Истории под рождественской ёлкой

      Есть такие люди — посмотришь, и становится тепло. Эрика — одна из них. Любой скажет, что она — живое воплощение лета. В её изумрудных глазах колосится бархатистая трава, в волосах играют рыжие лучи солнца, а улыбка — и есть само солнце. Оно любит Эрику и нещадно целует, оставляя неровный ряд веснушек на щеках и бронзовый оттенок на матовой коже.       Когда Эрика проходит мимо, Валькиону кажется, что она сошла со средневекового полотна, очаровывая его своей женственностью и грацией. Улыбка, которую она дарит ему каждый раз при встречи, селит в его груди тепло, которое так любит дракон. Он чувствует, как затянувшаяся скорбь по брату отходит на второй план, и ему снова хочется жить. Вот только улыбается она всем одинаково. Валькион лишь сдержанно кивает, приветствуя её, и заталкивает новое, только зарождающееся чувство обратно в самый тёмный угол своей души. А она звонкой птицей щебечет ему о чём-то незначительном, смеётся и легко поддразнивает, совсем не замечая урагана, что вот-вот разорвёт его грудную клетку и вырвется наружу. Дракон чувствует, как впервые в жизни обжигается.       Зима не любит Эрику ровно также, как лето обожает её. Избалованная озорным солнцем Ниццы на Земле, она оказывается застигнутой врасплох первыми холодами в Элдарии. На смену воздушным платьям и коротким шортам приходят непривычные ей штаны и кофты с длинными рукавами, стройные ноги теперь скрывают высокие сапоги, а талию — тёплый длинный плащ. Но холод всё равно одолевает теплолюбивую Эрику, и она ёжится от каждого дуновения морского ветра, приносящего летом долгожданную прохладу, а зимой — пробирающего до самых костей.       Пляж больше не кажется Эрике таким красивым и умиротворяющим, как раньше. Вода в море, отражающая грузные снежные тучи, окрасилась в чёрный цвет и с силой бьется о берег, обтачивая редкие камни. Смотря на буйство стихии, Эрика лишь сильнее укутывается в плащ, стараясь игнорировать пронизывающий ветер, и аккуратно забирается на скользкие ступеньки лестницы, ведущей на равнину.       — Сейчас только ноябрь, а мне уже холодно на тебя смотреть, — Карен подаёт подруге руку, помогая забраться на последние особенно крутые ступеньки. Эрика хватается за вампиршу одной рукой, стараясь не опрокинуть корзину, полную белоснежных цветов, что держит в другой руке. — Что с тобой будет, когда выпадет снег?       — Я жила в месте, где десять месяцев в году светит солнце, а снег я видела только в горах, — бурчит Эрика, выпрямляясь и продолжая свой путь в сторону белых стен Штаба. — Я думала, Кристалл контролирует погоду в Элдарии.       — Погоду, но не время года, — терпеливо объясняет девушка. — Зима будет снежной и прохладной, но без метелей и буранов.       Эрика кривится и спотыкается о примёрзший к земле камень. В плотной одежде она чувствует себя глупо и неуклюже. Судя по тихому хихиканью Карен, не только она такого мнения.       Эрика сейчас завидует подруге: она холод как будто не чувствует. Идёт легко и беззаботно в привычной одежде, только сверху плащ накинула. Девушка сомневается, что это вынужденная мера, скорее дань моде.       — Я бы советовала тебе одеваться не так тепло. Тело должно привыкнуть, и тебе будет проще переносить морозы.       — Тебе легко сказать, — кажется, Эрика начинает понимать, что такое зависть. — Самой небось тепло.       — Да, вампиры более морозоустойчивы, чем такие хрупкие создания, как ты.       — Тогда обрати меня, — произносит, даже не задумавшись. — Не хочу больше это чувствовать.       