Большая трагедия маленького дома

      Утро в доме семейства Савада пахнет свежеиспеченными вафлями, нагретой на солнце древесиной паркета и семейной драмой. Реборн семейные драмы не любит и предпочитает в них не лезть, он не консультант и, тем более, не психолог. Он профессиональный киллер и не менее профессиональный репетитор, серьёзный и - быстрый взгляд на безбликовый циферблат ролексов - весьма занятой человек, обивать порог сомнительно гостеприимного дома все утро ему не прельщает.

***

      Реборну позвонили и сказали, мол, так и так, трудяга-отец, домохозяйка-мать, добряк-брат и ублюдок-наследник. Сделай с этим что-нибудь. Сухие отчёты показывали весьма нелицеприятную картину: обычная, среднестатистическая семейка-отдушина очередного извернувшегося мафиози на не посредственной должности. Иемитсу, чёртов королевский консильери, отлично спрятал свою семью.       Реборн словно играет в детское "горячо-холодно", сладкий-сладкий аромат витает по всей улице, усиливаясь с каждым шагом киллера по направлению к аккуратной лужайке, около дома "горячо-обжигающее" и он, не иначе, как от абсурдности ситуации, позволяет себе чихнуть, и кидает в почтовый ящичек брошюру. Отчёт утверждает обратное, но Реборн уверен: с этим домом что-то не так. Голодный волчонок, одетый и вылизанный, щерится на него с фотографии "ублюдка-наследника", вторя смелому предположению.       Реборн слегка приспускает федору на лоб и воспламеняет бумаги в руке. Мнение об этой семейке он составит самостоятельно, не будь он сильнейший киллер-репетитор Реборн!

***

      Дверь Реборну открывает запыхавшийся подросток. Шатен, судя по отчёту - "брат-добряк", потирает коленку, неуклюже прыгает на одной ноге и весело что-то щебечет, пропуская киллера в дом. Где же твоя интуиция Вонголы, добряк? Шатен улыбается сладко-сладко и приторный запах с улицы забивается в нос, оседая на слизистой вязко-липкой плёнкой. Так вот это откуда. - Вы, должно быть, репетитор из брошюры? Мама говорила про Вас. Проходите-проходите. - Шатен "Тсунаеши, но можно просто Ёши, если Вам так удобно" провожает его на кухоньку и встаёт у плиты.       Реборн полагает, что может присесть за стол, и не спрашивает разрешения. Как будто он когда-нибудь спрашивал разрешения. Тсунаеши-добряк-Ёши хлопочет перед ним в забавном белом фартучке, рассказывая обо всем и не о чем: о школе, о маме, о доме. Ни слова о брате. - Моим подопечным будет твой брат, я полагаю? - Тсунаеши-добряк-Ёши нервно дёргает худым плечом и коротко кивает. - Расскажи мне о нем. - Ох, Реборн-сан, Вам, наверное, будет тяжело с ним, - Тсунаеши-добряк-Ёши мученически вздыхает, - мой брат сложный человек. В детстве он был хорошим мальчиком, но сейчас, когда вернулся из-за границы, словно стал совсем другим.       Реборн заинтересованно прислушался. Заграница? В отчёте этого не было. - Похоже, он считает себя выше других, боюсь, он даже нас с мамой - свою семью - не воспринимает всерьёз. - Тсунаеши-добряк-Ёши разворачивается к киллеру с совершенно солнечной улыбкой и ставит перед ним на столешницу чашку ароматного чёрного кофе.       Прямо как Реборн и любит: без сливок и сахара. Кофе, на удивление, сладкий-сладкий.

***

      У Реборна сложилось неопределённое мнение насчёт "брата-добряка": милый и неопрятный, улыбчивый и дерганный, успевший приготовить ему лёгкий завтрак и убежавший в школу с опозданием, когда на кухне его сменила такая же милая и улыбчивая "мать-домохозяйка". Она же провела Реборна по дому, но, показав комнату наследника, настойчиво попросила репетитора остаться в гостевой. - Ох, Реборн-сан, простите, Ие-кун ужасно не любит спать с кем-то в одной комнате. - Не переживайте, маман, я с комфортом устроюсь в гостевой комнате. - И, посмаковав неловкость Наны, добавил. - Простите за неудобства.       "Мать-домохозяйка" удовлетворённо и немного нервно покивала головой и оставила его одного. Так безропотно впустить в свой дом чужака? И никаких вопросов? Где же ваша хваленая фамильная Интуиция?

