مُدِيرُ السُّوقِ (Директор рынка)

— А что, арабский язык еще матернее? — Во много раз. М.Козаков

      — Мэри! Где мои парадные брюки?       — Зачем они тебе? — притворно удивилась жена.       — Ты предлагаешь там в мантии ходить?!       — Можешь взять шаровары, если тебе так хочется.              ***       Служить секретарем, личным помощником, наконец, компаньоном директора крупной компании — одно; ездить с деловой женщиной за границу только потому, что ты ее супруг — совсем другое; эту тривиальную истину внезапно осознал Малькольм Мальсибер, законопослушный британец (о прошлом распространяться не будем), проводив жену на очередные переговоры.       После войны и второй победы сил света над любимым повелителем Мальсибер чудом избежал тюрьмы и, как только авроры перестали ходить к нему каждый день, снял квартирку в маггловском Лондоне и начал искать работу. Магглы ни о какой войне не слышали, в базах неблагонадежных граждан он не числился, работать умел, выправить поддельные документы оказалось несложно — и, главное, министерство не отреагировало — не заметили или решили не возиться с мелочами. Так или иначе, уже через несколько месяцев Мальсибер получил место в небольшой конторе. Общеакадемическое образование себя показало, карьера подобно пружине рванула вверх, за маленькой конторой появилась еще одна посолиднее, потом ему предложили перейти в другую, и в новую… На пятой по счету все закончилось, потому что он встретил Мэри. Оба были уже немолоды, оба в то время выше всего ставили работу, оба не верили в романтику — и за бизнес-планами и документацией сами не заметили, как оказались сначала в одной постели, а потом и у алтаря.       С тех пор Мальсибер появлялся только на собраниях акционеров и заседаниях совета директоров, переизбирал миссис Мальсибер и возвращался к внерабочим делам.       Все шло прекрасно (супруга даже спокойно приняла его признание: «Знаешь, Мэри, я волшебник» — и не интересовалась его прошлым: «Знаешь, Мэри, у меня были проблемы с законом), пока однажды вечером Мальсибер не увидел, как Мэри держит в руках его старую черную пожирательскую мантию — и откуда только вытащила? Неужели копалась в кладовке?       «Это не то, что ты думаешь!» — хотел уже открыть рот Мальсибер, как вдруг Мэри, бросив на мантию последний оценивающий взгляд, быстро натянула ее через голову и уставилась на себя в зеркало.       — По-моему, не то, — сказала она скептически и надвинула капюшон на глаза. — Разве что здесь окошко прорезать. Маль, а ты как считаешь?       — О чем ты, родная? — выдавил Мальсибер. Мэри ткнула ему под нос листок, на котором среди печатей, подписей и арабской вязи проглядывало английское слово «приглашение».       — Дресс-код, — сказала она и, видя, что муж до сих пор в недоумении, начала объяснять. Ее компания налаживала деловые связи с Нунским халифатом: в столице собирались открыть первый офис, и Мэри должна была лично присутствовать на переговорах. Хотя маленькая, но независимая арабская страна и ступила, как писали в газетах, «на путь демократизации и европеизации», в приглашении настоятельно рекомендовали соблюдать дресс-код: для мужчин — строгий костюм с галстуком, для женщин — изображение прилагается.       Мальсибер, представив жену в окружении серьезных бородатых арабов, пусть даже закутанную с ног до головы, и вспомнив все, что рассказывали о восточных нравах, решительно заявил:       — Одну не пущу! Мантию купим на континенте, если хочешь: там должны быть модные.       — Это не мантия, — сказала Мэри. — Тут написано «джильбаб».       — Какая разница, — пробормотал Мальсибер, аккуратно вынимая из рук жены призрак прошлого.              ***       Уже на трапе самолета Мальсибер словно попал в тепловой столб; как чувствовала себя Мэри, заранее переодевшаяся в черный балахон, он представить не мог. В аэропорте их встретил улыбчивый молодой человек — представитель партнерской компании, — открыл перед Мэри дверь такси, помог загрузить чемодан, удивившись его размерам («Уменьшим?» — спросил дома Мальсибер), и всю дорогу зубоскалил с водителем. Арабского Мальсибер не понимал; Мэри собиралась общаться по-английски. Из иноязычного лопотания он выхватил знакомые с юности слова, и в памяти всплыли строки старинной магической баллады, сложенной еще в эпоху крестовых походов:       Он сказал: «Салям-алейкум, ахлян ва сахлян ва мархабан» —       И тотчас же посадили бедолагу в Азкабан...       На последнем слове Мальсибера передернуло, и он принялся думать о другом: например, как себя вести и ехать ли с женой на переговоры, если его никто официально не приглашал.       На следующий день его сомнения легко разрешились: за Мэри приехала машина с женщиной-водителем и переводчицей, и Мальсибер остался один.       Сидеть целый день в гостиничном номере было как-то неудобно. О восточных рынках ходили легенды — а если удастся проникнуть в магический квартал, то можно будет порадовать Мэри какой-нибудь диковиной.       А другой сказал: «Валлаху! Иншалла! Аллах Акбар!» —       И, конечно, не пустили бедолагу на базар...       Рынок обнаружился через полчаса блужданий по жаре. Мальсибер поглазел на безделушки для заезжих европейцев-туристов, купил пакет черешен и три абрикоса, рассовал по карманам и начал искать магический след, который привел бы его в царство ковров-самолетов и ламп с джиннами. Ему показалось, что он вот-вот поймает магический след за хвост, как вдруг, пробираясь мимо очередной палатки, он столкнулся с каким-то широкоплечим арабом. Мальсибер обернулся, помянул вполголоса Мерлина, приготовился выслушать поток ругани, жестами попросить прощения и убраться подальше — и остолбенел: перед ним стоял, заросший черной бородой, укутанный тюрбаном, одетый в просторную рубаху давно покойный Уильям Уилкс, его товарищ по оружию времен еще первой войны. Рука машинально потянулась к палочке — старые привычки так просто не уходят, — но Уилкс отреагировал раньше и, схватив Мальсибера за плечо, втолкнул в ближайший сарай.       — Лорд послал? — прошипел Уилкс.       — Ты что, Уилл! Лорд давно уже того! Умер, в смысле. Окончательно.       Уилкс заглянул ему в лицо, прищурился, шумно выдохнул и разжал хватку.       — А ты… как… И вообще…. — забормотал Мальсибер, но тут с улицы раздались вопли, и Уилкс, сунув ему в руку картонный квадратик и бросив: «Вечером поговорим!» — исчез за дверью.       Вернувшись в гостиницу, Мальсибер не нашел ничего лучше, как показать квадратик, оказавшийся самодельной визиткой, портье. Тот прочитал адрес, развернул карту, одобряюще протянул, мол, престижный район, и Мальсибер понял, что все не так плохо.       Вечером он обрадовал жену:       — Мы идем в гости.       — К кому это? — удивилась Мэри.       — Я наткнулся на старого знакомого. Долгая история, потом как-нибудь.              ***       Уилкс с семейством жил в трехэтажном особняке посреди огромного даже по местным меркам сада. Он встретил гостей на пороге, представил им свою жену Фатиму и маленького сына по имени Зияд. Семья его выглядела так хрестоматийно, что Мальсибер начал подозревать в этом некую театральность.       — Уилл, — сказал он, — а…?       — Я не Уилл, — сказал Уилл. — Я Абу-Зияд. Ты же видел Зияда? Пусть Ум-Зияд и твоя супруга посидят в малой гостиной, а мы поговорим в кабинете.              *** *** ***       Когда любимый повелитель то ли пропал, то ли умер, то ли развоплотился, Уилкс понял, что пора делать ноги. По его следу шли авроры, затеряться среди магглов и незаметно эмигрировать в Австралию было невозможно, и он решился на отчаянный шаг. Дождаться, когда появятся и начнут палить заклинаниями авроры, устроить дома пожар, закричать в нужном месте, трансфигурировать из занавески мертвое тело в надежде, что или оно сгорит полностью, или авроры не захотят разбираться, захватить запасную палочку и сбежать в соседний лес. Первый пункт плана удался: его не искали.       