Исповедь

— Что вас беспокоит, сын мой. Может быть, я смогу дать вам совет и наставить на путь истинный? — честно ответил обеспокоенный отец. — Я влюблен в прекрасную девушку. Она лучшее, что когда-либо случалось в моей темной жизни. Она несет в себе свет и освещает путь окружающим. Рядом с ней все становится только лучше. Она строга, когда надо, порой упряма, невероятно умна, дружелюбна и сострадательна… — А леди отвечает вам взаимностью? — настороженно спросил отец. — Да… Думаю да… — смущенно произнес Сидни. — На самом деле мы никогда не говорили о своих чувствах, но в ее глазах я читал доверие, нежность и … любовь. — Родственные души чувствуют друг друга и без слов. Если вы уверены, что это достойная девушка, тогда в чем причина вашего смятения? — Проблема в том, что, не смотря на все эти прекрасные чувства, я был вынужден обручиться с другой, чтобы спасти семью моего брата. Ситуация была безвыходной. Долг безмерно велик. Кредиторы обивали пороги, банки отказывались продлевать кредит, а на решение у меня была всего неделя… Я согласился на брак, и теперь чувствую, что заключил сделку с дьяволом. Я продал душу из чувства долга и знаю, что поступил правильно. Но мне невыносима сама мысль быть вдали от той, к кому по-настоящему стремится мое сердце. Но я причинил ей боль своим решением. Мне нет прощения. Но по иронии судьбы решение это было принято только потому, что она не приняла бы любых полумер и искренне хотела распутать ситуацию, сложившуюся вокруг семьи моего брата. Сейчас я словно на распутье и разрываюсь на части. Часть меня стремится быть достойным человеком и держать свое слово. Но сердце думает совсем о другом, не желая жить вдали от Шарлотты. Как быть, святой отец, если я прекрасно знаю, что и то, и то одновременно получить не получится? — Мне кажется за вашими словами стоит более сложная история. Вы давали двусмысленные намеки девушке, о которой говорите? Вы уверены, что чувства к ней с вашей стороны глубоки? Что это не просто страсть? — Уверен. Я никогда не чувствовал ничего подобного прежде. С ее уходом я потерял часть себя. Что до намеков… они не были двусмысленными. Я искренне желал сделать ей предложение на летнем балу, но нас грубо прервали. А затем произошел пожар и у меня просто не было возможности сделать это. Я уехал в Лондон решать проблему с обеспечением Тома и обратного пути для меня уже не было… — Помогать ближнему — долг каждого человека. А кто может быть ближе брата? — Быть может вы правы. Но так не просто откатываться к истокам и возвращаться в пучину отчаяния, когда увидел свое истинное предназначение и ощутил так близко возможность счастливой жизни. Вы знаете, еще несколько месяцев назад я жил довольно пустой жизнью. И максимально занятый повседневными делами делал все, лишь бы не чувствовать, что время ускользает от меня и жизнь проходит стороной. Я развивал свой бизнес. Импорт и экспорт. Заботился о своей команде и персонале. И это было лучшей частью моего дня, потому что я знал, что это по крайней мере имеет смысл. Бизнес позволял мне не только копить состояние и прочно стоять на ногах, но и поддерживать сотни семей в округе, начиная от портовых рабочих и заканчивая капитанами кораблей. Но вечера были невыносимы. Карты, скачки, боксерские бои, ставки, или балы, салоны, званые ужины, театры и так далее. Даже не знаю, что из этого хуже. И там, и там я появлялся не по движению души, а потому что так надо. Расширение деловых связей в лондонских кругах неизбежно связано с интересами знати. Ты либо свой человек, либо чужак без капли доверия. Либо заслужишь авторитет, либо вовек не получишь выгодных контрактов. Во всей этой суматохе было сложно сохранять здравый смысл и чистую душу, и тот ранимый мальчик, каким я был много лет назад в глазах родителей, постепенно таял на глазах. Я рано остался без родителей и все, к чему стремился после их