***

      Интуиция, вопреки мнению киллера, у этой семейки была. Фамильное наследие, неожиданно проснувшееся в Фуками Нане, несколько столетий перетекаемое из крови в кровь ещё от спрятавшегося в Японии Примо Вонголы после отхода того от дел. Бросил Семью и наплодил детишек, те, в свою очередь, наплодили своих, и так продолжалась цепочка существования далёких отпрысков королевской Семьи, пока, чудесным образом, пазлы генетического ряда не сложились в знакомый вонгольским аналитикам узор, а десятки дотошных тестов не подтвердили возможность рождения у Наны наследника с наивысшим соответствием коэффициентов Пламени и ген Примо. На роль предполагаемого отца по анализам, которые сдали все представители Семьи, идеально подходил некий Савада Иемитсу, всего два поколения как итальянец. Нана получила новую фамилию и красавца-мужа, а Иемитсу - серьёзное повышение и возможности для карьерного роста. Он взял бедняжку в оборот, и вот она, Савада Нана, бывшая официантка в Токио, совершенно очарованная итальянцем с японскими корнями, ждёт ребёнка в маленьком провинциальном городе Намимори. Гладит живот, смотрит снимки плода и ест за троих.       Неожиданно рождается двойня: старшего мальчика Нана называет с усталой улыбкой, перекатывая звуки на языке, красивым - хоть и слегка женственным по мнению Иемитсу - Тсунаеши; а младшего, более слабого и оттого не замеченного на предварительном УЗИ, резким - в честь отца, кивает Иемитсу - Иетсуна.       "Трудоголик-отец" на крыльях гордости мчится в солнечную Италию, продвигаться по службе, а Нана остаётся одна с двумя детьми, лёгкой мигренью и постоянным желанием то сорваться с места и сбежать, то зарыться под землю и спрятаться.       Иемитсу в Японии появляется не часто, и вот, спустя четыре года возвращается домой в компании старика. Говорит: "Начальник с работы, делится опытом, ищет спокойствия и домашнего уюта. Пригласил к нам на ужин, ты ведь не против, любимая?". И Нана, конечно же, не против, смотрит на "Дедушку Тимотео" с лёгкой опаской, но доверяет мужу больше, чем своим глупым мыслям. Дедушка говорит на певучем итальянском, иногда разбавляя его японским "Спасибо" и старческим "Охх", и неловко ест палочками рис.       Близнецов уже попросили спуститься на первый этаж, на кухню, и поприветствовать иностранного гостя. Но Тсунаеши, вечный маленький трусишка, даром, что старше брата на три минуты, не хочет спускаться, все сидит на краешке кровати и прячет покрасневшие глаза в ладошках. И Иетсуна обещает ему, что сам поздоровается с чужим дедушкой, уверяет, что брату не обязательно идти, если тот не хочет. И спускается по лестнице вниз, твёрдо держась маленькими ручками за перила. Дедушка кажется ему смешным и добрым, когда с улыбкой подбрасывает его в воздухе, что-то задорно говоря папе. Сразу почувствовал свою Семью, вот это Интуиция!       Тсунаеши так и не вышел из их комнаты за весь вечер, он зарылся в гнездышко из двух одеял и все ждал, когда странный незнакомец уйдёт. Тсунаеши боялся доброго дедушку Тимотео, потому что фамильная Интуиция ввинчивалась ему в виски оглушающим: "прячься-прячься-опасно".       Иетсуна отважно согласился навестить хорошего дедушку в его доме в Италии, потому что у Савада Иетсуны фамильной Интуиции нет.

