***
Пробуждение было медленным. Особенно после тяжелой ночи пьянства, которая, судя по его раскалывающейся головной боли, была именно такой. Он подождал немного, прежде чем открыть глаза, готовясь к сардоническому тону, которым Долорес наградит его за то, что он снова переборщил с выпивкой. Вот только в глубине его сознания что-то шевельнулось. Он должен был что-то сделать. Кроме того, то, на чем он лежал, было слишком мягким, как зефир. Он чувствовал, что вот-вот погрузится в него и никогда не выйдет. Почему он не на своем обычном клочке земли в их библиотеке? Если только... Его мозг переключился на ночи между убийствами, когда он спал на накрахмаленных, испачканных простынях последнего мотеля, в котором его поселила комиссия, и он инстинктивно пошевелился, борясь с эмоциями, которые подавлял, пока не остался один и не оказался в безопасности в тишине. Но когда он пошевелился, боль пронзила его, как сильный удар в грудь. Паника нахлынула на него как ледяная вода за полсекунды до того, как его мозг заполнили воспоминания об апокалипсисе и Ване и о том, как он держался за своих братьев и сестер всем, что у него было, а потом кровь... Он заставил себя сесть, широко раскрыв глаза. — Кто не всплыл из ледяных вод?! — Черт! Пятый! — Лютер внезапно оказался рядом, хотя Пятый всё ещё не понимал, где он находится. Судя по всему, это был какой-то захудалый мотель, и он лежал на одной из двух старых, потрепанных кроватей, а Ваня на другой. Лютер потянулся вперед в каком-то успокаивающем жесте, на который у Пятого не было времени. Он оттолкнул его руку. — Кто не всплыл из ледяных вод? — снова потребовал он, хотя это больше походило на вздох. Боль продолжала пульсировать в нем, заставляя мышцы спины сжиматься. Это было все, что он мог сделать, чтобы не плюхнуться обратно на кровать, как бесполезная кукла, но ему было необходимо знать. Чем скорее он разберется в проблеме, тем скорее сможет ее решить. Путешествовать во времени нелегко, особенно без портфеля, и хотя он был совершенно уверен, что не потерял ни одного из них в ледяной воде, но если один из них был наполовину вырван из его хватки, когда они приземлились, неизвестно, каковы могли быть последствия. Один из них мог приземлить в двух разных днях, что объясняло бы запах крови, и почему он не мог отдышаться? Он окинул взглядом комнату и увидел, что Эллисон и Клаус спешат к нему, вскочив со своих мест, где они сидели за крошечным столиком у окна, чтобы поухаживать за ним, когда ему нужны были ответы. — Кто..? — снова повторил он, но это, должно быть, Диего, подсказал ему разум. Ваня была рядом с ним в целости и сохранности, а у Бена, если предположить, что у Пятого получилось забрать с собой своего мертвого брата, не было тела, которое могло истекать кровью, так что кровь, которую он учуял, могла исходить только от Диего. — Эй, эй, приятель, все в порядке, — заговорил Клаус. Черт, такое ощущение, будто кто-то засунул ему в грудную клетку кактус. Он впился пальцами в живот, как будто мог вырвать боль. — Кто..? — глупо спросил он. — Всплыл из ледяных вод? — медленно произнес Лютер, нахмурив брови. Он оглянулся через плечо на Эллисон, которая покачала головой. — О нет... — выдохнул Клаус и посмотрел на Эллисон и Лютера. — Как ты думаешь, путешествие во времени не могло сделать его... — он быстро свистнул две ноты. Пятый свирепо уставился на него. — Я не... — Дыши. Давай, сделай всего один вдох. — Сумасшедший, — он двинулся, чтобы спустить ноги с кровати. Диего, должно быть, был в соседнем номере мотеля – смежная дверь между ними была широко открыта – и ему нужно было увидеть, насколько сильно он напортачил на этот раз. — Куда ты собрался, Пятый?! Просто дыши! — сказал Лютер, положив руку на плечо Пятого и прижимая его к кровати. Пятый снова попытался отбить руку, но на этот раз Лютер был настойчив, а это означало, что Пятому повезет больше, если он попытается отбросить груду кирпичей. Но Лютер был прав насчет дыхания. Если бы Пятый не знал лучше, он бы сказал, что находится на грани гипервентиляции, что было не идеально, учитывая, что при каждом вдохе вырастал еще один кактус в его животе. — Я... в порядке. Эллисон села на кровать рядом с ним и пошевелилась, словно собиралась потереть ему спину, пока Пятый не посмотрел на нее с предупреждением. Вместо