смерти, — это создать свою семью и выстроить гармоничные отношения в ней по образу и подобию той, где мне посчастливилось родиться. Но я был слишком молод и горяч, когда столкнулся с первой любовью и с первым предательством. Успешно постигая науки в закрытой школе, я минимально сталкивался с женщинами до 18 лет. Только мать, сестра, ее редкие подруги на приемах в летние месяцы, и соседи. Я второй сын. Мой старший брат Том должен был унаследовать семейные земли и дома, поддерживать и хранить имя Паркеров для будущих поколений. — Услышав это имя мистер Хейвуд поерзал на скамье. Выходит, незнакомец за перегородкой был братом человека, у которого гостила его дочь. Определить его личность было для мистера Хейвуда большой удачей, ведь незнакомец во время исповеди мог и не представляться. Но брат Тома Паркера уже продолжал далее. — Я с детства знал, что мне, как второму брату, предстояло самому найти свой путь. Коммерция, флот, законы или церковь. Мне всегда казалось, что до выбора еще полно времени. Но я максимально старался готовиться к будущему и постигать всевозможные науки, которые могут пригодиться мне в любом из указанных направлений. И больше времени я проводил за книгами, чем на светских мероприятиях. В итоге я закончил обучение совершенно не готовым к реальной жизни и лишь с двумя настоящими друзьями — лордом Бабингтоном и Кроу. Мой первый бал после выпуска казался грандиозным. Блеск общества ошеломил меня. Но еще больше я был покорен прекрасной девушкой. Я никогда не встречал ничего подобного. Внешность, манеры, ум, — все, казалось, было безупречно. Она с радостью мои знаки внимания и через два месяца мы обручились. Мне казалось, что я был самым счастливым человеком на свете и впереди меня ждали годы счастливой легкой семейной жизни, но мои призрачные мечты столкнулись с жестокой реальностью. Отгремел праздничный ужин в честь помолвки. Дата свадьбы еще не была назначена. И прихоть Элайзы уехать в Париж для пошива свадебного платья казалась мне милым невинным развлечением. Я был рад глядя, как радуется моя невеста на палубе корабля, отбывающего во Францию. Она мило махала мне рукой и посылала воздушные поцелуи. Однако обратно она так и не вернулась, встретив в Париже или на корабле богатого текстильного промышленника. А я провел три бессонных недели в неведении, переживая и ругая почту. А после получил лишь краткую записку о ее возвращении и об отмене помолвки. Одной строкой. И через неделю она стала женой мистера Кэмпиона по специальному разрешению. — По специальному разрешению? — озадаченно уточнил мистер Хейвуд, пытаясь понять, как это могло случиться. — Она была скомпрометирована и не могла иначе? — Нет, святой отец, не думайте о ней слишком плохо. — С усмешкой ответил Сидни. Сейчас он спокойно мог воспринимать эти вопросы, хотя если бы кто-то намекнул ему на это несколько лет назад, он определенно вступил бы в драку. Вопрос о срочности брака вполне мог быть задан духовным лицом, которому по чину было положено заботиться о чистоте души и помыслов. — Хотя признаюсь, и меня посещали подобные мысли, что делало разрыв еще более болезненным. Брак их так и не дал детей. Тем более в первые месяцы. Но в тот момент я оправдывал ее и злился на ее родных, считая, что ее заставили выйти замуж под давлением. И несколько недель после ее свадьбы я упивался в хлам с друзьями или без них до полного изнеможения. Я был в отчаянии. И в нем бы и остался, если б не произошли два важных события в моей жизни. — Что произошло… сын мой? — машинально спросил отец Шарлотты. — Во-первых, я увидел Элизу на прогулке в парке. Для меня день только завершался, и я ехал домой, а для нее это была освежающая утренняя прогулка. В тот момент я подумал, что мы словно принадлежали разным мирам. Она светилась, улыбалась, держа под руку своего солидного мужа, и совсем не была похожа на пленницу. И только