадовские товарищи, единственная в жизни драка — с одногруппником, солнце у моря, где Андрейка жил с родителями целых две недели, лыжи с дедушкой и бабушкой. Он осторожно сделал шаг от подъезда. Пес продолжал приближаться, и больше Андрейка не колебался. Едва не запнувшись о давно брошенную ледянку, он бросился бежать со всех сил. Мимо соседнего дома, точно такого же, как и бабушкин, на развилке Андрейка почему-то свернул влево, туда, где была автомобильная дорога, а чуть дальше — и горка. Пес дышал в спину. Андрейка чувствовал его присутствие позади себя, чувствовал жестокую и грубую силу. Эти мощные челюсти были способны откусить ему руку, разодрать грудь. Вторая развилка. Слева и впереди — дорога, по которой ездят машины. Направо между еще одним трехэтажным домом с осыпающейся штукатуркой и старым убежищем, а ныне горкой, бежала тропинка к пруду. Вот он, спасительный путь. Андрейка свернул вправо. Оскальзываясь на снеговой каше и едва не падая, он добежал до мостика, перекинутого через пруд. Старые доски обледенели, и Андрейка при первом же шаге растянулся на животе. Связанная бабушкой шапка сбилась набок, на одном из ботинок расстегнулась липучка. Андрейка уже задыхался — не от бега даже, ведь сил в теле было хоть отбавляй, а от ужаса. Однако неведомая сила дала ему подняться на ноги. Пес не настиг его, но стоило Андрейке обернуться, как те же красные глаза он увидел прямо перед собой, и оттого снова сорвался с места, чудом преодолел остаток скользкого мостика с насквозь прогрызенными ржавчиной перилами и оказался в бору. Одна-единственная расчищенная от снега тропа вела вглубь леса. Слева за деревьями, Андрейка знал, был спуск к реке, за которой в свою очередь лежала небольшая деревенька. Направо был лишь лес, и где-то далеко стояла школа. Впереди на несколько километров простирался бор. Лапы сосен-великанов над головой Андрейки были запорошены снегом, что едва переливался под темным небом. Уже сейчас, в пятом часу, на небе можно было заметить несколько звезд. Но Андрейка на них не смотрел, он несся вперед. Через еще несколько минут усталость стала наваливаться на Андрейку. Из последних сил он еще бежал, с трудом заставлял себя двигаться вперед, но в определенный момент осознал — все. Снежинки жалили щеки, ветер обжигал дыхание. Андрейка только и сумел, что упасть не прямо на тропе, а броситься в сугроб возле нее, между двух деревьев. Андрейка подумал, что сейчас пес бросится на него, но ничего не произошло. Он лежал в снегу, силясь отдышаться, и не верил в свое спасение. Все вдруг показалось ему страшно далеким. Может, не было никакого страшного пса? Может, они пошли гулять с бабушкой, а он выдумал всю эту историю, да заодно в снегу повалялся? После того как он восстановил дыхание, Андрейка решил подняться на ноги. Для начала он осторожно сел на колени и, оглядевшись, ахнул. То, что он увидел вокруг, вовсе не походило на знакомый бор. Андрейка оказался на краю большой поляны, ярко освещенной желтыми и белыми огоньками. Казалось, кто-то развесил на сосновых ветвях десятки гирлянд, но никаких проводов и в помине не было — искорки плавно покачивались в морозном воздухе и перетанцовывали с места на место сами по себе. Однако на этом странности не кончались. В центре возвышался необъятных размеров пень, на котором расположился целый оркестр, причем больше всех выделялся огромный бурый медведь с красной бабочкой и тромбоном. С краю несколько мышат самозабвенно пиликали на скрипках. Да и остальные музыканты выглядели не менее экстравагантно. Вокруг по утоптанному, однако все еще девственно-белому снегу, неслись в каком-то неизвестном Андрейке танце странные пары: полунагие бледные женщины и чертенята с маленькими копытцами и горящими взглядами, дамы-птицы в пышных и жестких платьях из перьев и прочий престранный народец. Эта своеобразная бальная зала была ограничена рядами маленьких круглых столиков с витыми стульями, за которыми уже сидели люди и существа, что-то поедая аккуратными десертными ложками из вазочек разноцветного тонкого стекла. Самые дальние из столиков стояли в некотором отдалении от поляны, меж стволов вековых сосен, куда не долетали странные светлячки, озарявшие поляну, где проходил бал. Андрейка глядел на это все широко распахнутыми от удивления глазами; он даже забыл, что собирался подняться на ноги. Ему казалось, что он попал в странную сказку, похожую на те, что мама дома читала ему по вечерам из книжки, на обложке которой блестящими буквами было выведено: «Сказки народов мира». Эту надпись Андрейка умел прочесть сам, чем невероятно гордился. Он мог бы любоваться необычайным зрелищем еще долго, но перед ним внезапно выросли две высоких фигуры, отбросили