этого она вытащила блокнот и начала что-то писать. — А? Зачем мне было говорить ему об этом? — Клаус нависал над ними, подпрыгивая из стороны в сторону на носках, как бегун, готовящийся к спринту. — Ладно, ладно, — он замер, чтобы поймать взгляд Пятого. — Бен говорит, что это ты не всплыл из ледяных вод. О. Пятый позволил этой мысли на секунду закружиться в его голове и понял, что, учитывая его уровень боли, Бен может быть прав. Он перестал бороться с Лютером и рухнул обратно на матрас, закрыв глаза, ища место, где обычно находились его силы, и быстро осознав, что именно оттуда хлынула вся боль, как из открытой раны. Он никогда раньше не испытывал ничего подобного. Конечно, он помнил тот раз, когда папа заставил его несколько раз подряд совершать пространственные прыжки, пока он не потерял сознание. В ту ночь каждый вдох причинял боль, но не так сильно, как сейчас. А потом, когда он наконец вернулся, в день похорон, его сердце болело, но путешествия во времени всегда причиняли ему боль. Серьезной проблемой было тело ребёнка. Была ли эта боль причиной того, что на следующий вечер, в универмаге Долорес, он провалил простой пространственный прыжок? Но нет, к тому времени боль прошла сама собой, и он предположил, что это потому, что его молодое тело не могло выдержать столько прыжков, сколько его старшее. Но, по его подсчетам, у него оставалось ещё два прыжка... Он подумал, не попробовать ли ему совершить пространственный прыжок, чтобы проверить, сможет ли он вообще прыгнуть, но он не собирался делать этого на глазах у всех. Вместо этого он попытался расслабиться и сделать глубокий вдох. Сокрушительное осознание того, что он все еще застрял в теле ребенка, пришло к нему с опозданием, и он запихнул это как можно быстрее, прежде чем разочарование нарушило его дыхание по совершенно другой причине. Он слышал, как Клаус пересказывает объяснение Бена о его упоминании ледяных вод остальным, и звук их голосов, когда они начали болтать о старых воспоминаниях, успокаивал его. К тому времени, когда он снова почувствовал на себе их взгляды, его дыхание замедлилось до более ровного ритма. — Мне нужен кофе, — проворчал он, открывая глаза и оглядывая комнату. Кофе сотворит чудеса с его головной болью. — Я налью, — Лютер, казалось, был удовлетворен тем, что он не собирается снова вскакивать, и пересек крошечную комнату к стойке, где стояла дешевая кофеварка. — Как долго я спал? — спросил Пятый, но прежде чем он успел спросить что-то ещё, Эллисон протянула ему листок бумаги. Он схватил его, осознав, что на странице были нацарапаны ответы на его вопросы. Очевидно, большая их часть была написана заранее. — Спасибо, — пробормотал он, читая и оценивая ее предусмотрительность. Судя по ее записям, они приземлились в концертном зале посреди ночи. Ничего удивительного. Протащить их сквозь время было достаточно трудной задачей; он не мог также совершить пространственный прыжок. Что было новостью для Пятого, так это то, что он сразу же упал в обморок по прибытии, и огнестрельное ранение, которое он получил от Куратора, раскрылось. Теперь, когда Эллисон упомянула об этом, его бок действительно болел; он не останавливался, чтобы отличить боль от ранения от общей боли в животе. Он впился взглядом в эти слова, потому что, конечно же, Куратор все еще стояла у него на пути. Пятый надеялся, что она погибла во время апокалипсиса, но, без сомнения, она сбежала со своим портфелем. Кроме того, как только они успешно предотвратят апокалипсис, это отменит все смерти, вызванные им, так что они могут в конечном итоге спасти её. Это была странная мысль. Эллисон неловко заерзала рядом с ним, прежде чем он заставил себя прекратить сверлить лист взглядом и читать дальше. Теперь они были в мотеле – к счастью, у них было достаточно наличных на несколько ночей – и пытались собрать информацию, ожидая, когда проснутся Пятый и Ваня. Пока что они выяснили, что сейчас середина апреля, то есть за шестнадцать лет до апокалипсиса. Наблюдая за Академией Амбреллы, они более точно осознали, когда они были в своей собственной истории. Единственными случаями, когда все шестеро братьев и сестер улизнули вместе посреди ночи, были поиски Пятого. Поначалу они делали это как можно чаще. Потом на их пути встала жизнь – миссии и споры, травмы и плохая погода – и им