Невозможное

      

***

      Та поговорка мастера Виллема и в самом деле оказалась паролем: услышав её, привратник с усталым, каким-то будто бы пыльным голосом отпер ворота. Когда Ферн протиснулся между тяжёлыми створками, он не обнаружил за ними никого, кроме сидящего на стуле высохшего мертвеца. Впрочем, он ничему уже не удивлялся...              Запретный лес встретил душными испарениями ядовитых болот в низинах, терпкими ароматами трав – и почему-то вездесущими запахами гари и мокрых угольев, как будто здесь совсем недавно сгорело целое поселение. Эта атмосфера до странности напомнила Старый Ярнам, и сердце зашлось в недобром предчувствии...       Продвигаясь в глубь леса, Охотник убедился, что недалёк от истины: в чаще скрывалась небольшая деревушка, частично разрушенная и населённая обезумевшими и наполовину обратившимися крестьянами, которые встречали чужаков «очищающими» кострами, факелами и склянками с зажигательной смесью. Ферн с трудом прорвался через «кордон» на подступах к деревушке, получив множество ожогов и использовав почти половину запаса шприцов с кровью.       В самой деревне незваного гостя поджидало то же самое: местные жители, уже не осознавая себя, продолжали яростно защищать свои дома. Что ж, Ферн мог их понять... Но от этого они не переставали быть чудовищами, которых Охотнику надлежало уничтожить.       На заброшенной мельнице ему встретился единственный выживший в здравом рассудке. Во всяком случае, так Ферну показалось на первый взгляд. Незнакомец, голый по пояс, трясущийся от холода и забрызганный кровью, охая, сбивчиво благодарил судьбу, что свела его с настоящим Охотником, и спрашивал, не знает ли тот безопасного места, где можно переждать Ночь Охоты. Ферн уже открыл было рот, чтобы рассказать о часовне Идона... Но что-то его удержало. Какие-то подозрительные детали... И то, как незнакомец старался незаметно оттеснить Охотника от края крыши, где он сидел, сгорбившись и в чём-то копаясь, пока Ферн не приблизился; и то, что глаза нищего были закрыты повязкой, а это означало как минимум косвенную связь с Церковью Исцеления; и что в таком случае этот бывший церковник делает в месте, которое сама же церковь объявила запретным, да ещё и в таком жутком виде?..       Отвлекая нового знакомого расспросами и ловко избегая отвечать на его собственные, Ферн незаметно продвигался к тому месту, где впервые заметил нищего. И наконец разглядел, чем тот там занимался...       Три мёртвых тела. Мужчина, женщина и ребёнок. Родители – с разорванными глотками. А дитя...       «Нет, нет. Я не хочу этого видеть. Пусть станет так, что я этого не видел... Я не хочу...»       Ферн, не делая резких движений, сжал рукоять меча и медленно повернулся к нищему. Тот на полуслове оборвал поток сбивчивой речи и застыл, «глядя» на Охотника снизу вверх повязкой из окровавленных тряпок. По затылку Ферна пробежал холодок – Охотник отчётливо осознал, что людоед видит намного лучше, чем если бы у него имелись настоящие глаза...       – Понял, значит? – с весёлой яростью прошипел нищий. – Умные нынче пошли Охотники. И где вас только таких делают? Впрочем, я знаю где. Там же, где когда-то и меня... Превратили в чудовище! – На последней фразе голос его пугающе изменился: стал словно бы двоиться, будто интонациям человека вторило рычание зверя. – А я всего-то хотел выжить! Я не хотел становиться таким!       Ферн, похолодев, отступил на шаг. Он впервые наблюдал трансформацию человека в чудовище очень давно – на кладбище Идона, в первую и последнюю свою встречу с бывшим Охотником Церкви отцом Гаскойном. Теперь же его взгляду предстало нечто совсем другое, но не менее ужасающее: тело нищего будто взорвалось изнутри, вывернувшись наизнанку, как зимний плащ – мехом наружу, а по меху этому бегали, искря и постреливая, маленькие молнии.       – Ты... Из группы Арчибальда? – помертвевшими губами выговорил Ферн. Он вспомнил несчастного Паарла и историю его обращения в чёрное электрическое чудовище, которую ему когда-то рассказывал Герман. Учёный-энтузиаст, а скорее – помешанный, Арчибальд не гнушался использовать в качестве подопытных тех, кто доверял ему и готов был во всём помогать...       – Да, верно, – выдохнул нищий... Уже не человек, а электрический зверь, и из голоса окончательно пропали человеческие интонации. – Я был Охотником, как и ты! И посмотри, чем я стал! Смотри внимательно!..       Чудовище прыгнуло, Охотник уклонился и атаковал. Всё было как обычно. Охотник должен охотиться. И всё же...       Всё было не так. Всё было как-то… Неправильно.       – Будь проклята эта Охота! – рычал зверь в перерывах между атаками. – Ты думаешь – я виноват, я?! Ты называешь меня чудовищем? Чудовищем?! Да что ты знаешь? Я этого не хотел!       Ферн кружил по крыше, уворачиваясь от ударов когтей и молний и следя за тем, чтобы не свалиться с немалой высоты. Сам атаковал редко и выверенно, понимая: на узкой крыше вернее убьют собственные перекаты, чем прыжки и размашистые удары чудовища.       Что ж, отточенная за семь лет Охоты тактика в очередной раз принесла нужный результат.       – Я просто хотел выжить! – прохрипел бывший Охотник, ныне чудовище-людоед, когда Ферн зажал его в углу надстройки на крыше, готовясь нанести последний удар. – Но не таким... – прошептал он, когда серебряный клинок, носящий имя первого Охотника Церкви, вошёл в его грудь. Повязка на голове нищего разорвалась в клочья ещё во время трансформации, и сейчас глаза чудовища, встретившись взглядом с охотником, вспыхнули алым – и, если бы кто-то мог видеть эту схватку со стороны, он заметил бы, что огненно-красные точки отразились в глазах человека – и, возможно, решил бы, что зрачки Охотника просто полыхнули таким же кровожадным огнём?..       Ферн медленно вытащил клинок из бессильно опустившегося на гнилые доски тела чудовища. Мелкие электрические разряды, пробегающие по шерсти, слабели и исчезали. Бывший Охотник вдруг оскалился, и Ферн с ужасом понял – тот улыбается.       – Спасибо, Охотник... Пока ещё добрый, – прошептал нищий. – Меня зовут... Звали Георг. Я просто... – На тонких звериных губах выступила пена, в пробитой груди клокотало и свистело. Зверь с трудом сделал ещё один вдох и уже почти беззвучно произнёс: – Я просто... хотел... жить. Если бы я знал, что... Цена будет... Такой...       Алые точки в зрачках погасли, словно уголья пожарища остыли и подёрнулись пеплом. Ферн осторожно уложил тело бывшего Охотника на дощатый настил. И поклонился ему, как кланялись в мастерской павшим товарищам.       «Это тоже работа для Охотника, но нет в ней чести...»              

***

      Трое стражей, одетых в чёрные балахоны со скрывающими лица капюшонами, высоких и болезненно худых, но тем не менее поразительно сильных и выносливых, не раз и не два заставили Охотника бежать через весь лес от лампы, появившейся возле лачуги на краю обрыва перед мостом. Хорошо ещё, что удалось найти пару старых, чудом сохранившихся лифтов, позволивших хоть немного сократить путь.       …Смерти были разными – то катана одного из Теней со свистом рассекала тело, то огненное дыхание другого испепеляло заживо, то вызываемая откуда-то из-под земли огромная змея просто перекусывала Охотника пополам. И какая из этих смертей была легче прочих – Ферн уж точно не смог бы сказать.       Одна ошибка – чудовищная боль – в глазах темнеет… И снова лампа. Отдышаться, отдохнуть. Собраться с духом. Вспомнить о цели. И снова – лифт, мост, мельница, змееголовые местные жители. И снова – свист катаны, рёв и шипение огня, отвратительный свист, призывающий чудовищных змей. И снова – маленькая ошибка…       И снова…              Когда наконец последний из заклинателей чудовищных змей пал, Ферну почудился дрожащий в воздухе нечеловеческий звук. Охотник, с головы до ног покрытый кровью врагов, вдруг ощутил чистую эйфорию от её тепла – и сам испугался этого странного, будоражащего чувства. «Ещё не хватало начать получать удовольствие от убийств…» Он поёжился, вспомнив несчастного Георга, сорвал пучок пожухлой травы и начал яростно стирать кровь с подола плаща. Безуспешно, конечно, но всё же это простое действие помогло немного успокоиться и унять дрожь в руках.       