на снег длинные тени. Андрейка поднял глаза и увидел перед собой двоих. Первым из них был молодой сухощавый мужчина. Довольно бледный, с коротко стриженными непокорными черными волосами, он был одет так, будто сошел со страниц все той же книги сказок. Под расстегнутым кафтаном из кобальтового атласа виднелся васильковый камзол и наконец тонкая франтовская рубаха с пышным жабо и перламутровыми пуговицами. В начищенных до блеска высоких сапогах, в которые были заправлены широкие штаны, отражались огоньки, что освещали всю поляну. Однако глядел незнакомец не высокомерно, скорее заинтересованно. Его синие глаза поблескивали чуть нездорово, будто после лихорадки. Второй была женщина. Она смотрела совсем по-другому; ее изумрудные глаза глядели хищно, с легким пренебрежением. Медно-рыжие волосы, закрученные в тугие локоны, свободно лежали на плечах — лишь несколько прядей на затылке были прихвачены серебряной заколкой. Глубокое квадратное декольте обнажало белую грудь, изящные ключицы и вытянутую шею, едва прикрытые черной меховой горжеткой. Платье было пошито из атласа того же глубокого черного цвета; рукава же да широкая полоса ткани от груди до самого подола были из какой-то более тонкой, полупрозрачной ткани с узорчатым золотым шитьем. Мужчина присел на колени перед Андрейкой, внимательно вгляделся ему в лицо — не страшно ничуть, однако непривычно. Взгляд синих глаз будто бы проникал внутрь него, видел все Андрейкины мысли. — Чего ты испугался? — спросил мужчина. — Большой собаки с красными глазами, — честно ответил Андрейка. Мужчина обернулся назад, через плечо поглядел на женщину. — Хел, ты ничего еще более умного не придумала?.. — Это было легче всего, — женщина пожала плечами и выжидающе скрестила руки на груди. — Меня тоже было легче всего пристрелить, когда я свалился с испанкой, Хельга. Бросив эту злую фразу, мужчина вновь обернулся к Андрейке. Уже через секунду на его лице не осталось ни капли раздражения, и он обратился к Андрейке более чем дружелюбно: — Хочешь чего-нибудь, герой? Какао, лимонад, вафли? — Мама мне не разрешает ничего брать у незнакомцев. Мужчина усмехнулся, в его глазах мелькнули искорки озорства. — Ну тогда давай познакомимся. Я Александер, или просто Алекс, — он протянул Андрейке руку. — А ты кто будешь, герой? Андрейка назвал свое имя и неловко ухватился за руку мужчины, на что Алекс усмехнулся снова — совсем уже непонятно, из-за чего. — Так ты, значит, не просто герой, а еще и храбрец? Ну так что, какао? Андрейка чуточку задумался, все еще сомневаясь — недаром все старшие родственники наперебой твердили ему, что никогда ничего нельзя брать у незнакомых людей, не стоит вовсе им доверять и куда-то с ними идти. Однако Алекс глядел столь открыто, что Андрейка невольно ему верил — и согласился. Через всего минуту Андрейка уже сидел на плечах у Алекса, потягивая дивно-сладкую жидкость из самого настоящего граненого стеклянного кубка. Тогда женщина, до этого лишь молча, хотя и не без неодобрения наблюдавшая, поинтересовалась у Алекса, что с танцами. Он в ответ виновато развел руками. — Ну и катись к дьяволу! — с этими словами женщина сорвала с шеи горжетку, бросила ее на снег, развернулась на пятках — только медным всполохом взметнулись в воздухе ее кудри — и скрылась в толпе. — Вот же ведьма… — процедил Алекс сквозь зубы ей вслед. Не так много рыжеволосых было на этом странном бале, и проследить за передвижениями Хельги было не так уж сложно. Почти тут же ее пригласил какой-то матерый черт с лоснящейся черной шерстью и белой бабочкой на шее, и женщина понеслась с ним в быстром фокстроте. Алекс, казалось, приуныл, но с Андрейкой продолжал общаться дружелюбно. Сидя на плечах у него, Андрейка с высоты видел все, что происходило на странной поляне. Некоторое время еще шли танцы, потом, будто по мановению волшебной палочки, весь хаотичный узор распался на отдельные элементы, а затем и вовсе исчез — это пары одна за другой разошлись к краям поляны. Куда-то исчез оркестр с большого пня, и на его месте запылал огромный жаркий костер. По всей поляне мигом затанцевали, словно бал и не кончался, тени от взмывающих почти к небу языков пламени. Пары стали прыгать через огонь. Они совершали воистину чудовищной высоты прыжки, пролетали над пламенем, едва подпалив одежды. Говорили, что тем, кто прыгнет, не разомкнув рук, всегда быть вместе. Хельга со своим чертом рук не удержали, и Алекс радостно ухмыльнулся. Андрейку уже начинало клонить в сон, и он все крепче хватал ручками большую ладонь Алекса. — Еще немного, храбрец, и сможешь поспать, — ободрил его мужчина. — А утром я отведу тебя домой. Андрейка верил, и продолжал смотреть на огонь, на мелькавших