тогда я осознал, что замужество было ее собственным решением. Никто ее не заставлял. Она сама сделала выбор. И выбрала богатство, комфорт, уют и стареющего мужчину рядом. В то утро я понял, как ошибался в ней. Я ее не узнавал! Я был в гневе! И в порыве выкрикнул из кареты ее имя. Но прежде, чем друзья остановили меня в попытках крикнуть что-то еще, я видел ее нервный поворот головы и ужас, в глазах застывший. Казалось я распознал ее истинную натуру в тот момент и негодование, разлившееся по телу, должно было помочь мне ее забыть. Я правда был на пути к этому. Почти неделю я бы трезв, спокоен и полон решимости ее забыть. Но к выходным решился принять приглашение на светский раут. И снова встретил ее. Она смотрела на меня своими большими распахнутыми глазами, и я видел в них грусть, печаль и тоску. Она извинялась передо мной в укромной нише, нежно держа меня за руку почти на уровне сердца и перебирала своими маленькими пальчиками мои. И в голосе одновременно были боль, тоска и небольшая обида, словно я был тому причиной, и это я заставил ее отступить и отменить помолвку, заставляя выйти замуж за другого. В ее речи было много слов «долг», «должна», «выбор», «нужно», «ждать», «уверенность», «место», и ни слова о любви, чувствах и привязанности. Но я так хотел верить ей! А затем она натянула на лицо искусственную улыбку, взмахнула веером и грациозно вышла в зал играть свою роль. В тот момент я был сбит с толку, и не знал, где правда, а где ложь. Чему верить? Играла ли она со мной также, как сейчас стремилась разыграть представление перед всем миром? Или она правда была глубоко несчастна, но делала то, что от нее ожидали и из-за всех сил старалась держать лицо? Что ж, она вслед за мужем карабкалась вверх по социальной лестнице и скоро мы редко где могли бы встретиться в одной компании. Но в тот вечер я напился. А затем еще, еще и еще. Скажите, святой отец, вы испытывали когда-нибудь подобное чувство? Неуверенность? Предательство? — Да, сын мой. Я испытал на себе все то разочарование, которое дарует мужчине отказ любимой женщины. И до сих пор помню, как перепахивал вновь и вновь заснеженное поле… — произнес мистер Хейвуд и прикусил язык, понимая, что проболтался. Но Сидни было не до нюансов, и он продолжил свой рассказ. — Да, так было и со мной. Я ненавидел себя, хоть и не мог определиться за что. За то, что не мог быть достойным Элизы, или за то, что поверил ей? Я пил, курил, проигрывал в карты, участвовал в подпольных боях. И мог сгинуть с земного света через месяц или два… Но тут судьба вмешалась второй раз в мою жалкую жизнь. Мой брат Том прибыл в Лондон чтобы встряхнуть меня. Он напомнил мне о важных ценностях в жизни, процитировал пару советов отца, заплатил мои долги и отправил меня в новый свет в поисках лучшей жизни. Подальше от Лондона, подальше от женщины, причинившей мне столько горя. Попытки Тома играть роль отца в тот момент провалились: мне было безразлично, что произойдет со мной дальше. Но неожиданно Том признался мне в том, что они с женой ждут первенца и что им необходима будет помощь дяди Сидни в будущем. И я сдался. И согласился хотя бы попробовать. И я сел на корабль, сжимая в руке пару писем к старым деловым партнерам отца, и довольно скоро вступил на пески Антигуа. Смена места и правда принесла некоторое облегчение, но ненадолго. Грязь, разврат и нищета, царившие на этом острове, слишком сильно напоминали мне свет, который я покинул. Пусть без прекрасных одежд и освежающих вин, без витиеватых светских разговоров и без разнообразного парфюма, но все здесь было подчинено тому же пороку — деньгам и жажде наживы. Я видел несправедливость, я видел рабство, но первое время даже не чувствовал в себе сил вмешаться и остановить. Я просто замер, пытаясь осознать правила игры. И только мой наставник открыл мне глаза и направил на путь истинный, и словно под