Розмарин

Что ж, Люси, думаю, тебе пора узнать правду. Я не люблю тебя и никогда не любил. И знаешь почему? Я не могу забыть её. Смешно, да? Столько лет прошло, а я всё ещё помню её раздраженный тон – «сколько раз повторять, меня зовут Рори, Ро-ри» – и этот её румянец, невозможный румянец! Я помню помятые книжки в её руках. Я помню её костюм Джульетты. Я помню её гольфы и полоску коленок над ними. Такие мелочи! Поистине, память – забавная штука. Никогда не знаешь, что в ней останется: я помню всё о Рори, но не помню твою, Люси, девичью фамилию, и не помню, какое сегодня число. Доктор говорит, это старческая деменция. Что ж, мне она под стать. Нельзя рассчитывать на что-то лучше в восемьдесят. Ты уж прости, что я, старый дурак, говорю тебе это всё. Просто так уж вышло, что ты единственная, кто слушает. Рику и Лоре не до меня, у них свои дела. Наш мальчик, представляешь, теперь живёт в Сингапуре. А Лора, наша малышка Лора, недавно звонила мне из холодной Москвы. Сказала, что вышла замуж. Её муж руководит каким-то стартапом в местном бюро. Но я не уверен, может, она звонила давно. Может, она звонила несколько лет назад, или в прошлом столетии, или не звонила вовсе. У меня теперь не очень со временем. Но вернусь к Рори. Когда я её впервые увидел, она казалась идеальной. Голубоглазая девочка с кучей книг. Совершенная: совершенно невинная, совершенно умная, совершенно красивая. Становлюсь сентиментальным, надо признаться. Неудивительно, что я тогда сразу же в неё влюбился. А у неё был парень! Какой-то глупый лохматый мальчишка, с которым она пришла на вечеринку. Который её не заслуживал. И я – дурак – с ним подрался. И он, конечно, всё про меня с ней понял: и что я по ней сохну, и что она этого не видит. А я даже не мог ничего сделать – сам ведь знал, что это так. Колотил его как ненормальный. Эх, молодость! Потом был этот глупый вечер у рояля. Я расстался с кем-то – и сразу же забыл, как её зовут. Немного расстроился. Она мне нравилась, та девчонка. Я не был в неё влюблён, но она мне правда нравилась. Вроде бы. Я не помню. А вот Рори помню. Как она зашла – грустно так, потерянно. Села к роялю. Я подумал, что она пришла поиздеваться – в конце концов, у неё были причины. А она говорила что-то про поддержку. А потом я её поцеловал. И она ответила, представляешь? Боже, чувствовать её губы своими губами – сладко до невозможности. Сладко до безумия, до сердечного приступа, до кома в горле и тумана в глазах. С тобой, прости, я такого не чувствовал. Но я старался, Люси, я правда старался. А сейчас расклеился совсем, вот и откровенничаю. Мы целовались. И вдруг она отодвинулась и заплакала, нет, заревела, разрыдалась навзрыд! И сбежала, извинилась и сбежала. Что я сделал не так, Люси? Мне всю жизнь мучает этот вопрос. Что я сделал не так, почему она не осталась? А потом она подошла ко мне в коридоре, чтобы сказать о том, что это была ошибка. Ошибка! Наш с ней единственный поцелуй – ошибка! Ну не смешно ли, в самом деле? Так я понял, что надежды для меня нет. Но не отчаивался – до тех пор, пока не стал свидетелем тошнотворной, ванильной, приторной сцены: она бросается на шею своему бывшему парню с признанием в любви. Вот так запросто она разбила меня, даже не подозревая об этом. Да.... Разбила. Из-за неё я связался с теми парнями, творил глупости на грани преступлений. А она – невинная и слепая – пыталась меня спасти, повторяя: «я знаю, что ты не такой, Тристан». Как будто меня это бы спасло! Знаешь, Люси, что меня бы спасло? Только она вся, не жалкие слова. Нет, жалких слов было недостаточно. Но она даже не понимала, что я в неё влюблён! Святая овечка Мэри. Потом мы ставили спектакль. Я был Ромео – как это глупо, глупо, умирать от разделённой любви! – а она, конечно, Джульеттой. Было так странно слышать от неё про всю ту шекспировскую страсть. Не по-настоящему, да. Но какое мне до того дело! Хотя бы что-то, частичка её, вырванная из цепких когтей её бдительного парня. А он и впрямь был бдителен. Мы однажды репетировали в её городке, Старс Холлоу, и её парень следил за репетицией. Я с ним снова чуть не подрался. А потом отец перевёл меня в военную школу. Я даже не смог обнять её на прощание, представляешь, Люси? Я даже думал, что это конец, и я свихнусь там, потому что без неё мир разваливался на куски. Я не мог ничего сделать. Смотрел ночами в нависающие скрипящие деревяшки верхнего этажа кровати и видел только её лицо в момент прощания. От досок несло затхлостью, а я чувствовал лишь запах её духов – наверняка мать выбирала. Дни тащились, как машины в уличной пробке, постепенно перерастали в месяцы и годы. Я перестал считать. Встретил тебя, Люси. Ты была добра ко мне и любила меня. Я не понимал и не понимаю – за что меня любить? Но всегда был и буду благодарен. У нас с тобой родились дети, и я настоял на имени Лора. Потому что полное имя Рори было Лорелай. Спросишь, почему не Рори? Я боялся, что ты поймёшь. Что я разрушу всё из-за своей давней нелепой влюблённости в девчонку, которой никогда не был нужен. Спасибо, что ты была рядом все эти годы, Люси. Не знаю, сможешь ли ты простить меня. Я пойму, если не простишь. Хотя наверное, тебе уже на всё наплевать там, в холодной земле на глубине пяти метров под тяжёлым мраморным надгробием. Но всё равно: прости.