Пора было двигаться дальше. Это место, которое охраняли трое стражей-Теней, ростом и телосложением поразительно напоминающих выродившихся птумериан, которых Ферну доводилось встречать в подземельях под городом, называлось «Запретные могилы». Кто был здесь похоронен – Охотник не знал, но впечатляющий размер могильных плит и вырезанные на них полустёртые надписи на незнакомом языке наводили на мысль о том, что это точно не люди. Что ж, присутствие тут стражей, напоминающих потомков вымершей расы птумеру, вполне согласовывалось с предположением о том, что эти надгробия воздвигнуты в память о неких нечеловечески могущественных существах, которых это могущество всё же не смогло уберечь от смерти…       А за оградой этого кладбища начиналась дорога в университет Бюргенверт, и это тоже наводило на определённые мысли, если вспомнить мрачную репутацию старинного, ныне заброшенного учебного заведения.       Ферн не без труда открыл старые ворота под каменной аркой. Створки с резким жалобным скрипом повернулись на ржавых петлях. Да, сколько же десятков лет здесь никто не проходил?              Здание университета, насколько знал Охотник, пустовало уже не один десяток лет, но, как ни странно, не выглядело совсем уж заброшенным. Двор, конечно, зарос бурьяном, но вот ступени и плиты террас, кладка старинных стен, крыша здания – всё выглядело так, будто кто-то по мере сил заботился о покинутом храме науки.       Главные ворота были заперты. Ферн со смешанным чувством восхищения и отвращения ступил на брусчатку дорожки, ведущей в обход здания. Это место навевало мысли о величии человеческого разума – и о чудовищах, которые он способен породить. Во времена расцвета Бюргенверта достижения здешних учёных – фармацевтов, врачей-исследователей, археологов – были хорошо известны далеко за пределами Ярнама. Здесь совершались открытия, которым было суждено перевернуть ход истории человечества. И кто тогда мог предположить, чем закончится эпоха славы и процветания старейшего учебного заведения и самого выдающегося научного центра Ярнама, а возможно, и всей страны?       Мастер Виллем, последний ректор Бюргенверта… Без преувеличения – он отдал университету всю жизнь. И, по слухам, он до сих пор остаётся где-то здесь – покинутый всеми, разочаровавшийся и в соратниках, и в учениках, доживает последние дни среди руин своих лабораторий и идей, среди превратившихся в бесполезный мусор книг, статей, монографий… и надежд.       В сердце шевельнулось сочувствие… Но Ферн заставил себя отбросить эти мысли. Подобная слабость сейчас непозволительна. Ведь в конечном итоге именно мастер Виллем в ответе за то, что происходит сейчас в Ярнаме. Его ученик, воспользовавшись результатами исследований, начатых в университете – и наверняка под руководством самого ректора! – нашёл способ призвать в мир яви созданий из мира снов, разрушив границу, и без того зыбкую. И теперь все они – все Охотники и все ни в чём не повинные ярнамиты – балансируют на грани реальности и кошмара, ожидая пришествия Кровавой Луны, провозвестницы Ночи Охоты.       А Ночь Охоты – это и есть кошмар наяву.       И Ферн пришёл в покинутый университет, чтобы найти ответы – пройдя по следам учёных, призвавших в мир безумие Чумы Зверя, добраться до первоисточника и уничтожить его.              Очень быстро стало понятно, что университет отнюдь не пустует, и его обитатели совершенно не рады гостям – Ферна атаковала стайка отвратительных созданий, похожих на очень худых людей, претерпевших жуткие мутации: головы их раздулись и покрылись множеством тускло светящихся жёлтых глаз, на спинах топорщились выросты, напоминающие недоразвитые крылья, на которых эти существа могли ненадолго взлетать и атаковать Охотника с воздуха. Твари издавали отвратительный писк, от которого ныли зубы, ломило в висках, а через некоторое время начали путаться мысли. Безумие… Что ж, неудивительно. Местные обитатели – скорее всего, бывшие учёные или студенты, которых мастер Виллем сделал подопытными для своих бесчеловечных экспериментов… А может, они согласились на эту трансформацию добровольно, следуя самонадеянному и эгоистичному стремлению возвыситься до уровня Великих и, возможно, даже превзойти их. Наивные… Отчасти их тоже жаль, но от этого они не перестают быть отвратительными и опасными чудовищами, которых Охотнику надлежит истребить.       