Прятаться нужно было там, где не говорят по-английски, и Уилкс, взяв заранее выправленные через случайных знакомых документы и пару амулетов, отвлекающих внимание, отправился сначала в Египет, а там узнал, что Нунский халифат приоткрыл границы. И он наугад отправился туда.       Нунский халифат обладал одним неоспоримым достоинством: там говорили на архаичном диалекте арабского, который остался в законсервированном состоянии едва ли не со времен Пророка и был очень похож на классический, знакомый Уилксу по магическим трактатам язык. Это преимущество сыграло ему на руку, и из всех европейцев-претендентов на место специалиста по западной юриспруденции в адвокатской конторе выбрали именно его, тем более что документы о соответствующем образовании он показать тоже сумел.       Несколько лет спокойной жизни и работы сделали из него настоящего араба, и он даже успел скопить немного денег. Но в один чудесный летний день, когда жара уже спала, но солнце еще не зашло, его посетило знакомое чувство.       Сделав над собой усилие, он досидел до конца рабочего дня и уже дома во всех подробностях рассмотрел проявившуюся метку, которая то призывно пульсировала, то смолкала, то обжигала руку огнем. Двух вариантов здесь быть не могло: повелитель нашел способ возродиться — и это значит, что трех месяцев не пройдет, как его, Уилкса, найдут, и если не убьют сразу, то придется возвращаться к прежнему укладу, не спать ночами, бегать от авроров, скрываться по лесам, снимать конспиративные квартиры — в общем, жить непростой жизнью террориста. От метки надо было избавиться, причем так, чтобы это не вызвало подозрений.       Наутро, просматривая газеты, он наткнулся в «политической» колонке на заметку об очередном витке демократизации и европеизации: некоторые статьи уголовного кодекса, основывавшиеся на шариате, получали более либеральную трактовку. На службе он внимательно изучил новые документы, вчитался в ту самую измененную статью, просчитал риски, взвесил возможности и принял решение.       На рынке он выбрал самый дорогой с виду кувшин, не таясь, подошел, взялся за ручку, звякнул о прилавок, подождал, пока на него обратят внимание, прижал посудину к груди и картинно пробежал прочь сквозь торговые ряды, с замирание сердца слыша несущиеся вслед возгласы: «Держи вора!» Пробежав для порядка пару сотен метров, он дал себя поймать и увлечь в участок.       Судебное заседание длилось от силы полчаса. Он признался сразу, свидетели закивали, надувшийся хозяин лавки потряс кулаками. Уилкса спросили, правша он или левша, и предложили выбрать руку. Он поставил галочку напротив слова «левая», обвел группу крови и резус-фактор и поставил внизу дату и подпись.       Медсестра держала наготове жгут. Глядя, как палач вынимает из парового шкафа топор и для верности опускает его в чан со спиртом, Уилкс все-таки отключился.       После такого инцидента оставаться в юридической конторе было невозможно. Заработанных за эти годы денег хватило и на достойный удобный протез, и на то, чтобы переехать и обосноваться в столице: среди суматохи большого города, знал он по опыту, затеряться проще. В память о спасительном решении он устроился работать на рынок — в администрацию — и вскоре умудрился дослужиться до директора. С тех пор он вжился в роль порядочного гражданина, купил дом, женился, рынок процветает, родился ребенок, второй в проекте. Повелитель себя больше не проявлял: значит, расчет оказался верен, и левая рука до локтя — не такая уж серьезная плата за стабильность.              ***       — А что теперь делать собираешься? — спросил, немного опомнившись после истории в духе приключенческих романов, Мальсибер. — Не появилось желания что-нибудь изменить?       — Конечно, — задумчиво сказал Уилкс. — Собираюсь вот пробоваться в меджлис. Послушай, — он помолчал, смакуя слова, — как звучит: مُدِيرُالسُّوقِ نَائبٌ * — «Директор рынка — депутат».       Конец.