От неожиданно серьезной интонации Карен резко останавливается, разворачивается на сто восемьдесят градусов и встречается с решительным взглядом подруги. Первое время мозг отказывается переваривать информацию, и вампирша принимает слова Эрики за чистую монету, но затем приходит понимание.       — А ты не ищешь легких путей, Эрика! — Карен звонко смеётся и продолжает путь к воротам Главного Штаба.       — Вообще-то я серьёзно, — девушка роняет фразу себе под нос и ускоряется, предвкушая совсем скоро оказаться в спасительном тепле.       В лаборатории алхимии Эзарэль с видом знатока осматривает каждый цветок в корзине: сонная мертензия — крайне важный ингредиент для приготовления лечебных снадобий, и она цветёт всего пару дней в году — перед первым снегом. У стоящих рядом девушек уже начинает сдавать терпение от подобной скрупулёзности, когда эльф всё же решает подать голос:       — Неплохо, — он явно набивает себе цену, потому что у Эрики до сих пор в ушах звенит от его криков на бедную Алажею, что не смогла выполнить это задание, перепутав цветы. — Молодцы, Карен и ожившая куча одежды из магазина Мурркизы. Я вами горжусь!       — Эзарэль…       — Ой, это же наша малышка Эрика! А я думал, куда ты пропала? — Эрика скалится, а Эзарэль лишь ухмыляется. — Чего встали? Если я снизошел до вашей похвалы, это не значит, что вы можете пялиться на меня весь день.       Алхимик отмахивается от молодых гвардейцев, будто они досаждают ему весь день, и собирается приступить к своей работе. Эрика терпеливо ждёт, пока Карен тенью юркнет в холл с дверьми, и обращается к эльфу:       — Эзарэль, — мужчина даже не смотрит на неё. — Скажи, может существует какое-нибудь зелье, чтобы не чувствовать холод?       — Конечно, существует. Почти весь Штаб им пользуется, — он поднимает на неё свои серьёзные зеленые глаза и ждёт её просьбы.       — А ты не мог бы сказать мне, как его готовить? — Эрика неосознанно переходит на шепот. Её тело трепещет от предвкушения жизни без пронизывающего холода. — Я могла бы сделать его сама.       — А что мне за это будет? — взгляд Эзарэля сканирует Эрику, пока та изобретает равнозначный обмен. — Сложно готовить, далеко не каждый это умеет.       — Ты же сказал, что им пользуются все, — в изумрудных глазах появляется искорка недоверия.       — Каждый платит мне свою цену.       — Хорошо, я буду отдавать тебе свою порцию мёда…       — … Весь следующий год, — заканчивает за неё Эзарэль и широко улыбается.       — Эй, у тебя ничего не слипнется? — Эрика возмущена такой наглостью, а эльф лишь взмахивает руками и, кажется, теряет интерес к сделке. — Хорошо! Весь следующий год я буду отдавать тебе свой мёд! Только дай мне уже этот чертов рецепт.       — Зачем тебе рецепт? — улыбаясь, спрашивает Эзарэль. — Просто подходишь к Каруто и говоришь ему волшебное слово.       — Какое?       Эзарэль заговорщически наклоняется к удивлённой Эрике и шепчет в самое ухо одно-единственное слово:       — Водка.       Эрика чувствует, как начинает краснеть, но отнюдь не от смущения. В её груди с бешеной скоростью закипает злость, искажая её спокойное лицо. Эзарэль больше не может сдерживаться и смеется, ей кажется, на весь Главный Штаб. Как же он любит наблюдать за реакцией этой наивной земной девчонки.       — Какой же ты придурок! Я ведь действительно поверила тебе! — Эрика разворачивается на каблуках и вылетает из лаборатории, громко хлопнув дверью.       — Не забудь, что теперь весь твой мёд принадлежит мне! — кричит ей вслед Эзарэль, успокаиваясь и возвращаясь к работе.       