О халатах и полотенцах

Звери — У тебя в голове

Жизнь с Антиповым под одной крышей похожа на Американские горки. Сначала — плавно вверх: все о’кей, нам весело, мы проводим вместе свободные вечера, смотрим фильмы или просто не мешаем друг другу. Потом — резко вниз: если Антона укусила какая-то муха (Макеев что-то не то сказал, товарищи по команде тупят, или просто шел домой и наступил в лужу — причина может быть абсолютно непредсказуемой), — я становлюсь призраком. Или пустым местом, кому как больше нравится. Меня в упор не замечают, на вопросы невразумительно бурчат, и вообще лучше сидеть в своей комнате и не высовываться. А иногда случаются такие петли, что дух захватывает. Порой я думаю, как же я на все это подписалась? А потом вспоминаю о ставшей неподъемной арендной плате, утренних поездках в набитых битком автобусах, и о том, что без Антипова единственная жилплощадь, которая мне светит — это тесная каморка-подсобка в больнице, где старая ободранная кушетка соседствует с ведром и шваброй, а свет падает из узенького окошка под самым потолком. Так что я только вздыхаю и отправляюсь отбывать повинность на кухне. Едва я перевезла свои вещи, Антипов четко распределил обязанности: — Коммуналка пополам, продукты покупаю я, готовишь — ты. Только я посмела пискнуть о том, что готовить не умею и даже не знаю, с какой стороны к плите подступиться, на меня вылупили глаза и прочли лекцию о гендерных ролях, закрепив знания угрозой в духе «не знаешь — научим, не хочешь — заставим». Пришлось подчиниться и начать постигать тонкости кулинарии. Первым моим шедевром был любимый и единственный салат, рецепт которого я знала наизусть. Радуясь тому, что у меня в кои-то веки появились свободные деньги, я нарушила правила и сама закупилась в ближайшем супермаркете. Мне очень хотелось порадовать Антона, и я старалась успеть к его приходу. Приготовив, выложила свое произведение искусства на большое блюдо, обнаруженное в шкафу, украсила, как смогла, и стала ждать Антипова. Он вернулся с тренировки и, потянув носом, сразу заглянул на кухню. — Есть что-нибудь поесть? — Еще бы! — улыбнулась я. — Это что? — кружа вокруг стола и опасливо принюхиваясь, спросил он, указывая на творение моих рук. — Салат из тигровых креветок и рукколы, — проговорила я, чрезвычайно гордясь собой. Хоккеист скривился и разочарованно хмыкнул: — Я это не ем. Я не козел. Через минуту хлопнула входная дверь. Вернулся Антипов довольно быстро и, пройдя на кухню, сгрузил на тумбочку пачку пельменей и булку хлеба. — Это нарезать, а это — отварить, — показывая на продукты, коротко объяснил он. — Справишься? — Э-э-э… — Черт с тобой. Я есть хочу, — прорычал он, сам вставая у плиты. — Но учти: это в первый и последний раз. С тех пор покупные пельмени стали частым гостем на нашем столе. В общем-то, сосед из Антипова был неплохой. Когда я, измотанная учебой и работой, после особенно тяжелых смен приползала домой, не чувствуя ни рук, ни ног, и валилась на кровать, он заботливо укутывал меня пледом и заваривал вкусный чай. А еще он снисходительно слушал мою любимую музыку и закрывал глаза на беспорядок в комнате. Он заслонил собой пустоту в моей душе. Встал на страже моего покоя. Нет, Антон не мог заменить Щукина. С Димой у нас было какое-то особенное единение, мы понимали друг друга с полуслова, а иногда слов не нужно было вообще. С Антиповым мы постоянно спорили. Это касалось почти всего, что мы обсуждали. Фильмы, книги, хоккей, мою работу, Егора (в последнее время все реже и реже), или то, кто первый с утра займет ванну — все, что попало под руку и стало предметом разговора. Порой спорили так, что по комнате летали диванные подушки, а иногда предметы потверже, кто-то в конце концов не выдерживал и хлопал дверью, но, как ни странно, мы оба получали от этих споров какое-то извращенное удовольствие. В последнее время Антипову не давал покоя мой халат, в котором я ходила после душа. Халат, между прочим, был красивый: шелковый, насыщенного винного оттенка, — это была одна из тех немногих вещей, что я захватила, впопыхах