Авалон на закате

      — Поменяемся?       — Отстань уже.       Всё-таки, провести весь день (да даже полдня) на вёслах – развлечение не для слабых духом. И телом. Наверно, прежде всего всё-таки телом. И хотя Аскеладд предусмотрительно отказался от идеи грести непрерывно, лишь время от времени подгребая, чтобы хотя бы не слишком терять скорость, позволяя течению проделывать основной объём работы, поясница у него заболела очень быстро, а спустя некоторое время ему ещё и начало казаться, что у него вот-вот отвалятся плечи. Самое обидное, что вовсе не потому, что грести так уж тяжело – хотя тяжело, конечно – а потому, что он просто отвык. Что его восстановление, настоящее полное восстановление, может занять месяцы и легко растянется на год-полтора. В лучшем случае. Раз за разом Аскеладд возвращался к этим мыслям: тогда на хуторе, сейчас в лодке – и наверняка вернётся ещё не раз. Теперь эти мысли с ним навсегда.       До самой смерти.       Течение в Узе к разочарованию Аскеладда оказалось недостаточно быстрым для того, чтобы просто доверить ему лодку и наслаждаться прекрасным летним днём. Им и так до Хумбера добираться дня два из-за того, что от Йорка река делает крюк, забирая на запад, а не течёт прямо на юг. Если Аскеладд совсем не будет грести, то два дня легко превратятся в три, а столько времени у них не было. Может, у них и двух-то дней не было, но с этим уже ничего не сделать.       Ещё активней работать вёслами приходилось, когда поблизости появлялась какая иная лодка или корабль – тогда следовало слиться с берегом и переждать возможную угрозу. Аскеладд прекрасно понимал, что они с Фритгит на этой лодке представляют собой весьма любопытное зрелище, их легко могут заприметить, запомнить, а потом рассказать о них кому-нибудь в качестве дружеской шутки за кружкой пива. А уж кто эту шутку там может услышать… рисковать не следовало.       К счастью, с задачей вперёдсмотрящего Фритгит справлялась хорошо. Похоже, ей сейчас вообще всё было любопытно, она постоянно вертела головой, оглядывая реку и берега. С интересом она склонялась к борту, выглядывая в реке рыбу, если та вдруг выпрыгивала неподалёку, разглядывала деревья на берегу, просто щурилась на речную рябь впереди. Почему-то Аскеладду всё это казалось невозможно забавным. Он ощущал себя практически змеем-искусителем, который предложил Еве вкусить от Древа познания просто для того, чтобы показать ей огромный прекрасный мир за пределами крохотного райского сада. Конечно, Фритгит приходилось и путешествовать, и даже пересекать моря, но ничто из этого не случилось по её воле, так что в каком-то смысле это было её первое путешествие.       И Аскеладду очень хотелось, чтобы оно ей понравилось.       Однако, увы, всё хорошее имеет свойство заканчиваться. Через некоторое время Фритгит начала заметно клевать носом и, наконец, задремала, свесив голову на грудь. Это, впрочем, и не удивительно, поскольку она практически не спала эту ночь. Нет, не так. Она недосыпала два года. Два года она ходила туда-обратно тайком по ночам, отбирая время от так необходимого ей ночного сна. Аскеладд бы за это время от недосыпа озвереть успел. Оставалось лишь надеяться, что она находила себе днём время хотя бы чуточку подремать – как сейчас, например.       Правда, теперь ему приходилось самому следить за рекой, для чего постоянно оглядываться через плечо, а нервов это доставляло, конечно, изрядно.       Если бы у этой штуковины был хоть небольшой парус, дела определённо шли бы веселее, тем более что ветерок, хоть и слабый, дул вообще-то попутный. Быть может, с ним они смогли бы преодолеть всю Узу за один день. Но паруса не было, оставалось полагаться лишь на течение и вёсла – и тащиться до Хумбера два дня.       Пешком они наверняка смогли бы добраться до Гейнсборо на день быстрее, срезав значительную часть пути, однако там их скорее могли бы догнать. Трюк с лодкой в первую очередь должен был сбить предполагаемых преследователей со следа. Если они использовали собак, чтобы попытаться найти Фритгит по запаху с помощью передника, и даже если эти собаки в резком запахе крови Хради сумели разобрать запах хозяйки передника, то след приведёт их к реке. А что на реке…       Ха, да если предположить, что Фритгит и правда похитила какая другая банда викингов, то сейчас они могли уже достичь Хумбера, а дальше их ищи-свищи. Река – это тупик, искать дальше просто бессмысленно, преследователям останется лишь развести руками и сдаться. Это ж не датский принц, ради выкупа за которого стоило бы корячиться, а всего лишь рабыня-саксонка. Ну убил кто-то Хради – так что ж поделать? Скорее всего, если погоня уже дошла до реки, то на том она и должна была завершиться. Не все, как Торфинн, готовы перенести всевозможные лишения и унижения только ради того, чтобы за кого-то там отомстить.       