***

      Когда через месяц отец забирал Иетсуну с собой в Италию, Нана лишь с сожалением помогала сыну собирать вещи, с сожалением смотрела на улетающий самолет и с удвоенным рвением выплескивала любовь на Тсунаеши.       Когда через десять лет Иетсуна, такой молодой, но возмужавший, красивый, величественно расправивший плечи, только отдалённо теперь напоминавший своего брата близнеца, возвращается домой с лёгкой сумкой багажа, Нана, всегда любившая уборку, внезапно решает воспользоваться наконец деньгами мужа, вместо того, чтобы копить их на банковском счету, и подаёт заявку в клининговую компанию на уборку всего дома несколько раз в неделю. Все чистящие средства, порошки и химикаты в больших коробках отправляются на свалку, на зависть болтающим соседкам.       Противное ощущение беспомощности при взгляде на сына, избегающего прикосновений, не ушло, тонкий зудящий шёпот все ещё сидел где-то под основанием шеи, но она словно вдохнула странное облегчение.       Её сын вернулся из Италии без пяти минут социопатом в полностью скрывающем тело дорогом костюме. И что с этим сделать она не знает.

***

      Реборн собирает информацию на братьев Савада уже несколько месяцев. Наблюдает за ними в естественной среде, собирает анамнез, интересуется привычками и копает личную почту.       И, что удивительно, первым его удивляет старший. Посредственные успехи в школе, пренебрежение одноклассников, притеснения хулиганами и огромное количество зашифрованной информации, проходящей через его компьютер, улавливаемой через жучки и вирусы киллера, словно ярко-красный билборд посреди пустынной дороги, и отправляющейся на дешифровку проверенным лицам. Обнаруженные данные обескураживали. Неудачник и хакер, добряк, серьёзно? А папочка в курсе? Вскрылись тайные друзья, ещё одни хакеры без чувства самосохранения, и неподтвержденные намёки на связь с независимым отрядом убийц Вонголы - Варией, намёки на связь гражданского с мафией.       Мнение о Тсунаеши-добряке-Ёши обретает видимые очертания: мальчик, настолько же глупый, насколько уверенный в своей неприкасаемости. Тсунаеши-добряк-Ёши - мальчик день, мальчик солнышко, солнечный мальчик. Тсунаеши-добряк-Ёши - это "смерть-бывает-с-другими". - "Поразительная самоуверенность" - думает Реборн, когда добряк плавным движением проскальзывает мимо репетитора, сверкая хитрым глазами. Глазами - ты-не-знаешь-что-я-знаю.       На Савада Иетсуну информацию - по частичкам, по крупинкам - ищет не только Реборн. Спортсмен, президент школьного студенческого совета, не только не прогнувшийся под гнетом тирании Хибари Кеи, но и организовавший его деятельность официально: под своим началом, и просто первый красавец школы - этот подросток привлекал внимание всех и сразу. Он притягивал восхищенные взгляды одноклассниц, завистливые - одноклассников и полные уважения - членов совета.       Реборн в качестве подменного учителя прогуливается по школьным коридорам, вслушиваясь в разговоры учащихся. Обсуждения домашнего задания и потрясающей задницы молодой медсестры по мере продвижения к крылу самоуправления сменяются более серьёзными темами: отчетностью по клубной деятельности и поручениями совета. По углам ученики в половину голоса говорят о Хибари Кее, определённо интересной для репетитора личности, и, Дева Мария, Саваде Иетсуне. Урывками Реборн улавливает: "Такой серьёзный, статный… Сегодня я перекинулась с ним парой слов" и завистливые вздохи. Да ты местная знаменитость, Наследник, даром, что, по словам братца, ублюдок.       Иетсуна говорит мягко, с придыханием и лёгкой хрипотцой, с явно западным акцентом, и как-то даже слишком долго тянет гласные. Иетсуна говорит на чистейшем итальянском, Реборн знает точно - именно на нем ученик выпроводил его из своей комнаты. Комнаты - обратной стороны гроба, обклеенной тестами по стенкам. Куда ни глянь: красные линии вычерчивают дифирамбы руками преподавателей. Комнаты с кроватью, стулом, столом и бесконечным запахом чего-то странно соленого.       У Иетсуны круг доверенных лиц настолько узкий, что встань эти люди плечом к плечу, действительно образовывая круг, в центре не поместился бы и ребенок. Заместитель в школе, секретарь студсовета, да председатель кружка фехтования - разве этого достаточно для набора хранителей?       Иетсуна Савада в глазах общества - идеальная глянцевая картинка, гладкая и холодная, обязательно надушенная самым дорогим парфюмом.       Только вот Реборн - не общество.       Реборн считает: здесь что-то не чисто.