присмотром отца я вновь воспрял духом и нашел в себе силы бороться. И оказавшись в этих диких условиях я наконец начал понимать правила охоты высшего общества Лондона. И принял их, хоть и старался всегда быть отстраненным, не вовлеченным и взирающим на все со стороны. На удивление мое отвращение к порядкам и устоям восприняли за высокомерие, высокомерие за авторитет и так я незаметно получил широкую известность и доверие в высших кругах. — Вы как-то были ввязаны в рабство? Зарабатывали на этом деньги? Проливали чью-то кровь? И этим вызвали уважение в глазах света? — настороженно спросил мистер Хевуд. — Нет, никогда! — послышался возмущенный голос. — Но к своему стыду я очень долго не мешал другим делать это. И прошло, наверное, года два, прежде чем мы с Джорджем Лэм смогли распространить идею свободной работы на плантациях на соседние регионы. Он действительно покупал рабов, но только для того, чтобы обеспечить им свободу. Как только бумаги были подписаны он рушил их кандалы и предлагал им самим принимать решения. Готовы ли они трудиться на его земле за плату или предпочтут уйти своей дорогой? Многие соглашались и счастливо жили, обустраивая свою жизнь. Но иные плантаторы нас не любили. Нам угрожали. Пытались поджигать дома и строения, плантации, урожай. Но не учли одного — свободные люди, видевшие рабство, готовы стоять за свое право на свободу. Так было и со мной. Только в моем случае я боролся не с рабством, а с зависимостью от любви. Полностью разочарованный женским двуличием я одел сердце в латы и был готов отражать любые удары, бережно охраняя свое сердце от стрел Купидона. Прошу прощения за аналогии, святой отец! Возможно обращение к античным мифам и легендам неуместно в церкви? — Нет, все в порядке. Я понимаю, о чем вы. Продолжайте. — Я пробыл на Антигуа почти 6 лет и был вполне доволен жизнью там. Но все больше испытывал тоску по дому. Хотя, о чем я мог тосковать, ведь настоящего дома у меня больше не было? Детства не вернуть. Как бы то ни было, в один день я получил письмо от брата, где он сообщал счастливые новости, что жена его вновь ждет ребенка. У них уже было двое детей. Две очаровательные племянницы, которых я никогда не видел и не встречал. И третий на подходе. Я понял, что пора возвращаться и начать принимать участие в жизни единственной семьи, которая у меня когда-либо будет. И я вернулся как раз вовремя, чтобы встретить рождение племянника. Наследник Паркеров. И луч света в моей одинокой жизни. Я привязался к Генри по-особому. И каждый раз, наблюдая за ним в колыбели, я думал, каково это иметь своих детей, свою семью. Но слишком хорошо понимал, что для меня это вряд ли возможно. Сандитон — небольшой городок. Бывшая рыбацкая деревушка, из которой мой впечатлительный брат стремился сделать популярный морской курорт. Это место томило меня, ведь вдали от Лондона и его условностей я становился мягче, а латы на моем сердце покрывала ржавчина. И глядя на мирно растущего Генри и бегающих рядом со мной племянниц, я понимал, что теряю контроль и мечтаю о своей семье. С этим надо было что-то делать. И я уехал в Лондон, стараясь появляться в Сандитоне как можно реже и по возможности на недлительный срок, чтобы сердце мое в теплой домашней атмосфере не могло оттаять. И это мне удавалось. Почти 3 года. Я жил и работал в Лондоне, восстановив все свои прежние связи и нарастив новые. Торговля моя процветала, а трудолюбие честных работников Джорджа Лэмба обеспечивало мне по истине качественные товары с плантаций: хлопок, табак, кофе, чай и многое другое. Я неплохо обустроился в Лондоне и заново заковал свое сердце в броню, в тайне посмеиваясь над матронами на балах и приемах, которые безыскусно пытались охомутать меня для своих дочерей. Я не был к ним восприимчив. И упивался своей свободой и независимостью, никому не доверяя и не желая ни о ком заботиться. Сидни коротко