первая майская ночь

Шинби блаженно улыбается, вытирая свои алые губы тыльной стороной ладони. Вкус торжественного напитка в этом году приторно-сладкий, нежный, будто приправлен чем-то карамельным, чем-то сахарным, чем-то особенным. «Вкус любви». Она широко раскрывает свои большие глаза цвета смолы, словно пробуждается от долгого беспробудного сна и устремляет острый взгляд на внушительный зажжённый в центре молитвенного круга костёр. Ей нравится их безобидная шутка над местными — традиционное сжигание ведьм на костре они в своём всесилии превратили в спектакль, в котором ни одна ведьма, разумеется, никогда не пострадает. Огненные блики костра, раскинувшегося далеко вперёд, падая на её фарфоровую кожу и освещая её волнистые иссиня-чёрные волосы, красиво обрамляющие тонкие черты лица, создают ещё больший эффект сюрреализма. Девушка кажется мифическим созданием, кем-то, кто не может существовать в этой версии Вселенной, кем-то, кто слишком прекрасен для этой жизни. Вокруг костра у самой границы ритуального круга растянулись прекрасные чаровницы. Отовсюду слышны крики, смех, визги — девушки веселятся, девушки делятся секретами, девушки празднуют. Традиционный напиток льётся рекой и вкус у каждой ведьмы разный — по нему чаровница определяет, что сулит ей будущий год. Шинби с интересным облизывает губы, окидывает глубокий медный кубок долгим задумчивым взглядом — откуда же в её бокале столько сладости? Осушив его до дна, она вновь расплывается в улыбке, собирая раскинувшуюся перед ней картину воедино: Совон торжественно входит в самый центр костра, осторожно отодвигая щепки и брёвна и, прикрыв глаза, начинает неторопливо шептать что-то себе в ладони, покачиваясь в такт собственным словам. Обрамлённая пламенем, она выглядит особенно волшебно в этот момент и Шинби несколько запоздало осознаёт, что когда-нибудь в будущем её названная сестра действительно станет Верховной. Её густые чёрные волосы, собранные в две косы, ниспадают до самого подола её длинного чёрного платья и языки огня, нежно целуя её кожу, сами начинают сиять в тысячи раз ярче. Искры пламени, попадая на её массивные кольца с редкими камнями, на её тяжёлые серьги, десятки амулетов, вьющихся на длинной тонкой шее, отражаются яркими цветными бликами и освещают собой восторженные и блаженные лица раскинувшихся на зелёной траве внимательных зрительниц. Шинби плавно ведёт головой влево от огня, где над юными жрицами возвышается грандиозное Майское дерево. Его высокая широкая крона, сотканная из множества диковинных цветов, издалека повествует о проходящем здесь празднестве. Дерево — давний свидетель всех тайных ритуалов этой волшебной ночи, из года в год оно впитывает в себя все заклинания и заветы, все тайны и моления юных сердец, мечтающих каждое о своём. Черноволосая чародейка лукавым задумчивым взглядом разглядывает в темноте ночи листья фиалок, собственноручно с особой бережливостью взращённых и аккуратно вплетённых в огромный ритуальный венок. С самого детства из года в год её радостью было и остаётся плетение ритуального венка к первой майской ночи и фиалки — цветы учения Шинби, всегда составляют основу общей композиции. Тут зоркий взгляд девушки привлекает едва уловимое движение в огне и в момент, когда Совон завершает свой обряд, столп алого, цвета свежей крови огня уносится в небо и, осветив собой огромное безмятежно спящее поле, сокращается до размеров их ритуального костра, растворившись в тепле майской ночи. Словно бы издали по нарастающей слышится пение и в разгулявшемся эхе Шинби узнаёт голос Юны. Словно по инерции в песню одна за другой включаются присутствующие чародейки, голоса которых, звуча в унисон, становятся всё громче с каждой строкой древней легенды, сложенной в мелодию. В этот самый момент и происходит то, к чему вела Шинби вся её жизнь. В момент, когда густое облако на усыпанном яркими заёздами небе, словно тяжёлое веко, раскрывает одинокий глаз Луны, Шинби чувствует на себе внимательный, физически осязаемый взгляд и, обернувшись, видит его. Он стоит среди россыпи камышей почти у самой кромки реки; человек, простец, тот самый очередной счастливчик, из года в год забредающий в эту волшебную ночь на знаменитый “шабаш ведьм”, тот, кого чаровницы считают увеселением на одну короткую весеннюю ночь, тот, чья жизнь сломается с восходом Солнца. Но не на этот раз. Шинби чувствует его сердцебиение где-то слева в груди, оно эхом отдаётся в её голове, отражается в её мыслях. Она старается прочувствовать, отчего же её собственное сердце сбивается с привычного ритма, а дыхание учащается в сто крат? Она, игнорируя долгие запевы своих сестёр, словно зачарованная поднимается с места и, не спуская взгляда с новоприбывшего, сокращает расстояние между ними до вытянутой руки. Заглянув ему в лицо она с оглушительным звоном где-то в груди понимает, что в его больших карих глазах находят пристанище и свет костра, и сияние звёзд, и её сердце. — Меня зовут Джэхён, — говорит он и Шинби готова поклясться на видениях своей прародительницы, что его голос снился ей во снах. С той внезапностью, с которой он обрушил на неё свои чары, она осознаёт, что знает, что он чувствует. Как знает и то, что он пришёл к ней сам, по своему желанию и без чьей-либо помощи, без чьего-либо вмешательства. Она знает, что он причина, по которой этой ночью ритуальный напиток для неё наполнился сладостью. Джэхён делает шаг вперёд, отрицая возможное расстояние между ними и Шинби, увидев в его глазах своё отражение, сама того не осознавая увлекает его в долгий поцелуй. И поцелуй этот самый простой на всём белом свете, в поцелуе этом она — простая девушка, чьё сердце пленил обычный человек, не используя для этого никакой магии, кроме любви. И любовь эта зародилась в самую волшебную ночь, в ночь, когда каждая звезда становится свидетелем буйства чудес, а сердце, даже самое чёрствое и жадное, обретает способность любить.