Невозможное

      Ферн даже предположить не мог, что окажется таким слабаком.       Что, оказывается, он не профессионал, а жалкий сопляк, не способный сохранять концентрацию и отрешаться от посторонних мыслей на Охоте.       Что он может позволить себе в разгар преследования отвлечься от цели, потому что ему просто показалось, что в боковом переулке мелькнул какой-то силуэт, напоминающий женский…       Что ж, ещё один штрих к портрету Нелюдимого Ферна, и без того непривлекательному. Ладно за свою жизнь нет поводов волноваться, своей шкурой не дорожишь – но так ведь и товарищей можно серьёзно подвести!       С этим нужно было что-то делать. Быстро и решительно.       А что делать, с какого боку подступиться к проблеме – Ферн понятия не имел. Просто прекратить все контакты с объектом его внезапной одержимости – вряд ли поможет. Точно не поможет, даже врать самому себе не стоит. Если правду говорят, и время лечит, то в данном случае до исцеления, вероятнее всего, просто не доживёшь – с такой-то «внимательностью» на Охоте!       В последнее время Охотник разрывался между желанием чаще посещать в свободное время часовню Идона – библиотека-сокровищница, безусловно, того стоила! – и обоснованными опасениями в целесообразности этих посещений: он уже понимал, что сила, влекущая его туда, уже давно приняла опасное направление, не так уж много общего имеющее со страстью к чтению. Но что было поделать, если, не видя Эмили по несколько дней, он с ума сходил от беспокойства и начинал вести себя на Охоте как пугливый новичок, стреляющий глазами в сторону любого движения на краю поля зрения и холодеющий от страха.       Хорошо, что пока обходилось без серьёзных последствий, и товарищи по мастерской ничего не замечали. Ферн представлял, какие варианты решения проблемы от них немедленно посыпались бы: от «Сходи в «весёлый квартал», отвлекись!» до «Пойди да женись на ней, чего трусишь!». Ферн опасался, что, выслушав любую из этих простых и воистину гениальных идей, просто не сдержится и двинет доброжелателю в челюсть, а это было бы уж совсем непорядочно, потому что у товарищей наверняка и в мыслях бы не было насмехаться – для себя они такие варианты сочли бы наиболее подходящими.       Для большинства людей эти способы годились. А для Ферна – нет. Так уж вышло.       Что ж, закономерного результата долго ждать не пришлось…              

***

      Со стороны бокового входа в часовню послышались шум и негромкие голоса. Эмили, вытиравшая пыль со статуи, обернулась, торопливо положила тряпку на угол постамента и без лишних вопросов бросилась к сундучку с пузырьками крови.       Такие картины она видела здесь нередко, но привыкнуть к этому было невозможно: каждый раз дыхание перехватывало, а сердце стискивала ледяная рука. А что она должна была чувствовать, когда в часовню врывалась смерть, по пятам преследующая измученных и израненных людей?       Трое Охотников, с головы до ног покрытых кровью, пошатываясь, втащили на плаще кого-то, кто не мог идти сам. Но был ещё жив – это девушка мгновенно поняла по сосредоточенным лицам и напряжённым позам его товарищей, да по тому, как они озирались, ища взглядами кого-то, кто может помочь. Не теряя времени, она выхватила из сундучка несколько шприцов с кровью, бросилась к раненому и привычным движением вонзила иглу ему в бедренную мышцу. И только потом разглядела, кто лежит перед ней на пропитанном кровью плаще.       Лицо раненого исказилось от боли, из горла вырвался хрип, переходящий в стон. Тело изогнулось в судороге – Древняя кровь начала свою работу. Глаза Охотника на мгновение широко распахнулись – и сверкнули в свете свечей глубокой зеленью.       