An Act of Faith

Рейнард всегда считал, что беспорядки в большом военном лагере после значительной битвы могли потягаться своей масштабностью с беспорядками, происходившими во время этой битвы. Прошло уже несколько часов с того момента, как они взяли мост, а по лагерю до сих пор разносился неугомонный гул. Пробираясь через лабиринт палаток, он прошел мимо Гаскона, который с невероятно довольным видом следил за закованными в кандалы военнопленными и их реквзированным добром. Рейнард ненадолго задержался у лазарета, у входа в который столпились раненые, ожидая своей очереди. У одних раны были гораздо серьезнее, чем у других. Он прошел мимо тех солдат, кто радостно праздновал победу, мимо тех, кто оплакивал своих павших товарищей, и мимо тех, кто просто наслаждался кружкой эля, греясь под слабыми солнечными лучами. Он шел по дороге, безошибочно ведущей к шатру Мэвы. Сразу после импровизированного посвящения в рыцари ведьмака, она наконец позволила медикам утащить себя прочь. Она немного поникла, чувствуя, что боль и усталость после тяжелой битвы вступают в свои права. Рейнард знал, что она настояла на том, чтобы Исбель приберегла свои силы для тех, кто нуждался в ней больше. Плюясь кровью, она заявила, что любой другой медик сгодится ей ничуть не хуже. Так что ее едва ли не дотащили до шатра, и Рейнард, не желая мешаться, решил присмотреть за лагерем. Он также позволил себе роскошь смыть с себя хотя бы часть крови и грязи с рук и лица, прежде чем отправиться проведать ее. Мэва лежала на спине, глядя в потолок, пока одна молодая медичка накладывала шов на рану. Королева уловила приход Рейнарда уголком глаза, и молча подняла руку в приветственном жесте; медичка, которую, как казалось Рейнарду, звали Сиера, повернулась, и кивнула ему, прежде чем вернуться к работе. Он встал у края ее кровати. — Госпожа, простите мое вторжение. Мне хотелось узнать, как у Вас дела. Мэва снова подняла руку, и девушка опустила иглу, чтобы дать королеве возможность ответить. — Все в повядке, спасибо, — она подняла голову, и сплюнула кровь в ведро, стоявшее рядом, — Ох… Ну, мовет, не совсем в повядке, — она издала слабый смешок. Ее лоб был покрыт испариной, а вокруг глаз и на висках были видны следы от слез. — Вам ведь дали что-нибудь от боли? — спросил он, бросив взгляд на медичку, которая кивнула. — Да, но… все одно, игла чувствуется, — она едва заметно вздрогнула и повернулась к девушке, с тенью отчаяния в глазах, — офталось ведь недолго? Медичка, немного колебаясь, кивнула, но Рейнард видел, что это был далеко не конец; он также заметил глубокие следы от ногтей на ладонях Мэвы, какие остаются, если изо всех сил сжать кулаки. Он слишком хорошо помнил болезненные рывки и уколы иглы, сшивающей куски живой плоти вместе, и ему еще не приходилось накладывать так много швов за раз, тем более, на лице. Он беззвучно подвинул табурет и сел так, чтобы не мешать медичке, но достаточно близко, чтобы взять Мэву за руку. И едва он это сделал, тут же почувствовал, как она крепче сжимает его ладонь. Рейнард сочувствовал ее страданиям, а сама мысль о том, что она получила эту тяжелую рану причиняла ему боль, но ни одно из этих ощущений ни в коей мере не преуменьшало оглушающего облегчения, которое он чувствовал. Там, на поле боя, его сердце на мгновение перестало биться, когда он увидел, как ей нанесли удар, увидел, как она отшатнулась, увидел, как в то же мгновение из раны хлынула кровь; он не мог ничего сделать, кроме как издать отчаянный крик страха. Но он услышал, как она громко выругалась, видел, что