Катарсис

— Ни на что не годная шавка! — кричал Толстячок, сопровождая вопли мощной пощёчиной. Страсуд мешком повалился на пол, даже не удосужившись после встать. Мужчина взял его за короткие грязные волосы и, поставив на колени, продолжил бить. Для Страсуда это было само собой разумеющееся. Свет в глазах давно потух, а надежды старых дней стихли. Предки говорят с ним по ночам, но он не может им ответить. Ему попросту стыдно. Как же он жалок. Он и сам уже давно признал это. В очередной раз он, сидя в низкой клетке, находится на пыльном рабовладельческом рынке. Солнце обогревает его под напором приятного холодного ветра. Да, он рядом со своим домом, на северных горах. Очередной посетитель слушает лестные речи рабовладельца, но не верит им, ибо намётанный глаз человека, который находит счастье в том, чтобы ломать судьбы рабам, видит все изъяны. Товар уже сломан. Но, когда очередной посетитель подходит, раздаётся голос, который заставляет невольно поднять взор. Красивая дева могла бы заставить его легко улыбнуться, если бы не её сияющие доспехи. Ох, как же он их ненавидел. Давно спящая ненависть снова проснулась, глаза вспыхнули, а лицо невольно показало оскал. — Хм, какой интересный экземпляр, — проговорила она, с насмешкой вглядываясь в его глаза. Он хотел было дёрнуть решетку, но руки просто не слушались его. Даже лицо смягчилось в горьком выражении. Его душа дрожала. Она знала, что сегодня была решена его судьба. Не так, как ранее, а по-настоящему. Но новоприбывшую уже было не остановить. Она радостно выторговала раба за половину суммы, на которую и не рассчитывал торговец. Жаль только, что он не знал, кого теряет. Она же знала, во что делает вклад.

***

— Похоже, мне в этот раз попался дефицитный продукт, да? Никак варвар угодил в мою пасть сегодня, м? — она смеялась, пока тащила его в свою 'комнату'. Слова проникали глубоко в его разум. Наконец дойдя, она приковала его за шею к крючку, прикреплённому к полу. Было видно, что тот был выведен из эксплуатации уже очень давно. Она взяла хлыст и начала бить его по спине точно выверенными ударами. — О чём там думают твои предки на небесах, язычник? Мечтаешь о мести? Быть может, хочешь к ним отправиться? Боль распространялась по его телу, но он давно научился терпеть. Стоны, как правило, только раззадоривали некоторых хозяев. Главное, чтобы не было обратного: часть из них любили ломать гордость. Но в какой-то момент сердце Страсуда задрожало, а перед взором его вновь появились лица давно забытых родственников. Да, он был слишком юн для того, чтобы помнить все события, но произошедшее в течение той минуты глубоко отпечаталось в его памяти и стало фундаментом его будущей веры. А всё из-за пары слов Госпожи: — Ох, как же сладко было слышать речи моего отца о том, как он когда-то сокрушал племена варваров. Жалкие язычники должны быть стёрты с лица цивилизации. Сильный поедает слабого. Разве это не ваше правило жизни? Он научился не запоминать своих хозяев. Теперь же через плечо он ясно видел её лицо. Те же волосы, те же глаза, те же черты лица. Гогочущий смех, лужи крови и трупы могущественных воинов его родного города, а посреди всего этого хаоса гордо восседающий на коне воин. Его уносят, пока он съеживается на холоде. Те события были стёрты из его памяти бурей хаоса, что преследовала его с самого заточения. — Давай же, кричи, стони!— очередной хлыст ударил по спине, а слова пробудили из раздумий. Но в нём не было сил бороться. Как бы ни было это прискорбно, он просто устал. Лишь слёзы тихо лились, что вызывало отвращение у Госпожи. Поняв, что удары не вызывают должной реакции, она покинула 'комнату'.