В ушах зашумело, губы будто бы закололо мелкими иголками. Эмили попыталась подняться на ноги, покачнулась… Кто-то подхватил её под мышки, осторожно опустил на ледяные плиты пола.       – Мисс, что с вами? – как сквозь воду пробился к сознанию мужской голос. – Вы нездоровы?       – Сейчас, сейчас, – девушка глубоко вздохнула, стараясь не обращать внимания на тяжёлый запах крови. – Просто голова закружилась. Вот, возьмите. – Она подняла руку с зажатыми в ней шприцами. – Я сейчас, только отдышусь немного…       – Вам самой-то не нужна помощь, мисс? – спросил незнакомый Охотник уже гораздо более бодрым и уверенным голосом – видимо, успел применить кровь. – Если нет, то мы пойдём. Надо торопиться – Ферн, кроме ран, ещё и отравление схватил, кровь его не вылечит…       – Оставьте его здесь, – решительно произнесла Эмили, поднимаясь на ноги. В ушах противно запищало, и она потрясла головой, отгоняя дурноту. – У меня есть противоядие. А вам самим пригодятся ваши запасы. Только помогите донести его до лазарета.              Уложив товарища на тюфяк в комнатке лазарета, Охотники поблагодарили Эмили и ушли. Девушка достала флакон с противоядием и уселась на пол рядом с постелью больного. Ферн так и не пришёл в сознание. Он дышал тяжело и рвано, мертвенно-бледное лицо блестело от пота. Глаза были полузакрыты, глазные яблоки дёргались, будто Охотник спал и видел кошмарный сон. С помощью специального валика приподняв голову Ферна, Эмили медленно, по капле вливала ему в рот противоядие, пока флакон не опустел. Она знала, что лекарство подействует не сразу, и пациент вполне может умереть, если яда было слишком много, да ещё и организм сильно ослаблен кровопотерей и исцелением тяжёлых ран с помощью Древней крови. Но теперь оставалось только ждать.       Девушка подтянула поближе второй тюфяк и улеглась на него, сжавшись в комочек. Она неотрывно смотрела на лицо Ферна, следила за движениями его глаз под полуприкрытыми веками, вслушивалась в дыхание… И молилась.       «О, Незримый Идон, всемогущий Великий! Снизойди до просьбы слабого существа, дрожащего под твоим всевидящим взором! Я отдаю себя без остатка служению тебе, я вся в твоей воле. Помоги, прошу. Спаси этого Охотника, благословлённого Древней кровью и проливающего свою ради других».       Сколько прошло времени – она не знала. Наверное, не слишком много – всё же противоядие начинает действовать в течение часа. Но вот дыхание Ферна участилось, он беспокойно заметался на тюфяке. Эмили вскинулась и села, напряжённо вглядываясь в лицо Охотника. Кризис… Здесь ничем не помочь – только ждать.       Примерно через четверть часа судорожные движения прекратились, но Ферна начал бить озноб. Эмили с облегчением перевела дыхание: всё шло как надо. Оставалось только переждать лихорадку. Она укрыла Охотника покрывалом со второго тюфяка, потом принесла ещё и одеяло из своей комнаты. Ферна трясло так, что слышался стук зубов, при этом Охотник по-прежнему оставался без сознания, и Эмили испугалась, что он прикусит себе язык. Как его согреть? Она принесла жаровню с углями, раздула, набросала сверху щепок. В комнате стало чуть теплее. Но этого недостаточно…        Что ещё можно предпринять? Девушка решительно улеглась рядом с Охотником, оставив между ним и собой самое тонкое из одеял и укрывшись вместе с ним двумя оставшимися. Обхватила его одной рукой, прижавшись к боку.       «Простите, господин Ферн, мне сейчас не до мыслей о приличиях».       Дрожь постепенно утихала. А Эмили лежала, прижавшись щекой к груди Ферна, слушала стук его сердца и горько размышляла о том, какими чудовищными путями иногда сбываются мечты.              