Бушующее в Эрике возмущение все никак не хочет улечься. Знает ведь, что этот синеволосый эльф вечно подкалывает её. Зачем она вообще ему поверила? Теперь не видать ей любимого успокаивающего чая с мёдом целый год.       Ураганом она влетает в свою комнату и плюхается в мягкое кресло. Почти сразу на её колени опускается пушистый персид, требуя от хозяйки ласки. Холодные пальцы зарываются в шелковистую шесть, отчего фамильяр вздрагивает, но потом привыкает и начинает издавать звонкий звук, похожий на кошачье урчание. Он напоминает Эрике своего земного питомца — толстого белого кота Базиля — любимым лакомством которого был шоколадный кекс. Она вспоминает длинные рождественские вечера в кругу семьи у тёплого камина за чашкой чая с мёдом и домашними десертами под аккомпанемент урчащего Базиля, и тоска по дому тут же тонкой стрелой пронзает её разум.       В окне начинают свой танец редкие снежинки. Они робко опадают на промерзшую землю, потихоньку застилая собой весь мир. Время идёт — снегопад усиливается. Медленный вальс превращается в страстное танго: ветер кружит крупные хлопья снега, соединяя отдельные снежинки в цельную зимнюю картину. Эрика смотрит на это зрелище, как будто видит его впервые и понимает, что солнце в её душе постепенно гаснет. В Элдарии начинается зима, покрывая сердце девушки тонкой коркой льда.

***

      Колючий ветер беспощадно пробирает до самых костей, снег иголками впивается в раскрасневшиеся щеки Эрики, не даёт ей взглянуть вперед. Она еле идёт сама и из последних сил тащит за поводья выбивающегося из сил чокобо. Ноги утопают в белом нетронутом полотне снежной равнины. Пальцев рук девушка уже давно не чувствует даже в перчатках. Она видит спасительные огни освещенного Штаба и заставляет себя приложить еще больше усилий.       — Зимы без метелей и буранов значит, Карен, — злобно шипит Эрика, вспоминая недавние слова вампирши. — Сломался ваш кристалл!       Метель бушует вторые сутки. Короткая поездка в Баленвию обернулась для Эрики настоящим испытанием: выносливость чокобо не выдержала натиска непогоды, и фамильяр быстро выбивался из сил, заставляя Эрику делать частые привалы и буквально трястись от холода. Время на обратный путь увеличилось почти вдвое.       В стенах Убежища балом тоже правит снег. Улицы пусты, дорожки замело так, что даже свежих следов почти не видно. Эрика усмехается: только глупцы сейчас выйдут на улицу по собственной воле.       Девушка упорно тащит капризного чокобо мимо закрытого рынка, мимо светящихся мягким светом окон Штаба, прямиком в самую заброшенную часть земель Эль, к дальним стойлам фамильяров.       Кое-как затолкав своевольную птицу в сухое и тёплое стойло, Эрика облегченно вздыхает. Она уже собирается плестись в Главный Штаб оттаивать, как замечает свет в одной из пристроек. Она всегда думала, что здание заброшено, поэтому любопытство, свойственное члену гвардии Теней, берёт верх, и девушка идёт проверять.       Массивная дверь с трудом поддаётся Эрике, и ветер ей в этом не помощник. Она просачивается в образовавшийся с таким трудом проём. Замёрзшее лицо тут же обдаёт жаром, а в нос ударяет резкий запах раскалённого железа. Она отстранённо слышит, как с грохотом за спиной закрывается путь к отступлению.       — Эрика? — она слышит знакомый голос, но ответить ничего не может.       У фейлин перехватывает дыхание и кружится голова. Она жадно хватает ртом воздух и прислоняется рукой к стене, опасаясь, что упадёт в обморок.       — Эрика, ты в порядке? — сильные руки аккуратно придерживают её за плечи, не давая упасть.       Девушка открывает глаза и видит перед собой взволнованное лицо Валькиона. Она кивает ему и облокачивается на подставленное мужчиной плечо.       Он стягивает с неё капюшон, сбрасывает с плеч тяжелый пропитанный снегом плащ и аккуратно ведёт в глубь помещения. Жар только усиливается, и Эрика улыбается. Её усаживают на деревянный помост, и девушка прислоняется боком к шершавой балке, оглядывая огромные железные доспехи рядом с собой. В её фантазиях их изготавливают разве что для титанов.       — Я в порядке, это из-за перепада температур, — отвечает девушка на немой вопрос мужчины и улыбается. — Спасибо.       Пока Валькион молча снимет с неё сапоги и раскладывает мокрую одежду рядом с раскалённым горном, Эрика потихоньку приходит в себя. Она оглядывается и понимает, что находится в полумраке душной кузницы.       — Я думала, тебе хватает кузни в Главном Штабе. — хрипит девушка.       — Здесь удобнее, — он подходит и вручает ей чашку горячего чая. — И спокойнее.       Она делает глоток и чувствует, как по телу разливается приятное тепло. Но ей этого недостаточно: даже несмотря на жар в помещении, Эрике до сих пор холодно и мокро. Ей кажется, что метель поселилась где-то внутри неё, не желая уступать место теплу.       Она встаёт и медленно подходит к очагу, протягивает руки к раскалённым камням и практически мурлычет от удовольствия: в огромном горне полыхают черные угли, а в центре свет источает алый минерал, название которого фейлин неизвестно. Он как будто впитывает весь жар и дарит еще больший взамен. Девушка тянет руки сильнее, почти обжигая ладони, и ей становится хорошо.       — Не подходи слишком близко — обожжешься, — предупреждает Валькион, продолжая делать работу.       Эрика осматривается дальше: рядом с очагом — огромные старые мехи, над ними — горделивый символ гвардии Обсидиана. Доски, инструменты, наковальни и причудливые самоцветы покоятся на полу в хаотичном порядке. На столике рядом с корытом, полным холодной воды, аккуратно разложены чертежи, в которые время от времени осторожно заглядывает Валькион. За окном воет ветер, стучит в витражное окно, внутрь просится. Эрика смотрит задорно и не впускает стихию. Она садится обратно на помост и, не мешая, внимательно наблюдает за драконом.       Он будто на холсте картины пишет по железу. Перчатки не использует и не обжигается. Его работы — изящные, ветвистые — не похожи на сильного молчаливого главу Обсидиана. Но Эрике кажется, что именно такая у него душа: тонкая и красивая. Полумрак, жар от горна и мерные удары кувалды по железу убаюкивают фейлин, и она сама не замечает, как проваливается в сон.       Валькион заканчивает работу, но уходить не спешит. Он аккуратно подходит к Эрике и рассматривает её летние черты. Будит девушку, а та встречает его взгляд самой нежной улыбкой, и дракон не может не подарить свою в ответ. Он убирает с её лба выбившуюся из прически рыжую прядь, а Эрика больше дышать не может. В её душе распускаются цветы, и птицы поют, но суть этой песни — загадка.       Они идут по ночному Убежищу в сторону Штаба сквозь непроглядную снежную бурю. Валькион её за руку держит, чтобы Эрика не потерялась. Тепло его руки обжигает её сквозь перчатку, и впервые за долгое время фейлин не чувствует холод.       — Валькион, — тихо окликает его Эрика, когда они оказываются около двери, ведущей в её комнату. — А можно я буду иногда приходить в кузницу?       Мужчина улыбается и еле заметно кивает, а девушке снова становится тепло.