повезло, если они выходили раз в неделю, не говоря уже о том, чтобы раз в месяц. Затем, через пять месяцев после его исчезновения, папа наконец положил этому конец и сказал им, что если Пятый вернётся, то он сделает это сам. Это случилось в ночь после их приезда; Диего, Клаус и Бен наблюдали с противоположной стороны улицы, как их младшие двойники возвращаются домой и обнаруживают папу, ожидающего на пороге. Пять месяцев с момента его исчезновения... что-то вспыхнуло в глубине его сознания, зародыш плана. Затем Эллисон протянула ему второй листок бумаги, на этот раз только что написанный, в котором сообщалось, что он проспал полтора дня. — Почему вы меня не разбудили?! — Пятый вскочил на ноги, и тут же в глазах у него потемнело. Он услышал, как в ушах у него стучит пульс, и почувствовал, как его тело рухнуло обратно на кровать. Через несколько ударов сердца его зрение прояснилось, и он увидел Эллисон, склонившуюся над ним. Он сердито посмотрел на нее, хотя больше не сердился. — Я понял, — пробормотал он. Она вздохнула и закатила глаза, прежде чем помочь ему снова сесть. За те несколько минут, что он читал, Клаус подошел к Лютеру и принялся рыться в сумке с продуктами, стоявшей на прилавке. Запах темного кофе наполнил комнату, и Пятый терпеливо ждал, пока Лютер подаст ему чашку, прежде чем задать следующий вопрос. — Я так понимаю, Диего следит за Академией? — Да, — Лютер посмотрел на часы на стене. — Он должен вернуться с минуты на минуту. — Надеюсь, вы сказали ему захватить обед. Мы тут умираем с голоду, — сказал Клаус, несмотря на пакет с чипсами, которые он сейчас жевал. Он плюхнулся на кровать рядом с Пятым и предложил ему немного. Пятый взял чипс, откусил немного и запил глотком обжигающего кофе. — Значит, Ваня все это время спала. — Настоящая спящая красавица, — проговорил Клаус с набитым ртом. — Не знаю, что мы будем делать, если она проснется и снова станет светящейся и кровожадной. — Есть идеи? — спросил Лютер Пятого с надеждой в голосе. Эллисон пролистала свой блокнот до заранее написанной страницы. Я с этим разберусь. Очевидно, они уже обсуждали это, и, судя по потемневшему лицу Лютера, Пятый мог догадаться, как все прошло. Он фыркнул. — В этом вопросе я согласен с Эллисон. Она знала, как обращаться с Ваней в концертном зале, в то время как остальные были довольно бесполезны. Лютер сердито посмотрел на него и отвернулся. Эллисон нахмурилась, глядя ему в спину, но благодарно кивнула Пятому. Он пожал плечами. Клаус, естественно, почувствовал необходимость снять напряжение, и в течение следующих нескольких минут Пятый сидел, согреваясь кофе, его головная боль отступала, пока он слушал монолог Клауса обо всем, что он любил и ненавидел в времени, в которое они вернулись. Примерно в то время, когда Клаус начал говорить о моде, Пятый перестал слушать. Вместо этого он наблюдал за Ваней, размышляя о поиске решения их затруднительного положения, несмотря на неприятное чувство, которое пришло с этими мыслями. Потому что у апокалипсиса было очевидное и простое решение. Эта мысль пришла ему в голову, как только он понял, что причиной была Ваня: убить ее. Пятый вполне мог бы это сделать в концертном зале. Взять пистолет, переместиться ей за спину и выстрелить в голову. Но он этого не сделал. Он отмахнулся от этой мысли, осознав, что это комиссия шепчет ему на ухо, приказывая убить её, чтобы придать временной шкале желаемый вид. Проблема с этой логикой, конечно, заключалась в том, что хронология, которую он желал больше всего, сохраняла всех его братьев и сестер в безопасности. Он никогда не убьет Ваню просто потому, что слишком любит свою сестру. Он сделал тот же выбор, что и Эллисон, и был уверен, что все они поступили бы также. Ваня была жива и здорова, если не считать комы и, судя по повязке, которую кто-то наложил ей на ухо, порванной барабанной перепонки. Сохранение жизни Вани оставляло им только одно решение, каким бы невозможным оно ни было. Но, как заметил Лютер, на этой неделе Пятый уже совершил невозможное, причем трижды. Диего прибыл как раз к тому времени, когда Клаус перешёл на еду, которая, к слову, в детстве была его любимой. — Ты проснулся, — Диего оглядел его с ног до головы и даже осмелился приложить руку ко лбу Пятого. Пятый оттолкнул её. — Да, спасибо за проницательность. Но