***

      Обычная ночная вылазка в Старый Ярнам. Улицы, знакомые до последней подворотни и последнего выщербленного камня мостовой. Обычные ликантропы, одичавшие собаки и заражённые горожане. Обычные кошмары, ставшие для Охотников реальностью.       Нет, именно в этот раз нельзя было сказать, что он попался по глупости, по рассеянности, что вёл себя неосмотрительнее, чем обычно. Если бы всё было так – от чего бы каждую ночь гибли Охотники по всему Ярнаму? Нет, это просто Охота. Её правила, которые меняются на ходу, и если не угадаешь – проигрываешь жизнь.       Ферн угодил в засаду. И такое бывает, и с опытными Охотниками тоже… В тумане не разглядел притаившегося в узком проходе заражённого. Нет, он не сунулся в ограниченное пространство, преследуя ликантропа. Занятый схваткой, он просто не заметил, как позади из белёсой пелены бесшумно выскочила закутанная в бесформенное тряпьё сгорбленная фигура.       Противный визг заражённой раздался совсем рядом за спиной, отвратительно пахнуло падалью, острые когти впились в плечо, рванули назад, у самого уха противно зачавкало… Безумная женщина рычала и визжала, стремясь впиться Охотнику в горло. А впереди готовился к прыжку раненый разъярённый ликантроп.       Ферн отбился. Сам не понял как, помнил только, что товарищи подоспели уже тогда, когда он лежал поперёк трупа чудовища и силился подняться на ноги. Плечо горело огнём. Наваливалась дурнота. Это яд. У этих тварей под когтями – трупный яд…       Шприцы с кровью закончились. У товарищей, судя по всему – тоже. Взволнованно переговариваются, ругаются. Сплёвывают. Подхватывают, укладывают на спину. Тело взмывает вверх, опора прогибается и раскачивается.       Зря… Не донесёте. Бросьте, спасайтесь лучше сами… Со мной всё…              

***

      …Ферн лежал на знакомом пригорке, вдыхая тонкий цветочный аромат. Едва слышно шелестели стебли травы, качаясь под лёгким ветерком. На лбу Охотника, как и прежде, лежала чья-то тёплая, нежная рука, не давая оглядеться. Но сейчас он твёрдо намеревался наконец-то выяснить, где он находится – и кто так бережно хранит его сон в этом исполненном безмятежности и покоя месте.       Он попытался поднять руки – и, как обычно, встретил мягкое, но непреодолимое сопротивление, будто кто-то хотел дать ему понять, что здесь его тело ему не принадлежит. Но Ферн был полон решимости преодолеть это оцепенение и в полной мере обрести себя в этом мире сна.       Закусив губу от напряжения, он собрался с силами и слегка приподнял руки над землёй – сначала казалось, будто он пытается разорвать стальные цепи, но довольно быстро стало легче. Ферн медленно поднёс руки к лицу и коснулся прикрывающей глаза ладони.       – О, Флора луны и снов. О, малютки, о, мимолётная прихоть древних… Да пребудет Охотник в безопасности и найдёт он утешение, – раздался совсем рядом мягкий и печальный женский голос. Ладонь без сопротивления отодвинулась от лица, и Ферн зачарованно уставился на склонившуюся над ним девушку, которая показалась ему смутно знакомой.       Она была красива, но какой-то пугающей, неестественной красотой. Тонкие черты лица, маленький рот с печально опущенными уголками, большие глаза с радужками холодного светло-серого оттенка. Лицо незнакомки обрамляли пряди светлых волос, выбивающиеся из-под старомодной шляпки.       Ферн приподнялся и сел, повернувшись к девушке. Та не двигалась, только молча печально смотрела на него. В уголке глаза её что-то блеснуло… Слезинка?        – Приветствую вас, миледи, – сказал Охотник и почтительно наклонил голову. – Моё имя Корнелиус Ферн. Могу я узнать ваше? И позвольте спросить – что это за место?       – Добро пожаловать домой, добрый Охотник, – отозвалась девушка. Губы её шевелились, а зрачки оставались неподвижными, и это почему-то напугало Ферна до холодка по позвоночнику. – Отныне я буду беречь твой сон. А имя… Возможно, ты дашь его мне?        