рассмеялся, вспоминая, что произошло дальше. — Однако судьба распорядилась иначе, — продолжил он с теплотой в голосе. — Мой друг и наставник Джордж Лэмб умер, оставив мне на попечение свою несовершеннолетнюю дочь, Джорджиану. И это вновь смешало все мои планы. Я привез ее в Лондон с Антигуа, чтобы она была под присмотром и привыкала быть частью лондонского общества, как хотел ее отец. Но все это сильно осложнялось предрассудками общества, ведь Джорджиана не совсем типичная наследница. Она… Ее мать была рабыней… И, хотя она родилась в счастливом законном браке, ее экзотичная внешность вызывает многие пересуды и люди, не знающие ее истории, сами додумывают ее не в пользу молодой леди. Все эти косые взгляды и снисходительное отношение дополнительно озлобили Джорджиану. Она чувствовала себя чужой. И справлялась с этим по-своему. Ее взбалмошный характер сводил на нет все мои начинания. Она игнорировала запреты и наставления, грубила и дерзила по любому поводу и выходила за рамки приличий. Я понял, что должен увезти ее из Лондона в более тихое место и организовал ей и ее гувернантке переезд в Сандитон. — Это похвально, сын мой. Забота о ближнем, не входящем в круг семьи, многое говорит о человеке. — Благодарю за добрые слова, но я их не заслуживаю. Да, я являюсь опекуном мисс Лэмб и долгое время заботы мои ограничивались лишь ее бытовым комфортом, достаточным образованием, вводом ее в круг достойных людей, ведь ее солидное состояние может привлечь не честных людей. Я не был для нее близким человеком и по сути оставил ее один на один с ее проблемами, неприятием общества и почти полным отсутствием равного круга общения. Сейчас мне стыдно осознавать это, но было время, когда я считал, что делаю все возможное для своей подопечной. Но только Шарлотта сумела открыть мне глаза. — Девушка, в которую вы влюблены? — мистер Хейвуд понимал, что играет грязно, но он должен был вернуть рассказ к дочери. — Да, — и в голосе проявились нотки нежности. — Шарлотта… — словно выдохнул имя Сидни. — Как вы встретились? Вы с самого начала испытывали чувства? — Нет! — Сидни усмехнулся. — На самом деле встреча довольно неловкой. Я встретил ее на подъезде к городу. Она сопровождала мою невестку Мэри к местной гранд даме. Я принял ее за новую горничную и не преминул сказать об этом. Момент знакомства был скомкан и дальнейший контакт был испорчен воспоминанием об этом. Второй раз я встретился с ней уже на балу. Возможно это был ее первый бал, и она явно чувствовала себя неуютно, хоть и выглядела потрясающе. Призванный братом развлекать местных гостей я пригласил ее на танец и был приятно удивлен ее нестандартными вопросами. Казалось, она действительно хотела проникнуть в суть вещей. Ее не интересовали люстры, платья, музыка, карты, погода и другие вещи, столь часто насыщающие праздные разговоры юных леди. Она бросала мне вызов на каждом шагу! И я удивлялся, как столь юная девушка может знать о мире больше чем я, человек, который прожил дольше и много где бывал. И я был сбит с толку и одинаково неуютно было взирать в ее умные глаза и в ее декольте. Я чувствовал себя разбитым… При упоминании декольте дочери мистер Хейвуд злобно воззрился на резную перегородку, но видя, что мужчина обхватил голову руками и устало тер виски понял, что в данном случае он уже наказан. Сидни тем временем продолжил и рассказал об их ссоре на балконе, о ее попытке извиниться на утро на стройке, о его защитной реакции и еще более усложненных отношениях между ними. Он стремился ее избегать, но она возникала перед ним снова и снова в самых неожиданных местах. Он упомянул бухту без подробностей, но мистер Хейвуд не считал особенностей голоса странника, внезапно осипшего на этом слове. Рассказал о ее начавшейся дружбе с его подопечной и о том, как ее почти детская шалость в пародии зарезала на корню его нарастающие чувства. Рассказал