она устояла на ногах и начала отступать через солдат, и он снова смог вздохнуть. Только тогда он поверил, что она будет в порядке, и постарался сосредоточиться на сражении, в котором приняли участие их неожиданные союзники, прорвавшие для них путь к победе. Возможно, он волновался бы больше, если бы всего несколько дней назад едва не потерял ее, но вид веревки убийцы, смертельной хваткой обвившейся вокруг ее шеи до сих пор ярко горел в его памяти. Тревога, которую он испытал, когда увидел, как ее ранят на поле боя, не могла идти ни в какое сравнение с той коварной опасностью, которую никто из них и представить себе не мог. Он молчал, пока медичка делала свое дело, не желая отвлекать ее от работы. Ее молодое лицо покрыли капельки пота, а брови были сосредоточенно нахмурены, но ее миниатюрные ручки не дрожали, а тонкие пальцы накладывали самые ровные швы, которые ему доводилось видеть. Она работала медленно, осторожно, но в конце концов она завязала последний узелок, и откинулась назад, вытирая пот со лба и разминая напряженные плечи. Мэва с облегчением вздохнула. — Боги. Ты проделала отличную работу, Сиера, — сказал Рейнард. Он был рад, что правильно запомнил ее имя, когда увидел, как ее щеки вспыхнули от такой похвалы. И он говорил совершенно искренне; ей удалось превосходно сшить плоть, а швы были маленькие и ровные. Он вспомнил, что взял кое-что из лазарета, и отдал бутыли лекарств медичке, — Вот, Исбель велела передать. — Ох! Спасибо, генерал, — она тут же открутила одну из баночек, и применила ее содержимое на рану Мэвы, от чего та невольно зажмурилась и болезненно прошипела. Затем медичка передала ей другую склянку. — Госпожа, принимайте это снадобье следующим образом: подержите во рту с минуту и выплюньте. Это на время снимет боль. Мэва села на кровати и кивнула. — Спасибо, Сиера, — сказала она, стараясь говорить четко, не взирая на боль, — я благодарна тебе. — Рада, что смогла помочь, Ваше Величество. Она начала собирать вещи, готовясь уйти. Рейнард мягко положил руку медичке на плечо. — Обязательно отдохни и поешь немного, прежде чем лечить кого-то еще, поняла? Сиера кивнула и одарила его изможденной, но благодарной улыбкой, прежде чем покинуть шатер. — Нам с ней очень повезло, — обратился он к Мэве. Он снова ощутил облегчение, увидев, что ее ужасная рана наконец начнет заживать. — Хмм, — произнесла Мэва. У нее было престранное выражение лица, — а она хорошенькая. Рейнард был крайне удивлен ее словами; несомненно, правдивыми, но не имеющими отношения к делу. Может, она ударилась головой сильнее, чем он предполагал. Или в ней говорила боль. — Вам стоит принять это, госпожа, — он указал на стеклянный сосуд, который она держала в руке. — Да, стоит. Спасибо, Рейнард, — она приняла лекарство и тут же скривилась, то ли от вкуса, то ли от неприятного ощущения. Когда она выплюнула его, ей, кажется, стало легче. — Так-то лучше. Хотя… — она прикусила внутреннюю сторону щеки, — Теперь я вообще ничего не чувствую. Ох, странно однако, — она подняла руку к щеке и осторожно обвела пальцем края нового шрама. Грусть отразилась на ее лице, — выглядит ужасно, правда? — подавленно спросила она. — Он прекрасно затянется, госпожа, — быстро ответил он. Возможно, слишком быстро. Мэва фыркнула. — Прекрасно? Сомневаюсь, — она осмотрелась вокруг, — ну конечно, проклятого зеркала у меня не найдется. Да и зачем оно мне здесь? — она остановила взгляд на нем, — Рейнард, у тебя оно должно быть. — Что, простите? — Зеркало. Оно у тебя наверняка есть, ты ведь как-то бреешься. — Д-да, — неуверенно