И вообще, у христиан месть вроде как не приветствуется. Хотя, конечно, идея подставить вторую щёку после удара в первую казалась Аскеладду гнилой в самой своей основе. Положим, удовлетворение от чувства собственного морального превосходства так получить и возможно, но если, убедившись, что защищаться ты не собираешься, нападающий после этого просто забьёт тебя до смерти, то оно того явно не стоит. Если так подумать… Аскеладд явно никогда не сможет понять Торса.       Согласись он тогда, и умереть пришлось бы разве что Флоки, и то не факт.       Проснувшись, Фритгит некоторое время сидела молча, не двигаясь, осматриваясь одними лишь глазами, видимо, спросонья попросту пытаясь понять, что происходит. Всё же вспомнив, кто она и где находится, она завертела головой из стороны в сторону, оглядываясь и оценивая обстановку. А потом она упёрлась взглядом в Аскеладда. И предложила поменяться.       — Зачем? — удивился Аскеладд.       Предложение Фритгит звучало тем более странно, что исходило от человека, который со всей очевидностью до недавнего времени к вёслам даже не прикасался, и, откровенно говоря, боялся банально встать в лодке в полный рост.       — Ты устал, — пояснила она. — Мало спал и грёб весь день.       — Да мне много сна и не надо, — усмехнулся Аскеладд. — И грёб я самую чуточку, только плечи размять успел.       Для наглядности он даже нарочито бодро помахал вёслами, что незамедлительно привело к тому, что боль из плеч и поясницы бодро устремилась во все остальные уголки тела. Аскеладду показалось, что он вроде как сумел при этом сохранить прямое лицо, но Фритгит, разумеется, таким дешёвым спектаклем обмануть было невозможно. За проведённое вместе время она успела изучить его слишком хорошо.       Как и он её, вообще-то.       — Тебе больно, — возразила Фритгит. — Давай поменяемся.       — Нечего со мной обращаться, как со старой развалиной, — обиделся Аскеладд. — К тому же ты не умеешь грести, ты вообще первый раз в жизни на лодке плывёшь.       Она согласно кивнула, но заявила:       — Я поняла принцип.       Ах принцип она поняла. Умная какая выискалась.       — Что ж, это хорошо, что ты его поняла, но грести надо руками, а не головой. И твоя помощь, поверь, мне совершенно не нужна.       — Будет плохо, если ты надорвёшься.       — Да не надорвусь я. Не волнуйся, я научился оценивать свои силы, не надо смотреть на меня так укоризненно.       Фритгит вздохнула и пустила в ход последнее оружие:       — Луций…       В голове мелькнула кощунственная мысль, что лучше бы она так и продолжала звать его «Асколотлем». У Аскеладда и так были с собственным именем очень сложные отношения, но после объяснений Фритгит, почему она хочет называть его именно так, отношения эти стали ещё сложнее, хотя прежде и казалось, что это уже невозможно. При этом не похоже, чтобы она сама вкладывала в это имя какой-то особый смысл: она просто всё обдумала, проанализировала и поняла, почему ей нравится именно это имя, почему она находит его наиболее подходящим. В её объяснениях не было ничего такого, она даже не пыталась взвалить на Аскеладда какую-то роль, которую, скажем, возложила на него мать, когда дала ему это имя. На первый взгляд совершенно ничего особенного, и всё же…       Аскеладд понял, что его мозги начинают потихоньку превращаться в кашу, и постарался собрать себя в кучу. Он не позволит ей вертеть собой, как ей вздумается, чем бы он там ни был ей обязан. Мужчина он или кто, в конце-то концов?       Интересное, однако, дело. Почему-то Аскеладд пребывал в полнейшей уверенности, что с их отбытием с хутора в жизни их обоих началась новая глава. Глава, в которой они поменялись ролями, и уже не Фритгит заботится о нём, а он о ней. В конце концов, теперь они в мире, о котором она ничего не знает, и Аскеладд естественным образом станет её проводником. Он укажет ей тропы, объяснит обычаи, будет заботиться о её самочувствии и благополучии, защищать от опасностей, наставлять в трудностях.       В теории.       