о своем срыве на нее за обидные слова. Он уже не мог контролировать свои эмоции рядом с ней и стремился поскорее убраться из этого города и больше не возвращаться. Но дальше был крикет и вновь разрушенные планы покинуть город до конца сезона. Сидни не пропустил рассказ о похищении Джорджианы, а наоборот подробно изложил факты о случившемся, обо всех условиях пропажи и поисков. Рассказал, как бешено билось его сердце, когда он узнал в только что спасенной от нападения на улице Лондона девушке именно ее. Вопреки здравому смыслу она была в Лондоне на свой страх и риск! Сильная, смелая, самоотверженная. Он пререкался с ней в карете, но в то же время думал, как волнительно быть другом такой женщины, которая не остановится ни перед чем. И в тот момент он жалел, что не может считаться ее другом. А после понял, что не желает быть просто другом. И с той ночной поездки в карете эта мысль уже не покидала его. А дальше был лондонский бал, регата, бал в Сандитоне, когда он понял, что уверен и готов. А дальше только яркое пламя и далее — темнота, потому что пожар забрал у него счастье его жизни. Он обручен с той самой женщиной, которая предпочла ему другого 10 лет назад. Она держит его железной хваткой и пытается вытесать из него мужа по образу и подобию массы безликих лондонских мужей. Покорного, предсказуемого, внешне блестящего, но бездушного. И ему душно в ее компании настолько, что он готов бежать на другой край света, только бы отсрочить день свадьбы. Не говоря уже о душном браке, который он уже сейчас может представить не иначе, как с содроганием. Что делать? И можно ли вообще как-то выкарабкаться из этой ситуации? — Вы должны найти другой способ покрыть долг брата или распрощаться с любовью своей жизни навсегда, — просто ответил мистер Хейвуд, как будто это самый простой выбор в жизни. За перегородкой повисло молчание, и мистер Хейвуд продолжил. — Насколько серьезен долг вашего брата, что вы решились на такой отчаянный шаг? — 80 000 фунтов. — На этот раз мистер Хейвуд подавленно замолчал, понимая, что это была действительно веская причина разбить сердце его дочери. — Что ж, любовь моей… леди не поможет вам покрыть этот долг… — Поверьте, ее любовь бесценна. Я должен найти способ погасить долг и разорвать постыдную помолвку! — Тогда сделайте это. И докажите ей твердость своих намерений. Что может быть тверже, чем желание сделать ее своей женой? Даже если для этого придется пересечь границу? — Признаюсь, мне приходило в голову увезти ее в Гретна-Грин. Но я не мог так поступить с ней! Для нее важна семья и репутация. Она бы возненавидела меня. Пусть не сразу, но со временем. Я не готов рисковать ее именем и хочу сделать все правильно и по закону, прежде чем смогу назвать ее своей женой. И мне странно слышать такое предложение от священника, — произнес Сидни уже более осознанно. — Не беспокойтесь, я просто проверяю вашу твердость и благоразумие. Я рад, что вы чтите традиции и стремитесь все сделать правильно. Я желаю вам добиться своей цели и не встретить новых преград на своем пути. Но решение проблемы будет зависеть только от вас и вашей готовности преодолевать препятствия. — Спасибо, я ценю ваше доверие. И постараюсь быть человеком, достойным любви Шарлотты. Благодарю за ваше время и отзывчивость. Мне помогла наша беседа. Я убежден, что найду в себе силы бороться за нашу любовь. — Сидни встал и отворил дверцу исповедальни, но на пороге помедлил. — Святой отец, что стало с той женщиной, которая отказала вам в вашей юности? Вы следили в дальнейшем за ее судьбой? — О, да. Так и было. Я следил за ней. И слежу последние 23 года. Она все же стала моей женой, когда осознала, что чувства мои глубоки и надежны, а не ветрены, как летний день. Не все в нашей жизни удается с самого начала, но только упорный труд в верном направлении дает столь долгожданную награду. — Я полагаю вы правы.