***

      Иетсуна к приезду репетитора отнёсся как к неизбежному злу: отрешенно, с необходимой долей сомнений и каплей скептицизма. О Реборне ему рассказывал как отец, так и личные немногочисленные информаторы, и тот оправдал все ожидания: сильный, высокий, невозможно красивый и опасный. И его Солнце было таким же - палящим и удушающе сухим. Иетсуна проводит языком по нёбу, чувствуя старые шрамы: несколько раз от боли в недалёком детстве он откусывал себе язык. Какая жалость, к Пламени Солнца у Савады младшего иммунитет. До Реборна у него уже были тренировки, только вот в стиле жестокого отца.       Реборн в глазах Иетсуны - это хождение по тросу, лезвие ножа и зыбучие пески. И тренировки у него такие же: на грани. Интерес мешается с опасностью в причудливом коктейле «В стиле Вонголы» по авторскому рецепту репетитора-киллера. Но Иетсуна видит главное: Реборн старается.       Старается понять, почему подопечный не спит в его присутствии (у того на обратной стороне век, как в гребаной компьютерной игре, красными буквами отпечатывается: "Вы не можете уснуть, пока в зоне вашего личного пространства находится посторонний"), почему не ест еду, приготовленную другими (отец, в скором времени осознавший отсутствие Интуиции, - главного аргумента в борьбе за трон - воспитал на замен ей у сына нездоровую паранойю), почему каждый предложенный им кандидат в конечном итоге предпочитал другого брата (Иетсуну с детства учили руководить людьми, а не дружить с ними, совершенно неудивительно, что стая уличных щенков выбрала домашнего дружелюбного мопса, а не дикого волчонка).       Реборн искренне пытается выловить момент, в который все в этом гребаном городишке летит к чертовой матери: ублюдок-наследник не видит авторитетов, добряк-брат - берегов, а недо-хранители кидают последнюю горсть на метафорическое надгробие собственного будущего в мафии - никто не терпит перебежчиков.       Иетсуна никогда не оправдывается, и объясняться перед репетитором за свои поступки не считает нужным. Да и, справедливости ради, поведение свое он неподобающим не считал, а в том, что паранойя истеричной сиреной стучала в виски, а пламя сворачивалось в невыносимо тугой жгут прямо под ребрами при появлении теперь уже «щенков» брата, не видел ничего удивительного - конечно, предатели. Винить их он тоже не мог: сложно винить людей, которые подписали контракт с завязанными руками и закрытыми глазами, а потом решили, что могут просто его разорвать. Он не мог винить репетитора, который отчаянно кидал его прямо им под ноги, не мог винить брата, которого абсолютно перестал понимать, не мог винить мать, словно решившую, что младший сын-часовая бомба - это механизм, который лучше не трогать во избежание взрыва, не мог винить отца, Тимотео, генетику или официанта, плюнувшего в кофе. Он привык винить только себя. И вина скапливалась под кожей, сплетаемая тонкими нитями чужих интриг.