В действительности же пока выходило так, что не поменялось вообще ничего. И это было как-то… обидно. В конце концов, Аскеладд же взрослый самостоятельный и вполне дееспособный мужчина. Если он будет просто сидеть на корме, пока на вёслах женщина, то он потеряет право так называться. Он ещё не седой, более чем крепкий и почти не лысый. И, как отметила Фритгит, зубы у него все на месте. Будь он дряхлым стариком, ещё куда ни шло, но…       — Луций, давай поменяемся.       — Угомонись, наконец, — буркнул Аскеладд.       И тут Фритгит встала. От неожиданности Аскеладд чуть сам не перевернул лодку, едва не потеряв все вёсла. К ещё большему его удивлению, Фритгит устояла на ногах и, кажется, даже особенно не испугалась. Не обратив на его реакцию ни малейшего внимания, она, всё же сжав кулаки, сделала шаг. По скованности её движений легко было понять, что ей всё ещё немного страшно, и она не имеет ни малейшего понятия о том, насколько лодка устойчива и как вообще по ней следует передвигаться.       — Фритгит, стой!       Она сделала ещё один шаг, теперь уже куда уверенней.       — Вот дойдёшь ты до меня, и что—       Аскеладд осёкся, потому что Фритгит уверенно плюхнулась на скамью рядом с ним.       — Слушай, нельзя же—       — Научи меня грести, — без обиняков попросила она.       Её лицо оказалось так близко, что Аскеладд мог разглядеть каждую отдельную ресничку, каждую пору на её носу… каждый оттенок отёка, оставленного на её щеке рукой Хради.       — Пожалуйста.       Аскеладд вздохнул.       — Луций.       Он сдался.       Идею того, как именно надо работать вёслами, похоже, Фритгит и правда ухватила, просто понаблюдав за ним, так что учить её в действительности было особенно нечему. Умом она и так уже всё знала, а приучить её тело к нужным движениям всё равно никто, кроме неё самой, и не сможет. После того, как она пару раз чуть не заехала ему веслом зубы, Аскеладд был вынужден отступить на корму, потому что на вёслах он Фритгит только мешался.       Распрямить затёкшую поясницу и расправить одеревеневшие плечи оказалось так приятно, что он чуть не дал облегчению отразиться на его лице. Просто сидеть на корме, вытянув ноги, смотреть за рекой и чувствовать на лице лёгкий ветерок – маленькие радости, на которые почти не обращаешь внимания в обычной жизни. Смотреть за тем, как Фритгит ворочает вёслами, было очень любопытно. Неловкость её неумелых движений и сосредоточенность пополам с азартом в её взгляде умиляли. Неожиданно для себя Аскеладд начал получать удовольствие от того, что первоначально было всего лишь поспешным и тайным бегством.       Плакала его мужская гордость, конечно.       Успокаивал он себя только тем, что с непривычки Фритгит всё равно должна была скоро выдохнуться, и тогда всё сможет вернуться на круги своя. Чего он совершенно не учёл, хотя давно пора было уже научиться делать на это обстоятельство скидку, так это то, что упрямства в этой женщине было едва ли не больше, чем всего остального. В этом Фритгит даже слегка смахивала на Торфинна. Стоило ей загореться какой-то идеей, как всё, её не остановить, пока она эту идею не претворит в жизнь. Наверно, если бы Аскеладд не очнулся ни этой весной, ни следующей, она продолжила бы ходить на хутор, пока кто-нибудь из них двоих не скончался бы. Притом у неё были все шансы умереть раньше – с таким-то, гха, «поклонником».       Каждый раз, как Аскеладд вспоминал о Хради, он вспоминал, как Фритгит в последний раз гладила того по голове. Что значил этот жест? В детстве подонок обещал на ней жениться – кажется, дети вообще очень любят раздавать такие обещания, мало задумываясь о том, что они значат – и может ли так быть, что Фритгит и правда что-то к нему испытывала? Тогда получается, что Аскеладд у неё на глазах убил человека, который был ей дорог? Чушь, тогда бы она точно не согласилась сбежать вместе с ним.       Ещё большая чушь, что он вообще об этом думает.       Но странное, однако, дело. Аскеладду в своей жизни приходилось убивать много, и редко когда он думал об убийстве того или иного человека дольше времени, чем требовало само действие. Да и тогда он не испытывал по этому поводу никаких эмоций. Убийство собственного отца к глубокому его удивлению опустошило его, хотя он и планировал его целых два года. Убийство же Хради принесло ему совершенно необъяснимое чувство глубокого морального удовлетворения. Последний раз Аскеладд был так доволен собой тогда на пиру Свена, когда наивно пребывал в полнейшей уверенности, что всё идёт в точности так, как ему хочется. В прошлый раз ничем хорошим это не кончилось.       — Тебя сменить? — как бы невзначай поинтересовался Аскеладд, когда Фритгит в очередной раз запуталась в вёслах, пытаясь заставить лодку повернуть в нужном ей направлении.       — Нет, спасибо, — ответила она, вытирая рукавом пот со лба.       Взгляд Аскеладда непроизвольно соскользнул вниз, к разрыву на платье. Одна-несчастная фибула, увы, никак не могла спасти ситуацию, и сейчас белая кожа ноги на ярком солнце почти сияла белизной среди складок юбки. С этим платьем определённо надо что-то делать, и поскорее.       Подумать только. Ещё два года – три месяца – назад он и помыслить не мог, что некая рабыня-саксонка будет занимать в его жизни настолько важное место, что он будет раздумывать о том, чтобы купить ей платье. С другой стороны, раз уж он пообещал ей устроить её жизнь, то прежде всего ему следовало сделать из неё человека.       И вовсе дело было не в том, что он всё время пялился на эту дурацкую прореху в подоле её юбки.       — Тебе не обязательно грести всё время, — Аскеладд заставил себя перевести взгляд на борт лодки, а оттуда на берег. — Сегодня до Хумбера мы всё равно не успеем. Просто следи, чтобы мы не слишком теряли скорость – разгоняться будет только тяжелее.       — Хорошо, — кивнула Фритгит. — Тебя это беспокоит?       — Что? — он взглянул ей в глаза.       — Что мы не доберёмся до Хумбера сегодня.       Скорее, он с этим смирился.       — Просто будем надеяться, что нам это не аукнется, — Аскеладд усмехнулся. — Ты слишком высоко поднимаешь вёсла. И брызги во все стороны, и ты больше сил тратишь.       Фритгит кивнула, корректируя свои движения.       — Зачем тебе вообще учиться грести? Я правда не думаю, что тебе когда-нибудь это пригодится.       — Интересно.       И всё-то ей интересно.       Ближе к вечеру, когда солнце начало заметно клониться к закату, Аскеладду всё же удалось уговорить Фритгит поменяться назад. К этому времени она уже совершенно умоталась, так что особенно активного сопротивления он не встретил. В своей заботе о нём она совершенно не думала о себе, и ему это не нравилось категорически. Но, к сожалению, он как-то не смог придумать, какое обращение производило бы на неё такой же эффект, как на него его собственное имя.       Усевшись опять на корме, Фритгит некоторое время с явным любопытством разглядывала собственные ладони, а потом совершила несколько круговых движений плечами. Похоже, несмотря на все трудности, грести ей понравилось. Ну или, по крайней мере, ей понравилось то, что она снова узнала что-то новое. Аскеладд поймал себя на том, что лихорадочно соображает, чему бы ещё такому он мог бы её научить. Ну не мечом же махать, в самом деле?       Присматриваться, где бы можно было остановиться на ночлег, Аскеладд начал только тогда, когда над рекой совсем сгустились сумерки. Кроме того, что он хотел за день покрыть как можно большее расстояние, чтобы создать разрыв между собой и возможной погоней, это позволяло ещё и с большого расстояния оценить близость к месту предполагаемого ночлега человеческого жилья.       Место для ночлега Аскеладд искал на правом берегу Узы, так, чтобы от Йорка помимо пары десятков миль их отделяла ещё и река. Конечно, если предполагаемые преследователи возжелают, перебраться на другой берег им не составит ни малейшего труда, но в таких делах важна всякая мелочь. Разумеется, раз уж их до сих пор не догнали, то вряд ли их кто-то ещё ищет, но всяко лучше перебдеть, чем недодбеть.       Свой урок Аскеладд выучил.       Старательно всматриваясь во всё сгущающийся мрак, вскоре он обнаружил подходящее местечко у черневшего на самом берегу небольшого лесочка, где поблизости не было видно ни одного огонька – значит, можно не опасаться, что кто-то случайно наткнётся на их стоянку. Аскеладд активней заработал вёслами, и вскоре лодка ткнулась носом в песок и встала.       — Приплыли, — он встряхнул вёсла и сложил их в лодку. — Выходи через нос, иначе ноги промочишь.       Фритгит кивнула. Выбравшись на берег сам, Аскеладд помог выбраться и ей – на самом деле, он не был уверен, что ей вообще нужна была его помощь, но, к счастью, отказываться она не стала – а потом втащил лодку на песок целиком, чтобы та не бросалась в глаза с воды и её не унесло за ночь течением, тем паче что привязать её было особенно нечем и не к чему.       