ответил он, — но оно очень маленькое. — Это неважно, — сказала она с напускным безразличием, но в ее голосе был отчетливо слышен металл, — Ты принесешь мне его? Ему слишком хорошо был известен этот взгляд. Было бесполезно пытаться отговорить ее от этой затеи. — Принесу, Ваше Величество. Если Вы этого хотите, — он со вздохом пошел к своей палатке. Зеркальце он принес с большой неохотой, — Может, лучше будет подождать денек-другой… — Дай его сюда, Рейнард, — она долго вглядывалась в свое отражение холодным, беспристрастным взглядом, рассматривая красную воспаленную полосу, неровно разрезавшую щеку, а затем резко швырнула зеркальце на стол. — Извини, — тихо сказала она, заметив, как он вздрогнул от громкого стука, — если оно разбилось, я достану тебе новое. — Это пустяки, госпожа, — выражение ее лица волновало его гораздо больше, чем повреждение дешевого зеркала. — Вот и настал конец балладам о красоте Королевы Мэвы, — она поднялась на ноги и отвернулась от него, скрещивая руки на груди. Рейнард хотел столько всего сказать. Ему хотелось сказать ей, что сейчас она была поразительна, как никогда; что даже вот так, насквозь пропитанная кровью, потом и слезами, даже со спутанными и грязными волосами, и да, даже с этим чертовым шрамом на всю щеку, она была самая красивая женщина на всем континенте. Еще ему хотелось сказать, что в ней есть и куда более прекрасные вещи, чем ее лицо: ее храбрость, доброе сердце, пыл, от которого ее голубые глаза сияли, когда она сражалась за то, во что верила. Но он не знал, мог ли высказать эти слова, и при этом не показаться банальным, или еще хуже, выдать ей подлинную глубину своих чувств к ней. — Госпожа… — начал он. — Все хорошо, Рейнард, правда. — она запрокинула голову выше, словно стараясь удержать слезы, — Это всего лишь удар по моему тщеславию. Что забавно, ведь именно оно привело меня сюда, — она повернулась к нему в профиль, издав смешок, больше похожий на всхлип, — в конце концов, ты достаточно часто намекал мне на то, я должна бы носить шлем. И ты, как всегда, оказался прав. Я поражаюсь, как это ты удержался от фразы: «я же говорил». — Вы же знаете, я бы ни за что не стал злорадствовать над Вами, — мягко сказал он. Она слабо, печально улыбнулась. — Я это знаю. Ты слишком добр, чтобы так поступать, — она вздохнула, — нет смысла возвращаться к этому. Сейчас есть и более важные дела, требующие моего внимания. Рейнард увидел возможность сменить тему и воспользовался ей; у него еще будет время, надеялся он, чтобы убедить ее, что ее великолепие никак не преуменьшится от этой раны, но сейчас, лучшим вариантом было просто отвлечь ее. — Воистину, Ваше Величество, теперь, когда мы укрепили эту победу, дальше нам предстоит… — Победу? — спросила она гулким голосом, — Может мы и победили, но ощущается это совсем не так. Проклятье, Рейнард, как близко мы были к тому, чтобы оказаться уничтоженными? Эти ублюдки практически сравняли с землей наши силы, которые мы укрепляли неделями, даже месяцами, а для них это было все равно, что прибить муху на столе. Если бы не этот ведьмак со своими товарищами, — он заметил, как она сжала челюсть и тут же побледнела от боли. — Нильфгаардцы всегда превосходили нас числом, это правда, — сказал он, хмурясь на не свойственный ей пессимизм, — но преимущество было на их стороне с самого начала. И посмотрите, как далеко Вы сумели зайти, как близко Вы подошли к тому, чтобы вернуться домой. — Домой. После всего, через что мы прошли. И все-таки, впереди остался долгий путь, — она опустила плечи, — Вернуться, чтобы