прыгунов, хотя все они для него давно стали одинаковы, он уже не отличал чертей от людей, дриад — от человеческих женщин. В конце концов Андрейка перестал противиться сну и сомкнул глаза, так и сидя на плечах у Алекса. Андрейка не видел, как окончилось празднество; он не почувствовал, как Алекс, едва заметив, что мальчик уснул, снял его с плеч и взял на руки, а после окончания праздника перенес в палатку близ поляны, уложил на постель и укутал клетчатым пледом. Не слышал он, конечно же, и того разговора, который произошел вскоре после этого в морозном одиночестве у палатки между Хельгой и Алексом. Поначалу они говорили на повышенных тонах, но постепенно помирились — и долго стояли в обнимку, сцепив руки друг у друга за спиной. Разлетелись огоньки, освещавшие поляну во время бала, звезд было не видать; лишь луна проглядывала сквозь тучи. С неба падали снежные хлопья, оседали на медных волосах Хельги и черных — Алекса. А двое все не отпускали друг друга, желая продлить момент до бесконечности. Наутро Алекс разбудил Андрейку с первыми лучами вошедшего солнца и тут же вручил кубок с горячим какао — менее сладким, правда, чем накануне. Пока Андрейка мелкими глотками тянул питье, Алекс безмолвно сидел рядом с ним, но лишь только он отставил опустевший кубок в сторону, черноволосый тут же приказал: — Пора идти, храбрец, — и первым вышел из палатки. Андрейка вылез следом и сощурился от яркого света, отраженного искристым снегом. Утро было морозное, хотелось смеяться и жить, нестись вперед, вдыхая хрустальный воздух, что обжигал легкие. Алекс взял Андрейку за руку, они сделали всего несколько шагов вперед, — и все вокруг переменилось. Голубое небо вновь заиграло пыльно-розовым закатом, пошел снег, причем в точности такими же хлопьями, как прошлым вечером, когда Андрейка спасался от страшной собаки. Поляна, где проходил бал, исчезла, да и Алекс преобразился. Вместо разодетого в пух и прах, будто не из этого времени или не из этого мира мужчины, рядом с Андрейкой стоял теперь самый обычный парень в джинсах, спортивных ботинках и черном полупальто. Только голова у него все так же оставалась непокрытой, и снег будто сединою серебрил черные волосы, да перчатками Алекс пренебрег. Андрейка в изумлении озирался вокруг и никак не мог понять, что случилось, пока шел с Алексом знакомой тропой к мостику. У самого его начала мужчина вдруг остановился и снова, как вчера вечером, присел перед Андрейкой на колени. Правда, глаза его сегодня были куда серьезнее, в них не было вчерашнего дурачества и смеха. — Храбрец, ты понял, кто мы такие? — Андрейка помотал головой. — Мы маги. Колдуны, волшебники, чародеи — пока называй как хочешь, разницу поймешь потом. И я, и Хельга, и еще многие, кто там был. И ты однажды тоже будешь. Но пока об этом никому ни слова, ладно? Пусть это будет наша маленькая тайна, храбрец. Алекс вдруг притянул Андрейку к себе, обнял его, носом уткнулся в ткань его курточки. Правда, спустя всего пару секунд маг отпустил его и смущенно, сбивчиво проговорил: — Прости, храбрец, ты мне кое-кого напомнил. Остаток пути — переход через мостик, два поворота и снежную кашу во дворе — Алекс и Андрейка проделали молча. Наконец, они добрались до железной двери, у которой прошлым вечером и началось это короткое Андрейкино приключение. — Ну вот и все, храбрец, — Алекс неловко улыбнулся. — Ты вернулся ровно в ту минуту, когда увидел пса. Скоро придет твоя бабушка. Когда-нибудь еще свидимся… надеюсь. После этого Алекс, не дожидаясь робкого до свидания от Андрейки, развернулся и направился в ту же сторону, откуда только что пришел вместе с мальчиком. Андрейка видел, как там, у одного из домов-близнецов, выкрашенных розовой краской, возникала из воздуха рыжеволосая девушка, тоже одетая теперь совсем-совсем обычно — ведьма Хельга. Алекс подошел к ней и что-то сказал, Хел в ответ заливисто рассмеялась. Они соединили руки и в ту же секунду исчезли, будто их и не было никогда в этом городке, в этом дворе, рядом с Андрейкой. И без того редкие фонари еще не зажгли, и лишь из окон старых трехэтажных домов прорывалось-таки немного света. Там сквозь тонкий тюль желтел свет советской еще люстры, тут — едва горело розовым окно, занавешенное яркими шторами, еще где-то уже развесили новогодние гирлянды, и теперь разноцветные огоньки мерцали в комнате, а их всполохи были видны даже с улицы. Позади заскрипела старая железная дверь, пахнуло спертым воздухом из подъезда, и рядом с Андрейкой появилась бабушка — на этот раз с кошельком, который она как раз убирала в сумку, в руках. — Вот молодец какой, никуда не ушел от подъезда, — благодушно похвалила она Андрейку. О, если б ей знать… — Ну что, пойдем на горку?