Место для ночлега Аскеладд присмотрел во всех отношениях удачное. На высокий правый берег реки подняться здесь было сравнительно легко благодаря пересохшему овражку, по которому, скорее всего, по весне талые воды стекали с берега в реку. В то же время росший над самым обрывом лес мог стать хорошим укрытием, и разведённый под его сводами костерок не будет слишком заметен ни с берега, ни с реки.       — Тебе часто приходилось прятаться? — поинтересовалась Фритгит, когда Аскеладд наконец выбрал местечко для костра.       — Ну, как сказать? Викингов на английских берегах по понятным причинам не жалуют, а английская армия, скажу я тебе, штука неприятная даже без Торкелля.       Она приподняла левую бровь:       — Я думала, он с Кнутом.       — Ага, а до этого был с англичанами, — Аскеладд склонился к самому костерку, чтобы как следует раздуть нарождающееся пламя. — Этого человека, — после паузы продолжил он, — волнуют только сражения. А вот на чьей стороне сражаться, ему без разницы.       — А ты сам… ты давно служишь Кнуту?       — Дай подумать, — убедившись, что костёр разгорается, как надо, Аскеладд распрямился, — строго говоря, на службу к нему мы с Торкеллем поступили одновременно где-то в начале января. Но фактически я бы сказал, что начал служить ему ещё в ноябре, так что, — он усмехнулся, — месяца, верно, три в общей сложности.       Фритгит смотрела на него так долго и пристально, что у Аскеладда даже затеплилась надежда, что она всё-таки фыркнет. Он выставил себя полным идиотом и сам предложил над этим посмеяться, может же она оценить его усилия? Может же она это хотя бы как-то прокомментировать?       — У тебя были свои люди и три корабля, — наконец, заговорила Фритгит. — Зачем было идти к Кнуту?       — А тебе никогда не хотелось вдруг попробовать что-нибудь новенькое? Например, выходить незнакомого дохлого викинга, снёсшего у тебя на глазах башку датскому королю?       Не дрогнув ни одним мускулом лица, она согласно кивнула. Она же умеет улыбаться? Она должна уметь улыбаться. Как ему её рассмешить?       — Короче, мне выпал шанс, и я им воспользовался, — буркнул Аскеладд. — Кнут мог дать мне не три, а двадцать кораблей, несколько поместий, безбедную старость и мир для Уэльса.       — Но тебе пришлось пожертвовать своими людьми? И собой.       — Как видишь, со мной в итоге всё в порядке, — ну, практически. — А по этим подонкам я совершенно не скучаю.       Фритгит смерила Аскеладда долгим задумчивым взглядом и приподняла правую бровь.       — Что? — обиделся он.       — Зачем вести их, если ты их ненавидишь?       На это Аскеладд мог спросить её, зачем она живёт, если не видит в этом никакого смысла, но не хотел слышать её ответа. Не хотел, чтобы она передумала. Прошёл всего день, она легко могла передумать буквально в любое мгновение.       — Потому что я всё равно не умею ничего другого, только ходить по морю, грабить и убивать.       — Ты умеешь готовить и шить.       — Вот не передёргивай, ладно? То, что я знаю, с какого конца браться за иголку, не значит вообще ничего, — он снова покосился на разодранную юбку Фритгит.       Нет, там сама ткань расползается от пристального взгляда, это уже никак не заштопаешь. И вообще, хватит глазеть, куда не просят.       — Ты мог бы служить королю, — тем временем предположила Фритгит.       — Свену? Ты его вообще видела? Мне один раз с ним обняться пришлось, и то я думал, что меня стошнит, а ты предлагаешь каждый день это делать?       Она приподняла левую бровь:       — Я слышала, он спит с женщинами.       — Я не это имел в виду. И ты это знаешь, — Аскеладд вздохнул. — И вообще, король данов ничем не отличается от обычного викинга.       — Тогда зачем служить Кнуту?       — Он… он отличается.       Аскеладд понимал, что это прозвучало вопиюще неубедительно, но Фритгит только молча кивнула, и он был ей за это благодарен. Чтобы хотя бы попытаться объяснить, что в Кнуте такого особенного, требовалось придать словесное облачение мыслям слишком болезненным, чувствам слишком сокровенным. И откровенно абсурдным, если честно. Пока всё это просто на уровне ощущений и обрывочных идей, образ Кнута в голове Аскеладда мог выглядеть и реальным, но стоит облечь его в слова, и сразу станет пугающе очевидно, что это просто беспочвенная фантазия. Глупые надежды, порождённые одним лишь отчаянием. И если он начнёт тут разглагольствовать о высоких материях, а Фритгит воспримет эти его разглагольствования всерьёз, то она непременно найдёт в его рассуждениях логическую дыру-другую, куда самым невинным образом ткнёт его носом.       