***

      Реборн бегло читает расписание дежурств уборки на двери в класс братьев Савада, и, к своему удивлению, останавливается на имени старшего брата, потому что в этом списке он единственный со своей фамилией. Репетитор успевает перехватить спешащего на урок учителя, убеждая ответить на некоторые вопросы. - Нет, нет, Реборн-сан, то, что Иетсуна-кун не дежурит после уроков, вовсе не привилегия президента студсовета. Просто, понимаете, - голос учителя опустился до заговорщического шепота, - к мальчику не было никаких нареканий, он прилежно вымывал кабинет, даже отказывался от помощи одноклассников. Однако после его дежурств его классный руководитель начал замечать, что уровень ядреного моющего средства в бутыли очень уж стремительно уменьшался, представьте себе: почти минус семь сантиметров жидкости за один день! И так продолжалось до тех пор, пока ученица на год старше него не рассказала директору, что, случайным образом, увидела в дверном окошке, как Иетсуна-кун пил из мерного стаканчика от отбеливателя mitsuei.       Мидзу-сенсей перевел дух и вытер капельку пота с виска, по видимому, эта история среди учителей была своего рода страшилкой на ночь. Еще раз прерывисто вздохнув он продолжил. - Разумеется, никто бедной девочке не поверил, все-таки президент школьного совета против слова простой школьницы… Да и скандал мог бы начаться дьявольский, прости Ками-сама. - Взгляд Реборна заставил Мидзу-сенсея поскорее закончить. - В итоге, инцидент замяли, а ученицу попросили не распространяться, ведь кто знает, что на самом деле она могла видеть.       И, кивнув Реборну, учитель поспешил в класс.       Младший Савада, пьющий универсальное моющее средство, почему-то в голове киллера смотрелся весьма органично. Склонный к самоубийству социопат. Какого дьявола, Иемитсу?

***

      И уже дома Реборн, наконец, начинает смотреть на вещи серьезно. Отсутствие химикатов и опасных для здоровья жидкостей, рассованные в индивидуальные и обязательно подписанные ящички ножи - все эти мелочи, вкупе с другими факторами, которые репетитор слепо привязывал к защите детей, находящихся в доме, теперь вызывают напряжение. - Маман, не подскажите, где на вашей кухне я могу найти штопор?       Нана оторвалась от приготовления легкого салата и, все еще погруженная в свои мысли, беспечно ответила, что не знает: она ведь не пьет алкоголь, а муж приезжал довольно давно. Но стоило ей отвернуться, Реборну стали заметны на секунду одеревеневшие плечи. А потом Нана сбросила наваждение, слегка мотнув головой.       А видел ли он когда-нибудь ублюдка без одежды?

***

- Новая тренировка призвана закалить твой дух, Иетсуна. - Усмехается и ждет, что же ответит на это наследник.       Тот уже не пытается огрызаться, молча раздевается и встает под бьющие струи воды.       Реборн два дня искал этот водопад, но усилия того стоили: теперь он мог действительно оценить телосложение своего подопечного. И увиденное его ужасало: резкими линиями - белесые, потемневшие, все еще нежно-красные - шрамы покрывали все тело подростка. Многие киллер мог определить как пулевые, колотые, резаные раны, на мышцах рук заметными темными пятнами скручивались рваными краями укусы животных - мясо здесь нарастало заново. Под грудиной прямо между ребер был заметен явно новый и даже на вид глубокий круглый шрам. А вот и штопор нашелся, ну кто бы мог подумать. Быстрый взгляд на запястья, и точно - за манжетами ты скрываешь настоящего монстра, Иетсуна.       Реборн не успевает дать мысли обкататься на языке, как она вырывается: «Лучше бы ты истязал их всех, чем себя». И добивает отвернувшегося подростка невольно жалостливым взглядом.       Тренировку, похоже, пора заканчивать.

***

      Наследник действовал на выстроенном отцом автопилоте последние несколько лет: выделяйся, но недостаточно, чтобы тебя запомнили; руководи, но недостаточно, чтобы привыкнуть к власти; будь лучшим во всем, но не лучше папы. Противоречивые указания разрывали подростковый мозг на кусочки, вырывая из-под ног опору. Иетсуна с детства отца в равной степени боялся и ненавидел, однако с возрастом ненависть перекинулась на каждого взрослого, который считал себя вправе указывать наследнику его место. Каждый разговор в приказной форме он переживал с диким жжением пламени, пробирающимся по внутренностям наружу.       Ему не смели приказывать.       Но ему приказывали. И он слушался. Закрывался в комнатах Семейного дворца и скручивался на полу, почти сгорая от пламени собственной ненависти. Потом брал запасной костюм и шел выполнять поручение-приказ. И по новой.       Апогей его жизненной трагедии - отстраненность семьи, перебежничество «хранителей», предательство единственных товарищей под попечительством отца. И очередной приказ.       «Заткнись, Иетсуна, ты обязан это пережить, ради Семьи»       Откуда же Реборну было знать...