Когда последний из «мухо-людей», треща изломанными крыльями, свалился в бурьян у каменной ограды, Ферн наконец смог подняться по каменной лесенке на террасу, с которой открывался великолепный вид на озеро Лунного отражения. Он даже задержался на несколько мгновений, любуясь серебром бликов на гладкой поверхности воды… И едва успел увернуться от летящих к нему шаров космического сияния, таких же бледно-голубых, как лунный свет.       Мозгосос! Опасный противник. Бывший учёный, который оказался настолько одержим охотой за знаниями, что даже после трансформации в чудовище всё, что его интересует, – это содержимое человеческих голов. Эти отвратительные твари обездвиживают зазевавшуюся жертву при помощи особых тайных приёмов, а потом запускают ей внутрь черепа жуткий хоботок и высасывают мозг. В буквальном смысле. Будто бы это помогает им получать новые знания…       Схватка была короткой – Охотник уже не раз встречался с подобными тварями и без особого труда справился с нападавшим. Вытер меч, содрогнулся от отвращения, разглядывая лежащий у ног труп мозгососа. Пожал плечами и двинулся дальше.       В вестибюле главного корпуса его ждал крайне недружелюбный приём.       Некто в белых одеяниях – похоже, учёный Хора – без предупреждения атаковал Охотника с верха длинной изгибающейся лестницы, ведущей на второй этаж. Ферн чудом избежал столкновения со смертоносными «звёздами» Зова вовне. А вот это уже по-настоящему опасно… Этот тайный инструмент способен убить всего лишь одним попаданием.       Вспомнив наставления старших товарищей, Ферн постарался сократить дистанцию и вынудить противника перейти в оборону. Обезумевший учёный выхватил трость-хлыст и начал теснить Охотника вниз по лестнице, время от времени пытаясь сбить с ног «призываемым авгуром Ибраитас». А через пару мгновений его окутал серебристый туман, в котором словно бы поблёскивали искры далёких звёзд, от резкого пряного запаха сознание помутилось, и Ферн едва не скатился с лестницы. Задержав дыхание, он собрал все силы, отскочил назад, хватаясь за перила, и вгляделся в силуэт противника. Тот держал в левой руке какой-то баллон с раструбом, направленным на Охотника. Розмарин! Тайное оружие высокопоставленных клириков Церкви, отнимающее жизнь всего за несколько глотков сияющего космического тумана. Вот тут Охотник окончательно понял, что и в ближнем бою у него немного шансов…       И всё же победа осталась за ним, хотя и ценой множества болезненных ран и почти всех шприцов с кровью, для использования которых ещё надо было исхитриться улучить момент. А когда поверженный противник, пошатнувшись и обрушивая в падении лежащие на полу высокие стопки пыльных старинных книг, издал короткий предсмертный стон, Ферн обомлел: голос был женским…       Что ж, она сама виновата…              Налегая всем весом на тяжёлые створки дверей, ведущих на террасу-лунарий мастера Виллема, Ферн ожидал услышать оглушительный скрип и встретить сопротивление заржавевших петель. Однако створки распахнулись на удивление легко – неужели эта странная женщина-учёный ухаживала за петлями? Совершенно безумная, могла ли она?.. Да и зачем ей это? Судя по одеянию, она в самом деле принадлежала к высшей ступени иерархии Церкви Исцеления, а значит, вряд ли могла хранить преданность мастеру Виллему. Хотя… Кто знает, кто знает…       Старый ректор сидел в кресле-качалке и незрячими глазами, закрытыми узорчатой серебряной маской, «смотрел» на серебристую гладь воды. Казалось, он не заметил пришельца, погружённый в свои мысли. Возможно, он дремал – или вообще давно уже пребывал в беспамятстве. Ферн осторожно приблизился – и едва не отскочил, невольно схватившись за рукоять меча, когда мастер Виллем, прошипев что-то не размыкая губ, вдруг поднял свой посох и указал его ветвистым набалдашником на озёрную гладь.       