Всё-таки, умная женщина – это страшно.       Тем временем Фритгит принялась колдовать над едой, причём почти в буквальном смысле этого слова, потому что она умудрилась даже захватить с собой котелок. Сейчас их это, конечно, сильно спасло, потому что жарить репу над костром на палочке – то ещё приключение. В голове Аскеладда мелькнула мысль, что пока они плыли, надо было хотя бы попытаться закинуть удочку, авось, что-нибудь и поймали бы, но потом он сообразил, что сделать удочку всё равно было не из чего. Только плащ какой-нибудь распустить, но плащ жалко.       Пока Фритгит готовила, Аскеладд удобно устроился на земле у корней одного из деревьев, опёршись спиной о ствол и с наслаждением вытянув ноги. Как же он однако устал за сегодняшний день, сначала пешком до реки, потом на лодке... Если подумать, пока что всё шло так гладко, как только это возможно, и это пугало. Он что-то забыл, что-то не учёл, о чём-то не подумал, и заплатить за эту невнимательность придётся не только ему, но и Фритгит. С другой стороны… с другой стороны он почему-то был безмерно доволен. И в чём-то, как это ни странно, даже почти благодарен Хради.       Если бы не этот ублюдок, ещё неизвестно, сколько бы времени Аскеладд проваландался на хуторе, и, быть может, так бы и не решился предложить Фритгит уйти с ним – и уж точно у него ни за что бы не получилось уговорить её. Чем дальше, тем больше ему казалось, что это была такая счастливая случайность, одно-единственное мгновение, когда Фритгит в принципе могла согласиться хотя бы в теории.       — Слушай, — заговорил Аскеладд, не будучи, впрочем, уверенным, что этот разговор вообще следует начинать, — так ты говоришь, Хради не выгоняли из войска Кнута?       Фритгит приподняла левую бровь, видимо, не очень понимая, откуда эта тема вообще вылезла.       — Не успели, — ответила она. — Они сбежали до того, как Кнут узнал. Говорят, он не изгоняет, а вешает, и они не стали ждать, — Фритгит задумалась. — Я слышала, они собирались в Гардарики. Там Кнут точно не станет их искать.       — Он вообще не станет их искать. У него есть дела поважнее, чем гоняться за кучкой третьесортных викингов.       — Каждый считает себя пупом земли, — она пожала плечами.       Эта фраза так хорошо описывала мироощущение самого Аскеладда, что ему стало неловко. В голове мелькнула мысль, что командуй два года назад датским войском Кнут, а не Свен, уже самому Аскеладду пришлось бы искать укрытия где-нибудь на краю света за свою, гхм, самодеятельность.       — Нам ещё далеко до Гейнсборо? — поинтересовалась Фритгит.       — Дня два, я думаю. Завтра доберёмся до Хумбера, а послезавтра пешком вверх по Тренту, и мы на месте, — Аскеладд усмехнулся. — Боишься?       Судя по её реакции, она не поняла вопроса:       — Чего?       — Этот новый незнакомый мир, — он сделал широкий жест руками.       — Не знаю, — Фритгит почесала кончик носа. — Не думаю.       Тут в голову Аскеладду пришла одна интересная мысль, над которой следовало крепко подумать уже сейчас, чтобы потом не кусать себе локти в случае чего. Он собирался притащить Фритгит с собой в Гейнсборо, а оттуда – совершенно гениальная идея – прямиком в лагерь Кнута, причём отнюдь не для того, чтобы сделать её войсковой шлюхой. Следовало как-то защитить её от возможных поползновений, а заодно сочинить легенду, которая могла бы внятно объяснить, почему они вообще путешествуют вместе.       — Слушай, Фритгит, а ты сможешь соорудить себе такой платок, в котором замужние женщины ходят?       — Платок? Конечно, я сделаю.       И тишина. Ни удивления, ни уточнений, ничего. Как будто так и надо, и её каждый день просят одеться замужней женщиной. Почему-то полное безразличие Фритгит к этому вопросу выбило Аскеладда из колеи. Даже Бьёрн, привыкший выполнять даже не самые очевидные приказы Аскеладда практически беспрекословно, если не пытался выяснить, в чём состоит план, то хотя бы как-то комментировал розданные поручения.       — Ты же… понимаешь, зачем это? — не выдержал Аскеладд.       — Зачем что?       — Платок.       