сбегая из дома. — У тебя другого что, нет? — Спрашивал он всякий раз, хмуро косясь на мои голые коленки, а получив ответ, раздраженно фыркал, уходил в свою комнату и не показывал носа до самой ночи. Я никак не могла взять в толк, чем ему не угодил этот предмет моего гардероба, и, конечно, продолжала его носить. До одного случая. *** Был вечер выходного дня, который мне посчастливилось провести дома, а не на работе, намывая полы операционного блока, и, радуясь этому незначительному, вроде бы, поводу, я убиралась на кухне и напевала незамысловатый мотив. Настроение было хорошим. Сегодня Антон похвалил приготовленный мною ужин, и, пусть это были всего лишь макароны с сосисками, оказалось ужасно приятным получить его одобрение. Да и вообще, мне неожиданно понравилось заниматься домашними делами. Было в этом что-то умиротворяющее. Я как раз мыла посуду, когда услышала шорох за спиной, и, оглянувшись, застыла в недоумении и растерянности. — У нас сок еще остался? — не обращая внимания на то, какой эффект произвело на меня его появление, Антипов вальяжно прошел в кухню. — А-а-а… кажется да, — пробормотала я, разглядывая его обнаженную спину, пока он копался в холодильнике. Надо было немедленно отвернуться, но какая-то сила не давала мне это сделать. Взгляд беззастенчиво заскользил по позвоночнику парня, задержался на лопатках, отмечая три маленьких родинки под правой, прошелся по напряженным мышцам. При мне он всегда носил широкую футболку, и я была лишена возможности все это увидеть. А посмотреть было на что. Взяв коробку с апельсиновым соком, хоккеист осмотрелся по сторонам в поисках кружки и, конечно, ничего не нашел, потому что я только что все помыла и убрала в шкаф над раковиной. В голове вспыхнула здравая мысль, что нужно бы достать для него одну, но ее тут же погасило накатившее волной смущение. Антон приближался ко мне, а мои ноги будто приросли к полу, и я не могла сдвинуться с места, наблюдая, как маленькая капелька воды сбегает по тренированной груди прямо на плоский живот с кубиками пресса, оставляя на нем влажную дорожку, и теряется в нитях полотенца, туго повязанного поверх узких бедер. — Извини, — сказал Антипов, бесцеремонно прижимая меня к тумбе и вытянув руку, чтобы открыть шкафчик, так что перед моим лицом оказалась бусина соска и гладко выбритая подмышка. От Антона пахло каким-то невероятным гелем для душа, и я с наслаждением вдыхала этот запах, пока он невозможно долго выбирал себе кружку, ничуть, кажется, не смущаясь тем обстоятельством, что он почти расплющил меня между собой и раковиной, как будто это было для него чем-то совершенно привычным и обыденным. Меня, между тем, уже начинало немного потряхивать от этой вынужденной близости, и я металась между желанием выбраться и неожиданно взявшейся откуда-то потребностью ощутить на кончиках пальцев твердость замеченных ранее кубиков. В груди стало жарко, будто там что-то плавилось, и тягучие капли стекали в низ живота, пульсируя, обжигая. Становилось труднее дышать. Я облизнула пересохшие губы… — Антипов, — шепчу неожиданно севшим голосом. — Давай уже быстрее. Он что-то хмыкает сверху, и от его голоса по телу проходит приятная дрожь. Черт, зачем он это делает? Возбуждение становится сильнее, и я начинаю терять голову, с трудом осознавая, что сильное молодое тело, прижимающееся ко мне, принадлежит Антону Антипову, который для меня то ли друг, то ли товарищ по несчастью. Кто он мне, почему с самого начала нашего знакомства у меня от него такие странные ощущения? Не отдавая себе отчета в происходящем, я протягиваю руку и дотрагиваюсь до края полотенца. Антон вздрагивает, но не отстраняется. Пальцы касаются живота, порхают вверх, до ключиц, слегка щекоча, поддразнивая. Он чуть отодвигается, расставив руки по обеим сторонам от меня. Они всегда казались мне большими, его руки. Сейчас я вижу, какие они сильные, как бугрятся на них мышцы, и снова подаюсь к нему, глядя снизу вверх, замечая, как сбивается его дыхание, как расширяются зрачки. Он целует долго и горячо, сразу проникая языком