Под холод этой ночи

      Холод беззастенчиво сжирает, — более изнутри, чем снаружи — отчего девушка поспешно морщится и прячет нос в недра вязанного шарфа, согревая кожу горячим дыханием.       Эда переступает с ноги на ногу и собирает разбросанную по закоулкам лабиринта души силу воли, заставляя ладонь в который раз встретиться с обжигающим холодом ветром, чтобы попытаться отыскать сотовую связь и заказать такси. Но телефон садится. А снежинки падают на бледную кожу. И тают, смешиваясь с солью слёз.       Не так Эда Йылдыз представляла себе канун рождества.       Улицы города, лишённые обыденной суеты, скучающе подмигивают ей россыпью огней гирлянд. А девушка ещё имеет надежду попасть домой, поймав машину. Но ведь стрелки часов неумолимо подползают к одиннадцати вечера. Все проводят минуты за семейными застольями (или в полнейшем одиночестве) — да где угодно! — только не стоят на морозе в десяти километрах от дома.       Планируя рождественское торжество, Эда не смела допускать идею о том, что всё в один момент пойдёт по наклонной, а её жених окажется в жарких объятиях пышногрудой дамы, кажется, совершенно забыв об её присутствии.       И этот вечерний пердимоноколь проносится перед глазами неоновой бегущей строкой всё быстрее и быстрее. Превращаюсь в карусель безумства и парад кошмара.       — Худшее рождество! — бурчит под нос.       Каан… Каан Карадаг. Некая часть сознания всё ещё упорно отказывалась верить, что он и вправду совершил нечто оскверняющее. Оскверняющее в первую очередь её доверие. А другая часть, привыкшая язвить и дерзить, столь же потрясённо наблюдала за беспомощностью и несокрушимым ощущением того, что Эду обманули. Воспользовались. Пожевали и выплюнули. Будто самую дешёвую жвачку.       Но ведь они готовились к помолвке…       Обида всколыхнулась и ожгла её с новой силой.       Останавливается машина. Из неё выходит мужчина. Он…       — Что ты здесь делаешь в такой час, в такое время?       — Серкан?.. — Проговорила она, будто чувствуя себя дурой, и поспешно обтёрла слёзы рукавом. — А ты чего здесь забыл?       Серкан… Серкан Болат. Бывший возлюбленный — нынешний приятель. По крайней мере так было удобно считать, когда речь невзначай заходила о нём. Уж проще отшутиться об их мнимой дружеской связи и закрыть вопрос, чем объяснять нерадивым знакомым, что они много месяцев в ссоре.       Иногда, когда в голове всплывало его имя или глаз цеплялся за старые фоторамки, Эда раздумывала: возможно она намеренно сплелась с Кааном, выставляя его собственным женихом, лишь бы умерить жажду родственников, расспрашивавших о долгожданной свадьбе. Быть может, Йылдыз хотелось так молчаливо отомстить Болату, всем своим существом являя ауру независимости. Мол, я без тебя не страдаю; мне и без тебя прекрасно! И тем самым заполнить бездну страха, одиночества и огорчения.       Но она не хотела ни о чём думать. Сейчас уж точно! Ей желалось скорее попасть домой и забыться.       Серкан открывает дверь автомобиля, приглашая присесть. На улице холодно. Может, даже слишком…

***

      Некоторое время они так и едут в полной тишине, и каждый не смеет нарушить напряжённое молчание, начав разговор первым. Он не знает, что сказать. Она — слишком гордая.       Мысленно Эда обращается к небесам с гневным упрёком за то, что из всех возможных мужчин и женщин ей довелось столкнуться именно с ним. Но тут же осекается. Ведь другого выбора не оставалось. Йылдыз как следует поняла, что Серкан Болат — её единственное спасение в сложившейся ситуации.       — Так… — начинает Болат. — Что произошло? Почему ты не празднуешь Рождество с Кааном?       — Молчи, — взмолилась она. — Только не говори ничего сейчас!       — Поссорились?       — Тебя это касаться не должно.       Серкан усмехается. «Она ещё не растеряла былую стойкость и хватку.»       — Я успел соскучиться по твоей манере злиться и грубить. Ведь больше некому испытывать мои нервы на прочность. Как только мы расстались, я, признаться честно, даже как-то заскучал. Вся жизнь шла своим чередом, без всяких неожиданностей…       — А ты разве не об этом мечтал?       Эда по-хозяйски включает радио, унимая нахлынувшее уныние. Да и музыкальное сопровождение, казалось, разряжало обстановку.       Серкан паркуется и глядит на часы. Одиннадцать тридцать.       — Пригласишь? Скрашу твоё одиночество в рождественскую ночь.

***

      Алкоголь творит чудеса, в особенности в сочетании с взаимной болью, которую желалось унять. Серкан наклонился и поцеловал Эду в щёку, благодаря за вечер откровений, вечер, когда они оба в полной мере сняли эмоциональную обузу. Болат никак не ждал, что её рука обовьёт его шею, а вместо щеки его рот столкнётся с её губами. Но не выказывал протест.       Как давно он начал мириться с её характером. Как давно знал, что восприпятвовать ей — самый бесполезный путь во всей вселенной. И поэтому после трёх безрезультатных попыток поговорить и найти компромисс после той фатальной ссоры — оставил эту затею. И даже самому себе не признавался, что скучает по ней, заполняя образовавшуюся пустоту нескончаемой работой.        Как же давно к нему никто не прикасался вот так…       И может быть Йылдыз после захочет вертеться и юлить, всячески всё отрицая, — это неважно. Сейчас неважно…

Они нуждаются в друге именно сейчас. Именно в эту рождественскую ночь.