***

      Иетсуна задыхается в ледяной воде с практически мазохистким наслаждением. Дрожащими руками держится за бортики ванной, пока в глазах не начинает темнеть, а в легких - сворачиваться в плотный жгут обжигающее пламя. Через 4 минуты и 42 секунды вода пузырится, вскипая под напором внутреннего пламени.       Иетсуна Савада пытается умереть который день (год). Настойчивости, в отличие от брата, ему не занимать.       Он привычным сильным рывком встаёт, накидывает на плечи полотенце и ждёт несколько секунд, пока мельтешащие чёрные точки сольются в цельную картину. Не сильные ожоги от кипятка он прикрывает легкой пижамой и выходит, притворив дверь. Мимо коридора. Мимо тёмной комнаты матери. Мимо шумных голосов и полоски света, ползущей под дверью брата. Почему вода?

Потому что бензин не помогает. Ведь Иетсуна горит, но не сгорает.

      В собственной комнате Иетсуне оглушительно громко. А в собственной жизни - поразительно пусто.       Окна жилых комнат в этом доме смотрят на юг, и бессвязный гомон хранителей брата долетает сквозь открытые ставни с примесью шороха листвы и пением ранних птиц. Они оба оставляют окна открытыми на ночь. Старший, чтобы комната к утру проветривалась от постоянного запаха кофе, еды быстрого приготовления и пота подростков, которых Тсунаеши подбирает, словно побитых щенят. А младший - чтобы пуля, при попадании, не разбила стекло. Он уже задолбался прибираться за самоубийцами, бросившими вызов наследнику мафиозной семьи. Дырки на стенах он завешивает учебными конспектами, вырванными листами итальянско-японских разговорников и тестовыми бланками.       Семейный корабль любви и сострадания разбился на полпути к пародии на адекватность, не выдержав столкновения с пудовыми рифами тирании отца, недопонимания матери, зависти брата и угнетения наследника.       Он пойдет на все, чтобы они не смели больше его притеснять. - С этой мыслью наследник засыпает, отпуская свое пламя наружу. Пусть все горит.       А просыпается с криком.

***

      Он смотрит (не)свою жизнь: неуклюжий маленький ребенок, лишь каким-то чудом сумевший не заинтересовать Дедушку Тимотео. Тот Тсуна тоже не умеет дружить, тоже привлекает внимание, но не слишком, тоже получает репетитора (почему-то маленького и проклятого). Того Тсуну вела Интуиция.       У того Тсуны были все те же люди, просто тот Тсуна не умел видеть в них плохого. Его этому не научили. И с хранителями он сцепляется-спаивается, в чем-то прогибаясь, в чем-то отступая, через неприятие - к общей цели, и вплавляются друг другу непохожие люди в кости и скелет. Неправильные, не толерантные друг к другу же, но научившиейся со временем сосуществовать Семьей.       «Через тернии - к звездам» - такое впечатление оставляет тот Тсуна.       И таким же мог стать его брат, но, разочаровавшись в собственной Интуиции, которая набатом гремела от черепной стенки к стенке: "сиди-жди-молчи", после отъезда младшего брата в солнечную Италию, решил идти ей наперекор. Зависть к Иетсуне толкала его на любые авантюры и безумства, а подсознательная «удача» дарила ложное ощущение вседозволенности.       Тот Тсуна стоял во главе сильнейшей мафиозной семьи и умер в глубокой старости.       Его глазами Иетсуна видит свою прошлую жизнь.

***

      На крик своего ученика прибегает из соседней комнаты Реборн, Тсунаеши сонно, скорее по привычке, подглядывает из-за двери.       Иетсуна сидит на кровати, впервые за долгое время смотря в раскрытое окно.       Они хотели им управлять. Но теперь он этого не позволит. - Когда говоришь, Реборн, будет Конфликт колец? - В ответ тот только удивленно протягивает наследнику конверт с не надломленной «королевской» печатью.       В той жизни Тсунаеши плыл по течению, в этой Иетсуна возьмет свое по праву силой.       Когда-то он руководил мафией, теперь же будет править.