увидеть, что Черные камня на камне не оставили от моей страны. Вернуться домой, где мне наверняка придется сражаться с моими же подданными, захватывать свои города. И вести войну против моего собственного сына, — она посмотрела на него, глазами полными сомнения, — Многие считали меня безумной за одну мою мысль, будто у нас есть шанс выстоять против Империи… Возможно, они были правы. Что же я наделала Рейнард? Куда я привела нас? Он не знал, что ответить. Он, казалось, прежде не видел ее настолько неуверенной в себе. Ни когда ее лишили короны, бросили в темницу и изгнали из собственного королевства; ни когда она узнала о предательстве самых близких ей людей; ни даже когда она чудом избежала смерти от рук Нильфгаардского шпиона, всего пару дней назад. Пламя, горевшее в ней, теперь ослабло. Гордость, с которой она стояла, высоко подняв голову, сейчас покинула ее. И Рейнард терпеть этого не мог. Он видел ее в ярости, видел ее расстроенной, видел ее в слезах… но никогда он не видел, чтобы она теряла надежду. Вне сомнений, они видали дни и похуже, но если она раньше и сомневалась в чем-то, то она это скрывала, и только богам известно, чего ей это стоило. Но сегодняшний день довел до края даже Мэву. Он должен был что-то сделать. Рейнард мог припомнить примерно с полдюжины случаев, когда он мог бы поцеловать ее: поздней ночью, после разрешения особенно сложных разногласий Ривийских дворян, или краткое мгновение после танца на балу в замке Лирии. Иногда ему даже казалась, что она хотела, чтобы он поцеловал ее. Но всякий раз он пасовал. Боялся, что неправильно понял ее взгляд, в страхе потерять их дружбу не желал рисковать ее уважением и доверием, которые так дорого ценил. Но теперь, видя ее в таком отчаянии, он все думал, хватит ли ему храбрости показать ей, насколько восхитительной она была, по крайней мере в его глазах. Он протянул руку и нежно коснулся ее здоровой щеки, позволил пальцам скользнуть в ее волосы. Она приоткрыла рот в изумлении. — Моя вера в Вас непоколебима и незыблема. Я никогда не усомнюсь в том, что Ваши поступки всегда будут правильными и справедливыми. Я знаю, что Ваши убеждения стоят того, чтобы за них сражаться. И он поцеловал ее. Мягко, стараясь не задеть шрама, он коснулся ее губами на одно долгое, сладкое мгновение. А когда он отстранился, то увидел, что все следы печали и неуверенности исчезли с ее лица… она просто смотрела на него в сильнейшем изумлении. — Рейнард… ох… Я… э… спасибо тебе, — наконец смущенно пробормотала она, покрываясь румянцем. Он чувствовал, что и сам слегка покраснел. — Пожалуйста, Ваше Величество. — Нет, правда, — сказала она, взяв его за руку, — это много для меня значит. Он поцеловал ее руку, глядя ей прямо в глаза, надеясь, что в его взгляде она прочтет все то, что пока оставалось несказанным. — Я должен заняться другими делами, госпожа. Но я буду готов ответить на Ваш призыв, как только я Вам понадоблюсь. Она кивнула, совершенно ошеломленная. Но он уже заметил перемену в ее осанке, в наклоне ее головы, в ее уверенно сжатой челюсти; он понял, что к его гордой королеве-воительнице в скором времени вернется ее энтузиазм. Он уже было повернулся, чтобы уйти, как вдруг кое-что понял. Он повернулся к ней, чувствуя себя немного онемевшим, и не мог спрятать недоверчивой улыбки. — Вы ведь понимаете, что Сиера мне в дочери годится? Вы же не думали… Я не… Я бы не стал… — он покачал головой и направился прочь, но прежде чем уйти, он успел заметить, как она коснулась пальцами своих губ, на которых играла слабая улыбка.