Диего ничуть не смутился, внимательно изучая лицо Пятого. — Хорошо себя чувствуешь? — Я в порядке, — Хорошо. Он понял: он выглядел как ребенок. Впрочем, нянчиться с ним не надо. — Он пропустил ту часть, где пытался встать и потерял сознание, — пробормотал Клаус, роясь в пакете с фастфудом, который принес Диего. Ему повезло, что он был на другом конце комнаты, иначе его бы пнули. — Я в порядке, — прорычал Пятый. — Просто никогда не приходилось перемещать сразу семь человек во времени. Вы, ребята, не очень-то облегчили мне задачу. — Что ты имеешь в виду? Они ничего не помнили. Ничего удивительного. Они явно были захвачены своими собственными воспоминаниями во время путешествия, в то время как у него не было ничего, что отвлекло бы его от всего этого прекрасного испытания. Или тащить за собой столько людей и пытаться сохранить их сознание нетронутым – все это ошеломило его разум, и у него начались галлюцинации. Он проигнорировал вопрос Диего, приподняв бровь. — Это еда для всех нас или только для Клауса? Как только еду отобрали у Клауса и распределили поровну между ними, они набросились друг на друга, споря о том, какую еду выбрал для них Диего. Эллисон думала, что она слишком жирная. Клаус утверждал, что не хватает картошки фри. Лютер пожал плечами и сказал, что это лучше, чем космическая еда. Пятый сказал, что это лучше, чем жареная крыса, что вызвало отвращение у всех его братьев и сестер, кроме Клауса, который кивнул, как будто мог его понять. После того, как они закончили, Пятый пошёл в туалет – не в комнату маленького мальчика, и нет, ему не нужна помощь. Ему сказали громко стучать по полу, если он снова решит потерять сознание. Клаус все еще был вне досягаемости, чтобы ударить его, но он получил свирепый взгляд. Воспользовавшись удобствами, Пятый остановился, чтобы вымыть руки и посмотреть в зеркало. Неудивительно, что все его братья и сестры пытались стать ему матерью. Он был почти так же бледен, как Ваня. Эта мысль вернула образ Вани на сцене, щупальца света вырывались из нее, цепляясь за братьев... Пятый выключил воду и быстро отвернулся. Сосредоточься на миссии. Исправь ее, и тогда они никогда больше не увидят эту женщину. Он рискнул вернуться в главную комнату, но вместо того, чтобы занять свое прежнее место на пустой кровати, он сел на край кровати, на которой спала Ваня, и повернулся, чтобы посмотреть на нее. Это была та самая сестра, которую он знал. Из всех своих братьев и сестер он больше всего привык к ее старшему лицу, так как вырос с фотографией на задней обложке ее книги, которая всегда была рядом. Когда он понял, что не знает, где сейчас находится книга, в животе у него все сжалось. Он носил её с собой сорок пять лет, а сейчас... Он сразу же расслабился, заметив, что она лежит на прикроватном столике, едва заметная под его пиджаком, который кто-то аккуратно сложил сверху. Кровать прогнулась, когда Эллисон села рядом с ним, взяв Ваню за руку. Диего сел рядом с ней у изножья кровати, а Клаус и Лютер заняли места напротив них на другой кровати. — Нам нужно решить, что делать дальше, — начал Лютер. — Я был неправ, — неожиданно сказал Пятый. Он все еще смотрел на Ваню, но было видно, что все остальные повернулись и уставились на него, потеряв дар речи. — Мы можем получить это в письменном виде?.. Ой! — Диего потер бок, куда его толкнула локтем Эллисон. — Насчет чего? — спросил Лютер. — Насчёт того, что не имеет значения, что папа нас испортил. Очевидно, это имеет значение, — ирония не ускользнула от него. — Значит, когда ты сказал, что нам нужно ее исправить, ты имел в виду все то дерьмо, через которое нас заставил пройти отец? — краем глаза Пятый заметил, что Диего качает головой. — Как? Как мы вообще можем начать исправлять эту гигантскую гору дерьма? По правде говоря, у Пятого пока была только половина плана. — Мы начинаем переписывать хронологию. Есть два варианта: либо мы заберем ее из Академии, либо введём туда кого-нибудь другого. — Заберем её? Ты хочешь похитить маленькую детскую версию нашей сестры? — Диего скрестил руки на груди. — А что потом? Мы должны просто... исправить ее, чтобы она не взорвалась? Пятый закатил глаза. Он только что сказал, что есть два варианта. Но Эллисон уже собрала все воедино и покачала головой. Потом нацарапала что-то в блокноте и показала