Ферн, холодея, вгляделся в лицо загадочной незнакомки. Оно казалось… Нет, оно в самом деле было неживым! Он слышал голос, печальный и дружелюбный, видел, как шевелятся губы девушки, но не замечал никаких иных подтверждений тому, что эти слова произносит она. Лицо оставалось абсолютно неподвижным, немигающие глаза смотрели в одну точку. Не бывает у людей таких бесстрастных, безжизненных лиц…       Кукла? Ожившая кукла?.. Сон, воплощённый во сне?       Не может быть. У неё мягкая и тёплая ладонь!       Рука незнакомки как-то вывернуто, неудобно лежала на её коленях, укрытых чёрной узорчатой тканью юбки. Охотник машинально потянулся к ней, взял двумя руками и легонько сжал. Тёплая, настоящая, человеческая кисть… Что же с ней не так?       – Я помогу тебе поддержать твой слабый дух, – мягко сказала девушка и положила вторую ладонь поверх его рук. – Возвращайся ко мне всякий раз, как тебе станет одиноко, тоскливо или тяжело на душе. Я превращу твою боль в твою силу. И не будет никого сильнее тебя – ни в мире яви, ни в мире снов…       Ферн невольно опустил взгляд на их сплетённые в нежном пожатии руки, а когда снова глянул в лицо загадочной хозяйки этого места – задохнулся и отшатнулся в ужасе. Очертания точёного кукольного личика расплылись, явив нечто напоминающее порождение самого жуткого кошмара. На миг Охотнику показалось, что вместо головы у девушки – огромный уродливый ком из чьих-то сплетённых между собой крошечных телец, и между их тонкими синюшными конечностями проглядывают болезненно-желтые глазные яблоки и жуткие кроваво-красные сферы, разламывающиеся пополам зубастыми ртами…       Содрогаясь от отвращения, Ферн попытался вырвать руки из цепких пальцев этого существа, но оно (она?) неожиданно тихонько засмеялось, тряхнуло уродливой головой, и наваждение рассеялось. Вот только лицо у девушки стало другим.       Губы упрямо сжаты в линию, глаза не такие большие и не серые, а тёпло-карие. Слегка вьющиеся длинные волосы связаны в «хвост», шляпка исчезла. Да и волосы больше не белые, а каштановые с рыжиной… Только лицо осталось таким же безжизненно-неподвижным.       – Кто вы? – помертвевшими губами выговорил Охотник. – Я вас знаю…       – Я вижу, ты хочешь покинуть меня, – холодно произнесла знакомая-незнакомая девушка. – Что ж, добрый Охотник, не смею тебя удерживать, хоть мне и придётся тосковать в одиночестве. Иди же. Найди своё предназначение в мире яви, – и она отпустила руки Ферна. Вдруг резко стемнело, на тёмно-синем бархатном небе вспыхнули мириады звёзд… А затем, словно сметённые с небосвода неведомым космическим смерчем, небесные огоньки взвихрились вокруг Охотника, закружились сверкающей метелью, запорошили глаза кристаллами льда… Охотник, теряя ориентацию в пространстве, протянул руки вперёд, сквозь серебристые вихри, и притянул к себе сидящую совсем близко девушку. Обнял её, прижал к груди, поглаживая по волосам и бормоча:       – Я никуда не уйду. Я останусь с тобой. Эмили…              – Господин Ферн… Ох, как я переволновалась! Слава Великим… – Шёпот и тёплое дыхание щекотнули ухо. Ферн вздохнул и крепче прижал к себе незнакомку… И вдруг отпрянул, с ужасом уставившись на ту, кого на самом деле только что сжимал в объятиях.       – Мисс Лейтер?! – Он ошалело огляделся по сторонам, смутно узнавая комнату, затем с отвращением покосился на собственные руки, как на нечто чужое, непонятно как к нему приросшее. – Я… Ох, как же так вышло… Простите меня великодушно. Я не должен был... – Он осознавал, что лепечет какую-то чушь, отчаянно при этом краснея, но ничего не мог с собой поделать – он и в самом деле не понимал и не помнил, как оказался здесь, в лазарете при часовне, да ещё и в объятиях мисс Лейтер! Под одним с ней одеялом! Это же… Его охватила паника: а что если в результате ранения он частично потерял память – и, пока был не в себе, успел натворить чего-то неподобающего? С его-то болезненной одержимостью в последнее время… Он в замешательстве оглядел девушку – вроде бы следов вероломного нападения не видно. То есть он не пытался… Ох, ну и положение! Что же делать, как теперь себя вести? Как просить прощения, особенно когда не понимаешь – за что именно?       …Да ещё и сердце, подлый предатель, колотится так, что, кажется, его слышно в соседних комнатах, где лежат другие раненые.       Она так близко. Она обнимала его. Сама обнимала его! И шептала ему на ухо, что рада, что волновалась…       Да что же происходит-то?!       Ферн, путаясь в одеялах, попытался подняться на ноги – и понял, что сил у него на это пока что не хватает. Старый Ярнам, вспомнил он. Ликантроп, заражённая, яд. Лазарет часовни. А он не помнит, как здесь очутился. Наверное, его принесли товарищи. Он оглядел себя – ну конечно, одежда изодрана и в крови. Снова он напугал милосердного ангела часовни, очутившись на её пороге в полумёртвом состоянии. А она… Она плачет?       Ферн, с трудом дыша сквозь застывший в груди комок, протянул руку и коснулся щеки Эмили, по которой сбегала слезинка. Девушка молча смотрела на него, кусая губы. Неподвижно… Вдруг студёным ветром налетело воспоминание: он так же сидит, поджав ноги, и смотрит в прекрасное и печальное лицо… Но – то лицо было неживым. А это – хотя и такое же застывшее, плакало сейчас каждой своей чёрточкой. Плакало от боли. От боли, причинённой им…       – Я так больше не могу. – Губы шевельнулись, но Ферн не услышал ни звука. Прочитал, услышал сердцем? Неважно. Понял. Понял совершенно точно. – Ещё один такой случай, господин Ферн, и я…       – Мисс Лейтер! Эмили… – Ферн хотел просить прощения, говорить что-то успокаивающее, глупое, бессмысленное и лживое вроде «Этого больше никогда не повторится»… Но вместо этого он, отчаявшись найти хоть сколько-то подходящие слова, просто взял руку девушки и, низко склонившись, поцеловал. И застыл так, задыхаясь счастьем от того, что она не отнимает руку.       – Я тоже, кажется, больше уже так не могу, мисс Лейтер, – сказал он глухо. – Если бы я не был тем, кем являюсь, я смиренно просил бы вашей руки. А так… Я не знаю, что делать. Это моё наказание, это мне должно быть больно, не вам! Как мне искупить свою вину? Если бы я знал… – И замолчал, ощутив нежное прикосновение. Рука девушки погладила его по волосам, легко коснулась щеки и мягко надавила на подбородок, вынуждая поднять голову и встретиться с Эмили взглядом.       – Кем же вы таким являетесь, что не можете просить руки безродной нищенки из ярнамских трущоб? – горько спросила Эмили. – Ваш род слишком знатен, чтобы допустить такой мезальянс? Или ваши родители уже устроили ваш брак с дочерью знатного соседа? – В её глазах льдинками блеснули обида и непонимание.       – Нет, нет, всё совсем не так, – пробормотал Ферн, чуть сильнее сжимая пальцы девушки в безотчётном страхе, что вот сейчас она отнимет у него руку – и что-то драгоценное рухнет, рассыплется, пропадёт безвозвратно. – Наоборот, мисс Лейтер. Я – человек без рода, без имени и без чести, и я не осмелился бы предложить такому чистому созданию, как вы, связать со мной жизнь.       – А я бы согласилась, – тихо сказала Эмили, опуская взгляд. Так тихо, что Ферн даже не сразу поверил, что действительно услышал это. А когда осознал, когда смирился…       Он-то думал, что уже знает, что такое боль.       Эти простые слова так полоснули по сердцу, что пришлось до крови прикусить губу, чтобы никак себя не выдать. Вот оно, заслуженное проклятие. Вот оно – исполнение мечты по вывернутой логике кошмара. Ты желал этого? – что ж, бери. Не можешь? – так зачем просил, ничтожество?..       Честь. Для Ферна, отказавшегося от родового имени, это не было пустым словом.