***

      — Тринадцать десертов? — с интересом переспрашивает Валькион.       Дракон опускает железо в холодную воду. Оно остужается музыкой в ушах Эрики, а при виде белоснежного пара она довольно жмурится, предвкушая скоро почувствовать волну тёплого воздуха.       — Да, это рождественская традиция Прованса — места, где я родилась. Нужно попробовать их все, чтобы год был счастливым.       Голос фейлин звучит весело и задорно. Она откладывает книгу по истории Элдарии, которую уже давно перестала читать, и берет в руки кружку с медовым чаем. В ногах на принесённом из комнаты пледе дремлет Флоппи, а где-то под боком свернулся калачиком её персид.       Девушка каждый день заглядывает в кузницу. Её магнитом тянет сюда: к жару раскалённого горна, к терпкому запаху железа, к симфонии грубых звуков и, конечно же, к Валькиону.       Она может наблюдать за его работой вечно. Ей нравятся его большие сильные руки, делающие с металлом невообразимо прекрасные вещи. Мускулистое тело, без труда переносящее жар. Сосредоточенный взгляд добрых медовых глаз, от которых у Эрики в последнее время перехватывает дыхание. Его спокойный нрав и умение слушать.       Поначалу фейлин так нервничает от своего открытия, что постоянно верещит и рассказывает дракону обо всём на свете, не переживая о его заинтересованности. А он всё слушает, хоть не всё понимает, и чувствует, что пропадает. Её свет такой яркий, такой тёплый, его душа мотыльком летит к ней, не боясь опалить крылья.       — Скоро Рождество… — мечтательно тянет фразу Эрика. — А в Элдарии его празднуют?       Валькион поднимает взгляд на девушку. В глазах цвета молодой травы мелькает надежда и тщательно скрываемая печаль. Он не хочет в очередной раз лишать её чего-то значимого, но и врать он не привык.       — Может где-то и празднуют, — дракон пожимает плечами и отводит взгляд. — В Главном Штабе слишком много забот, да и не можем мы столько продуктов за вечер перевести.       Эрика опускает взгляд на янтарный напиток и чуть крепче сжимает в руках кружку, впитывая её тепло.       — Моя семья всегда встречала Рождество в горах, — тихий голос фейлин эхом отражается от стен остывающей кузницы. Валькион наливает себе чай и садится рядом с Эрикой на деревянный помост, внимательно слушая её исповедь. — В Ницце снега почти не бывает. Отец устраивал нам зимнюю сказку, снимая шале в Альпах. В то время я всегда чувствовала себя белой вороной: никогда не получала радости от вида снега, была равнодушна к лыжам и конькам. Но по вечерам я так любила сидеть у камина с мамой, папой и братом. Мы играли в настольные игры, пили чай с мёдом и поедали десерты, общаясь. Я бы всё на свете отдала, чтобы это повторить.       В её голосе столько боли и отчаяния, что Валькион не выдерживает и прижимает несчастную фейлин к себе, укрывая от этого мира. Эрика позволяет себя обнимать и, пригревшись, закрывает глаза.       — Я была такой дурой! Не ценила эти моменты. Мечтала, как однажды встречу Рождество где-то в тёплых странах с друзьями и больше никогда не буду видеть снег… Ведь мне так холодно.       Эрика резко замолкает, сдерживая подступающие слёзы ностальгии по потерянному миру. Валькион всё понимает. Он не говорит ни слова, лишь сжимает крепче хрупкое тело, а сам думает, как бы они встречали Рождество с погибшим братом.       Они оба не знают, сколько просидели так, обнявшись, думая каждый о своём, но согреваясь общим теплом. Эрика кладёт голову Валькиону на плечо и чувствует, как в душе на смену метели приходит тусклое зимнее солнце. А дракон с упоением ощущает, что Эрика больше не обжигает, а дарит разрастающееся тепло, словно задорное весеннее солнце. Сегодня они стали ближе друг к другу.