Фритгит в недоумении приподняла левую бровь, точно он спрашивал её чём-то совершенно самоочевидном:       — На брата и сестру мы не похожи, и у меня акцент. Ты не согласишься представить меня своей рабыней, к тому же хозяин, путешествующий в компании единственной рабыни, выглядит несколько странно. Поэтому разумнее всего сделать вид, что мы муж и жена.       Аскеладд почувствовал себя полным идиотом.       — Да, конечно. Это довольно очевидно. Прости за глупый вопрос.       Фритгит смерила его пристальным взглядом:       — Что-то не так?       — Всё так, — он усмехнулся. — Просто я пока не очень привык к тому, что впервые за десятки лет мой спутник – спутница – достаточно умён, чтобы понимать мои планы без лишних пояснений.       — Твои люди всегда тебя расспрашивали?       — Те из них, у кого в голове было хоть что-то.       — То есть…, — Фритгит задумалась, — ты просто… хочешь, чтобы я похвалила твои смекалку и предусмотрительность?       Сейчас Аскеладд хотел только одного: обратить время вспять к началу этого разговора.       — Тебе раньше говорили, что ты пугающе остра на язык?       Она покачала головой.       — Что, все твои хозяева безропотно сносили твои комментарии?       — Ты первый, кто спрашивает моё мнение.       Верно. Интересоваться мнением свободной-то женщины не всякий станет, а уж мнение рабыни никого не волнует и подавно.       — Что, даже этот твой «хороший» хозяин из Йорка?       — Он очень набожный. И считает себя очень проницательным. Он считал, что я пуста и у меня нет своих мыслей.       — А они были?       — Наверно? В моей голове всегда звучит голос.       Аскеладд усмехнулся:       — Голос Бога? Или ангела?       Фритгит посмотрела на него так пристально, что ему захотелось спрятаться за дерево:       — Мой голос. Ты никогда не говоришь сам с собой? У себя в голове? — она коснулась своего виска.       — Говорю, конечно. Просто ты христианка, вот я и подумал…       — Ты часто разговариваешь с Одином?       Хорошо, он сдаётся, она опять победила.       Ели в молчании. На взгляд Аскеладда сильно не хватало какого-нибудь мяса или рыбы, что было бы весьма актуально после сегодняшнего заплыва, но где их достать, было в любом случае не очень понятно. Даже жаль, что заявившиеся на хутор викинги имели при себе кучу всяких побрякушек, но ни ломтика солонины. Кстати, о викингах…       — Прости, старые привычки, но я думаю, нам стоит «выставить часовых», — вспомнил Аскеладд. — Ложись спать, и, если ты не против, на полночи поменяемся.       — Давай ты первый, — после некоторого раздумья предложила Фритгит. — Я могу долго не спать ночью, но очень плохо встаю по утрам.       О да, это он уже заметил.       — Просто ты два года ночами туда-сюда бегала.       — Нет. Я была такой, сколько я себя помню.       — Просто ложись спать пораньше, тогда и утром вставать будет легче.       Фритгит отвела взгляд и в задумчивости посмотрела на реку, а потом пробормотала себе под нос, точно разговаривая сама с собой:       — Мне надо было остаться.       — Эй, эй, ты меня шантажировать пытаешься?!       — Дразнить, — возразила она.       Любит она это дело, однако ж.       В итоге поступили так, как предложила Фритгит, поскольку ей так проще, а никаких осмысленных возражений – или даже причины их искать – у Аскеладда всё равно не было. Так что он просто завернулся в плащ, удобней устроился у корней дерева и постарался побыстрее заснуть.        Странные были ощущения. Засыпая, он смотрел на пламя костра – а точнее на Фритгит по ту сторону этого пламени. Сейчас, в слабом и неровном свете костра не только эта сцена, но и весь прошедший день – или даже последние три месяца – казались наваждением, ощущение реальности происходящего ускользало. Всего этого не могло быть, потому что быть не могло. Нет, он просто слишком устал. Но нет спору, всё происходящее выглядит слишком странно. И самое странное было то, что Аскеладда текущее положение дел полностью устраивало.       На полночи, как и договаривались, поменялись. Фритгит свернулась в клубочек, замотавшись в плащ так, что наружу только макушка торчала, и вскоре засопела. Интересно, отдаёт ли она себе отчёт в том, что во сне она пытается одновременно занять как можно меньше места и спрятаться от всего мира, как будто один лишь плащ мог защитить её от всех напастей? А ведь если подумать, этим утром она спала, почти прижавшись к Аскеладду. Приносит ли ей его присутствие чувство защищённости, которого она неосознанно так ищет?       Какие бредовые мысли, однако, лезут в голову спросонья.       