в мой рот и чуть прикусывая губы, что заводит еще сильнее. Мне всегда он нравился таким: решительным, грубоватым, непредсказуемым… Даже сейчас я не знаю, чего от него ожидать, но полностью отдаюсь в его власть. Руки подхватывают меня, усаживая на столешницу, я стискиваю ногами его бедра. Хочу, чтобы он был ближе, так близко, насколько это возможно. Пальцы Антона запутываются в моих волосах. Он наматывает их на кулак и тянет вниз, заставляя меня запрокинуть голову. Поцелуями исследует шею, спускается ниже, замирая у ворота рубашки. Мои руки скользят по его затылку, плечам, лопаткам, гладят разгоряченную кожу. На краю сознания бьется мысль: почему, зачем? Но я не хочу думать об этом, я хочу его, а разбираться будем потом… Пуговицы на рубашке маленькие, тугие. Он борется с ними, но они поддаются не сразу. Ругается тихо, сквозь зубы, нервничает. Ободряюще поглаживаю его по щеке, губами захватывая мочку уха. Чувствую быстрые, гулкие удары его сердца. Когда у него получается справиться с пуговками, он расстегивает их не спеша, по одной, выцеловывая постепенно обнажающуюся грудь, и его губы, которые никогда мне не нравились, дарят умопомрачительное удовольствие. Низ живота сводит все сильнее, и когда большие ладони Антипова поднимаются вверх, мимолетно поглаживая соски, я не могу сдержать тихий стон. Он аккуратно подхватывает рубашку и снимает ее с меня, отбрасывая в сторону. Снова целует меня в губы, его язык вытворяет что-то немыслимое, мы касаемся друг друга, и я вдруг понимаю, что давно хотела этого, только не осознавала, но тело желало его, и подавало мне сигналы, поэтому меня все время влекло к нему, я скучала и ревновала, не смея признаться в этом даже самой себе, и именно поэтому я сейчас здесь, с ним, и его жаркие жадные ласки сводят меня с ума. Он снимает меня со стола и, поставив на пол, разворачивает к себе спиной, слегка наклоняя вперед. Одной рукой ласкает грудь, пропуская между пальцев твердый чувствительный сосок, сжимая его, так что меня пробивает крупная дрожь, а другая осторожно пробирается под резинку джоггеров, поглаживает кружево трусиков, а потом решительно сдвигает их в сторону. Между бедер горячо и влажно, и когда его пальцы проникают в меня, я выгибаюсь, как кошка, опираясь руками о столешницу, и совсем уже неприлично постанываю, теряя остатки разума. Он входит глубже, ритмичными движениями доводя меня до исступления, и я чувствую, что все может закончиться прямо сейчас, но мне мало этого, я хочу, чтобы он заполнил меня всю. Даже через полотенце и брюки я ощущаю его твердую мощную плоть, упирающуюся в мои ягодицы. Останавливаю его руку, ласкающую меня, и медленно поворачиваюсь, чтобы снять, наконец, это дурацкое полотенце. Развязываю узел и… Резкий щелчок пальцев прямо перед носом привел меня в чувство. — Эй, ты чего зависла? — Антипов уже достал кружку и теперь вертел ее в руке, ехидно ухмыляясь. — Ничего, так просто. — Я отвернулась, чувствуя, как горит лицо, и ругая себя последними словами. Внизу живота все еще сладко ныло, и я еле удержалась от желания скрестить ноги, вместо этого схватившись за губку и начав методично отмывать раковину. Я слышала, как он налил сок, выпил его, поставил кружку обратно на стол. — Ополоснешь, — бросил небрежно и направился к выходу. У двери обернулся, хохотнув: — Я видел, как ты покраснела. — И вышел, оставив меня наедине со своими беспорядочными мыслями. Следующим вечером, когда мы смотрели очередной фантастический боевик, которые он очень любил, Антипов достал из шкафа подарочный пакет и протянул мне. — Это тебе. Можешь не благодарить. Я с опаской заглянула внутрь и не смогла сдержать нервный смешок. В пакете, аккуратно свернутый, лежал жуткий махровый халат дичайшей расцветки и такой длины, что смог бы, наверное, скрыть меня всю, от макушки до пят. — Спасибо, — все-таки поблагодарила я совершенно искренне, потому что это, кажется, сейчас было именно то, что мне нужно. Оказывается, иногда для того, чтобы понять другого человека, вместо тысячи слов достаточно одного-единственного полотенца.