Что это означало? Ректор показывал Охотнику направление – куда? К неминуемой гибели или же к средоточию тайн, которые хранит это озеро? Ферн слышал разные предположения о том, что же это за тайны. Собственно, он и пришёл сюда за тем, чтобы раскрыть их. И теперь у него не было иного выхода, кроме как последовать молчаливому приказу ректора, шагнуть с террасы и пробить серебристое зеркало воды.       Короткое ощущение полёта – всплеск – дыхание перехватывает от холода – и тут же давление воды исчезает. Охотник, не веря собственным глазам и ощущениям, поднимается на ноги и озирается по сторонам. Он – одновременно под поверхностью воды и на ней, и текучее лунное серебро под ногами – внезапно твёрдое, и по нему можно идти, и даже плеска не слышно, и не холодит ступни через кожу сапог ледяная озёрная вода…       Что это? Сон… Сон об озере? Но чей?       Ответ приходит почти сразу же. Невдалеке серебристым облачком над поверхностью воды парит она.       Паук Бюргенверта.       Несчастная Ром, любимая ученица мастера Виллема, возжелавшая стать равной богам. Стремившаяся возвыситься до Великих, чтобы прикоснуться к их знаниям и принести их к ногам учителя.       «Мастер Виллем… Что же вы наделали?»       Ром неуклюже крутится на месте, поворачивая к Охотнику покрытую серой, будто каменной коркой голову. Множество круглых глаз, похожих на вкрапления обсидиана в серой магматической породе, следят за Охотником, с какой бы стороны он ни приблизился. И кажется, что взгляд их молит: «Оставь! Не тронь меня!»       «Тайна! Ритуал, запечатавший проход к средоточию кошмара! Я должен…»       Ром беспомощна, бесполезна, неуклюжа – но за неё есть кому вступиться. Водяная твердь над головой вдруг разражается «дождём» из пауков – крупных, величиной с собаку, шустрых, агрессивных. Ферн едва успевает уворачиваться, бьёт пауков сзади по незащищённым брюшкам – от каменных голов меч отскакивает, почти не причиняя вреда; а Ром, их мать, наконец выходит из себя и в ярости взывает к глубинам вод, что сродственны бескрайнему простору космоса. И летит град ледяных глыб снизу вверх, из воды – к воде, из неба – в небо.       …И снова и снова бьёт по покрытому трогательным серебристым пушком боку Ром серебряный клинок, носящий имя Людвига. И вздрагивает несчастное, потерянное создание, и снова и снова брызжет во все стороны бледная кровь. Кровь Сородичей. Ледяная, как озёрная вода, как лунный свет, как сердце мастера Виллема…              Всё кончено. Ферн остаётся один рядом с неподвижным телом паука. Несколько бесконечно долгих мгновений смотрит в погасшие глаза, усеивающие уродливую голову. Кровь Сородичей стекает по плащу, капает на застывшую поверхность озера и… питает его?       Вдруг за спиной Охотника раздаётся тихий плач. Женский, горький, жалобный… А затем – плач младенца. Ферн резко оборачивается – и застывает, поражённый.       В отдалении, на зыбкой и вместе с тем твёрдой поверхности воды стоит женщина в пышном белом платье с потёками крови на животе и по подолу спереди. Кровь красная – это не кровь Сородичей, не кровь Ром... Женщина тихо стонет и плачет, стиснув руки перед грудью и глядя куда-то вверх. Охотник поворачивает голову, чтобы проследить за её взглядом, и…       Водяная твердь над головой проламывается под чудовищной тяжестью. Из багровых облаков, как из хлопьев пены, выплывает кровавая луна. Она огромна, она занимает весь небосвод (и мелькает в голове мысль, отдающая безумием: неба здесь нет, так что это тогда – водосвод?), она давит на затылок, так, что голова едва не лопается. Ферн роняет меч и падает на колени, сжимая виски ладонями. И слышен сквозь шум крови в голове и сквозь звон разлитого в воздухе безумия жалобный женский голос, снова и снова повторяющий одну фразу на незнакомом языке. И вторит ему сначала едва различимый, но становящийся всё громче надрывный плач младенца.       Чудовищная луна спускается ниже, заполняет собой всё пространство, поглощает и женщину, и озеро, и сознание Ферна. А внутри луны, оказывается, – полная тишина, холод и непроглядный мрак.