Аскеладд потянулся, приводя себя в чувство. На востоке небо уже начало светлеть, но до полноценного восхода солнца было ещё далеко, а значит времени до отправления у него ещё навалом. Надо же дать Фритгит поспать.       Взгляд Аскеладда упал на котелок с похлёбкой. Конечно, за сезон вкус солонины успевает надоесть до такой степени, что ты готов жрать даже доски, но и тогда солонина бесспорно оставалась мясом. Он так привык всё время есть мясо, что похлёбка без него казалась даже не постной, а не едой вообще, и последние три месяца вынужденной диеты не смогли поколебать это въевшееся в кости представление. Если так подумать, он привык питаться даже лучше, чем большинство бриттов. Но в любом случае было как-то обидно, что первой полноценной трапезой Фритгит на воле оказалась похлёбка из репы и капусты. Скорее всего, её в рабстве-то получше кормили, вот уж правда повод задуматься.       Аскеладд вздохнул, возведя очи горе, и с интересом уставился на переплетение ветвей у себя над головой. Где вообще ночуют птицы? На деревьях же, верно? И если залезть на дерево, то там можно что-нибудь раздобыть… да нет, бред какой-то.       Но заняться-то всё равно особенно нечем.       Впоследствии Аскеладд успокаивал себя мыслью о том, что всё дело было в одеревеневших после дня на вёслах плечах и пояснице, а не в том, что он медлительный, криворукий и не умеет лазать по деревьям. И, в конце концов, на какой-то особенный результат он и не рассчитывал, ему просто было... интересно. Да, Фритгит, оказывается, заразна.       До рассвета Аскеладд успел облазать все деревья в прямой видимости от костра – разумеется, пренебрегать своими прямыми обязанностями ради баловства он и не думал – спугнул пару птичьих стай и разорил одну беличью заначку (с некоторых пор у него были очень сложные отношения с белками). Странным образом вопреки всем его стараниям перед самым рассветом ему-таки улыбнулась удача – он подрался с совой, возвращавшейся с ночной охоты в родное дупло. Аскеладд не был уверен, кто кого застал врасплох, но умудрился свернуть перепугавшейся птице шею до того, как она выклевала ему все глаза.       Вообще-то идея съесть сову показалась ему пугающе странной, но, решив, что не пропадать же добру, он ощипал её, отрезал всё, что показалось ему однозначно несъедобным (или что ему просто не захотелось бы случайно выловить в похлёбке), и побросал в котелок. Конечно, чтобы приготовить птицу, капусту пришлось разварить до состояния клейстера, но Аскеладд никогда и не утверждал, что он хороший повар.       Как бы то ни было, главная цель была достигнута – Фритгит удивилась. Она некоторое время сосредоточенно разглядывала косточку с кусочком мяса, которую случайно зачерпнула, а потом спросила:       — Ты поймал крысу?       Аскеладд поперхнулся:       — Почему сразу крысу?! Это сова!       — Никогда не ела сову, — задумчиво сказала Фритгит и принялась обсасывать косточку.       Вряд ли стоило рассчитывать на какую-то более яркую реакцию от человека, который считал вполне нормальным есть невылупившихся птенцов, сваренных прямо в скорлупе.       Позавтракав и уничтожив все следы своего пребывания, они спустились назад к реке. Забравшись в лодку, к удивлению Аскеладда Фритгит не прошла на корму, а уселась на скамью посередине и принялась вставлять вёсла в уключины.       — Эй, ты же не собираешься опять сесть на вёсла?       — Почему нет?       Аскеладд залез в лодку, подошёл к Фритгит, взял её за плечи и слегка надавил, помогая распрямить их. В ответ она еле слышно охнула.       — Вот почему, — милостиво пояснил он. — Плечи у тебя сейчас каменные, дуй на корму.       — У тебя тоже.       — А я размялся, пока по деревьям лазил.       Фритгит обернулась через плечо и недоверчиво на него посмотрела.       — Не волнуйся, нам ещё весь день сегодня плыть, десять раз успеем поменяться, — усмехнулся Аскеладд.       Немного помявшись, она всё же подчинилась.       Вытолкнув лодку на воду, Аскеладд запрыгнул внутрь, уселся на среднюю скамью и повёл плечами в тщетной попытке их размять. Фритгит пристально смотрела на него, очевидно, готовая вызваться грести при малейшем признаке усталости с его стороны. Аскеладд подарил ей самую обворожительную улыбку, на какую только был способен, и взялся за вёсла. Начинался новый день, и оставалось лишь молиться, чтобы он вышел таким же спокойным, как предыдущий.       И чтобы никто не надорвался в процессе.