Самолёт никогда не взлетит без одного крыла

***

      Ночь, звёзды, приятный летний ветерок.       В июньском воздухе пахло сиренью… Было тихо. Только лёгкие порывы ветра шуршали прошлогодней листвой. Вдалеке слышался лай собак… И огонечки из окон домов где-то далеко подрагивают на горизонте.       Они смотрели на небо, лёжа на траве. Мыслить после тяжёлого дня не хотелось совсем. Оба просто пришли сюда несколько часов назад, и молча, без каких-то слов, легли на траву у старого красного клёна. Сначала чуть в далеке, потом девчушка переместилась на грудную пластину трансформера и оказалась прикрытой могучей ладонью… Будто бы оба грелись теплом друг друга.       И всё в той же тишине.       Оба задержали все эмоции за прошедшее время в себе, чтобы не взорваться посреди дня, а теперь всё это, как яд, выжгло всё изнутри, и оба долго приходили в себя.       Для Старскрима выдался явно не лучший день. Он угодил под гнев лидера, был довольно серьезно ранен на экспедиции и едва не убит на лунной базе за очередной промах… Крылья болезненно подрагивают до сих пор. Морально он сгорел. Пытался сопротивляться, быть выше этого, но устал. Просто устал.       Бесполезно было снова клянчить из себя высокомерного эгоиста, всесильного мистера «меня-волнует-только-сила», бесполезно даже пытаться обращаться к лидеру с идеей о том, чтобы тот хоть немного послушал подчинённых. Сил не осталось совсем.       Хотелось просто тепла. Не физического — на то он и был совершенным творением Праймуса, чтобы не зависеть от физического состояния (чему он, разумеется, всё ещё был рад) — а душевного. Хотелось просто присутствия кого-то, кто его понимает. Кого-то, кто не требовал бы чего-то, и не стал бы осуждать ни за что.       Его уже не волновало ни то, что этим единственным созданием оказался человек — сокрушался он раньше, сейчас было как-то наплевать — ни то, что он сам оказался слабее, чем любой другой воин его статуса. Только горький смех где-то в подсознании иронично напоминал о его ничтожности.       Ей было не лучше.       Подросткам свойственно быть более нервными, более хрупкими — давят стресс из-за учёбы и семья. Все чего-то ожидают, все чего-то хотят, и, что больнее, никто не спрашивал, чего эти самые подростки хотят сами.       Алекса была одной из таких.       Никому не нужна была её сентиментальная и искренняя душа, её открытость… Девочка, что так любила улыбаться, веселиться на улице с друзьями и решать задачки по математике, в определенный момент сломалась под грузом ответственности. Закрылась от друзей, перестала гулять, вдруг ударилась в политологию… И каждый день ей только и повторяли это «ты ничего не добьешься со своими поздними походами чёрт пойми куда», «ты ничего не можешь», «ты слишком сильно себя жалеешь» и всё из духа родительской «поддержки».       В конце концов её добило то, что было ей сказано буквально утром — «наверное, действительно стоило запретить тебе все эти прогулки по ночам — сидела бы дома и готовилась к экзаменам, итак отдыхаешь слишком много!»       Она так хотела, чтобы её услышали, но в итоге стало только хуже: при попытке что-то ответить родители оскорбились, посчитав попытку постоять за себя за наглость. Долгий скандал снова привёл к тому, что она просто приняла все обвинения.       На все это накладывались и постоянные экспедиции с трансформерами, отнимающие много сил и времени. И это уже не говоря о вечерней работе на базе. Повезло ещё, что лето началось…       В голове только и вертелись слова родителей и фраза, произнесенная ею не то в мыслях, не то вслух — «что я делаю не так?»       Алексис рвано выдыхает, свернувшись под механической ладонью калачиком и прижавшись к тёплому металлу сильнее.       Ей просто нужна была нормальная поддержка, какая-то доброта… Спокойствие и стабильность, а не постоянный бег от проблем. «Ты взрослая, ты должна быть сильной, брось эти телячьи нежности» — грубо говорит голос матери в голове, и девушка едва успевает подавить слёзы.       Сильной быть никак не получалось. — Иногда мне кажется, что мы похожи на какую-то хрупкую систему… — тихо шепчет Старскрим, — всё постоянно под какой-то угрозой, сталкивается и конфликтует, будто вот-вот развалится… Но держится, не находя баланса друг без друга. — Как крылья самолёта?       Сикер кивает головой. Девочка этого не видит, но понимает по дрогнувшим крыльям. — Знаешь, — хрипло отозвался Старскрим, — самолёт никогда не взлетит без одного крыла…       Она искренне улыбается этому, вдруг представив подранный временем истребитель. — Ну и кто из нас тогда самое повреждённое крыло? — Сквозь слёзы, хоть и со смешком произносит она. — А вот тут смотря как посмотреть…       Чуть «оттаяв» от прежнего состояния ступора, сикер понемногу осознавал происходящее, но не собирался тревожить ни её, ни себя, и просто поглаживал пальцем Али. Та несколько раз вздрогнула, но ничего не сказала, быстро успокоившись. Только периодически дрожала из-за накативших слёз. «Как ты ещё терпишь меня, такую ничтожную…» — шепчет она. Он слышит. — Как забавно, я хотел спросить тоже самое… — Да ну? — В убитом голосе действительно звучало удивление, — Старскрим собственной персоной признал, что не всесилен? Мужчина, я вас не знаю…       Он глухо смеётся.       Не без горечи. — В определенный момент сказать правду кажется куда более верным решением. В конце концов… Мы оба сейчас не в лучшем состоянии, верно?       И снова тишина.       Алекса действительно была рада тому, что он понял это, и сказал правду.       Может быть, она бы уделила этому больше внимания, только вот отходила от шока дольше. Ей нужно было больше времени. Мысли просто сворачивались в какую-то спираль и таяли, оставаясь на подсознании так и не законченными…       Девушка улыбается, вытирая глаза. Ей хотелось просто и дальше лежать вот так, в умиротворяющей тиши, и слушать практически неуловимую пульсацию Искры…       Она никогда не говорила этого, но это действительно успокаивало. Чем-то это напоминало биение сердца, только ритм другой. И звук более глухой…       Он тоже затих, всё так же поглаживая пальцем по спине уставшее создание и осознавая, что никого дороже у него нет и не было, а большего и не нужно. Что он готов защищать её, что принимает эту её хрупкость, что ценит, несмотря на то, что она была слабой и беспомощной.       ...Они ещё долго лежали вот так, каждый думая о своём. Потом снова разговорились, уже более оживлённо...       А звёзды всё сияли, освещая мягким светом полянку, где то и дело слышался тихий смех и усталые голоса двух уставших душ...