***

      Эрике всё равно, что в Элдарии не празднуют Рождество. Она для себя твёрдо решает, что ни в коем случае не откажется от этого праздника.       Фейлин почти не ест целую неделю, чтобы на кануне Рождества иметь право взять чуть больше продуктов. Она смело вступает в перепалку с разъярённым Каруто и отвоёвывает у него кухню на целую ночь. К утру уставшая, перепачканная в муке и какао, но довольная собой Эрика несёт свой шедевр кулинарного искусства в комнату остужаться. А вечером забирает его и спешит сквозь белоснежные сугробы и танцующие снежинки к старой кузнице.       Аккуратно проскользнув в дверь, она оглядывает привычное помещение и замирает от изумления, чуть не выронив из рук поднос с лакомством. Пыльная кузница заметно преобразилась: около горна стоит два кресла с тёплым пледом, на столике вместо чертежей красуются две чашки с горячим чаем и мёдом и только очаг всё также привычно источает жар углей. Но самым изумительным в этой картине являются разноцветные огоньки, парящие под потолком, словно светлячки, даря полумраку кузницы мягкий праздничный свет. Эрика во все глаза смотрит на это зрелище и не может оторваться. Мягкая улыбка озаряет её лицо, когда она слышит скрип открывающейся двери.       — Я ждал тебя чуть позже. Хорошо, что Эзарэль успел наладить свет, — она слышит приятный низкий голос совсем рядом, и электрический ток проходит по её позвоночнику, оседая на кончиках пальцев. — Так выглядит Рождество в твоём мире?       Эрика не сдерживает счастливой улыбки и заглядывает в глаза цвета янтаря, смотрящие на неё настолько открыто и тепло, что всё между ними становится кристально ясно. И она, наконец, понимает, что за песню поют на душе её птицы.       — Да, — она не врёт, ведь внутри у неё настоящий праздник. — С Рождеством, Валькион.       Она подаёт ему небольшой поднос со сладким рулетом в виде полена, поданный на еловых ветках. Он забирает её ношу, а девушка смущенно объясняет:       — На тринадцать десертов продуктов я не набрала, но сделала самый главный, — она не отводит взгляд своих изумрудов от его глаз, хотя щеки у неё пылают. Мужеству она научилась у него. — Это бюш дэ ноэль — Рождественское полено — его дарят самым дорогим людям…       Договорить она не успевает. Валькион откладывает подарок и бережно обвивает руками хрупкую талию, скрытую под плотной одеждой. Эрика закрывает глаза, подставляя ему веснушчатое лицо, но дракон целовать не спешит. Он снимает девичий плащ, позволяя ему бессовестно упасть на пол, расстегивает верхние пуговицы её кофты, оголяя тонкую шею и изящные ключицы, и не может не засмотреться.       Девушка удивлённо распахивает зелёные глаза, но двинуться с места не смеет. Дракон смотрит на неё влюблённо, и фейлин не боится.       — Существует легенда, — начинает Валькион, мягко дотрагиваясь до чужих ключиц. — Если добраться до сердца снежного обсидиана и не повредить его, то больше никогда не почувствуешь холод.       Эрика чувствует прикосновение ко впадине между ключицами, прикасается к этому месту сама и дотрагивается до гладкой поверхности каменного амулета, крепящегося прямо к коже и дарящего телу долгожданное тепло, топящее лёд даже в душе.       — Все говорили, что ты не можешь согреться, и я добыл его для тебя, — тихо, но уверенно произносит Валькион, прямо и откровенно заглядывая в прекрасные глаза. — С Рождеством, Эрика.       Фейлин улыбается и качает головой. Правдива легенда наполовину.       — Не уверена насчет амулета, — пожимает плечами она, перемещая ладонь к груди Валькиона. — Но настоящее сердце Обсидиана меня точно согреет в любую стужу.       Она встаёт на носочки и тянется к улыбающимся губам. Дракон больше не мучает её и накрывает девичьи губы нежным поцелуем.       Они делят одно кресло на двоих и допивают остывший чай. Уголь в горне пышет жаром. А Эрика понимает, что во всех возможных мирах нет места лучше, чем пыльная, полузаброшенная и такая уютная кузница, где один дракон подарил своё сердце одной фейлин.