остальным. Пятому не нужно было читать, чтобы понять, что там написано. — Ты... вернёшься, — тихо сказал Лютер. — Пятый, это... — Сумасшествие, — перебил Диего. — О, ну я не знаю, — медленно произнес Клаус. — Это вполне нормально для этой временной шкалы. — Вот почему ты вернул нас в это время, — Лютер наклонился вперед, упершись локтями в колени, и задумался. Пятый пожал плечами и наконец повернулся к ним лицом. — Это будет почти так, как будто я никогда не уходил. — Ну, вряд ли кто-то из нас сможет это сделать. У тебя идеальная маскировка, — задумчиво произнес Клаус. — Значит, ты вернёшься и попытаешься... что именно? — спросил Лютер. Честно говоря, Пятый был немного удивлен, что он не пытается взять на себя ответственность, а вместо этого ищет руководства. — Я все еще работаю над этой частью, — признался он. — Вот почему нам нужно было взять с собой Ваню. Но очевидно, что мы должны начать с пренебрежения, о котором она писала в своей книге. Неловкое молчание накрыло их, как одеяло, и Пятому потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, почему. В отличие от него, у которого были десятилетия, чтобы обдумать и переварить ее книгу, другие все еще злились, что Ваня вообще написала её. К сожалению, у него не было времени на то, чтобы они все это обдумали, и он уже собирался любезно сказать им, чтобы они смирились с этим, когда Диего заговорил первым. — А что насчет тебя? — Диего крепко скрестил руки на груди, его нога отбивала ритм стаккато по полу. Пятый слегка пошевелился и сдержал вздрагивание из-за боли, пронзившей его насквозь. — А что я? Диего разжал руки, и ему показалось, что он сдерживает крик. — Я говорю о папе! Он здесь живой! Мы говорим о том, чтобы отправить тебя обратно в этот дом, к этому жестокому монстру! Глаза Пятого сузились. И это все? Они вообще-то пытались спасти мир! — Я могу справиться с папой. Мне приходилось иметь дело с вещами и похуже. Сначала адский пейзаж апокалипсиса. Потом Куратор. — Похоже, ты уже принял решение, — мрачно пробормотал Диего. — Это нужно сделать, — отрезал Пятый. — Я прожил последние сорок пять лет не для того, чтобы узнать, что моя собственная сестра вызвала апокалипсис, и ничего не предпринять! — Но это?! — Диего вскочил на ноги. — Зачем ты вообще взял нас с собой? Мы тебе здесь не нужны! Пятый кулаком сжал собственную рубашку, чтобы сдержать боль, когда он закричал в ответ. — Ты думаешь, я позволю вам снова умереть? Внезапно у него возникло знакомое ноющее чувство, как будто кто-то тянет его за руку, которое он обычно испытывал, когда Долорес хотела сказать что-то важное. Ему не нужно было слышать ее голос, чтобы понять, она бы сказала ему, что он игнорирует что-то важное, но она всегда была быстрее, чем он, когда дело касалось его братьев и сестер. Все уставились на него. Черт возьми, разговор должен был идти совсем не об этом. — Снова? Я совершенно уверен, что никогда не умирал, — Клаус склонил голову набок, размышляя, его глаза следили за чем-то позади Пятого. — О, подожди, был один случай, а потом другой... Значит, когда мы погибли в Апокалипсисе, написала Эллисон. — Но разве мы бы умерли «снова»? Мы бы, наверное, погибли точно так же. Не будет ли это считаться, как если бы мы умерли в первый раз? — спросил Лютер. Почему они это обсуждают? Это было не важно. — Да, как фиксированный момент времени... Пятый застонал. — Это так не работает! Как бы ни хотелось Комиссии, ничего из этого не зафиксировано, иначе все это было бы бессмысленно! Так что да, это было бы снова, потому что вы все умерли бы по-другому! — боль превратилась из дюжины иголок в дюжину ножей. — Ты сказал, что в прошлый раз мы погибли, сражаясь с тем, что вызвало апокалипсис, — Лютер выглядел так, словно ему было трудно понять все это. — Значит, мы умерли не из-за Луны... — Нет, в первый раз Луна не имела к этому никакого отношения, — Пятый не смог сдержать снисходительного тона в своем голосе. — Поверь мне, я бы упомянул об этом хоть раз, когда ты поднимал эту тему. Лютер выглядел оскорбленным его тоном, но потом продолжил: — Ты сказал, что мы ужасно погибли... Нет. Это неправда. — Послушайте, все это не имеет значения! Как насчет того, чтобы сосредоточиться на предотвращении апокалипсиса, чтобы никто не умер?! — прошлая его попытка заставить его братьев и сестер работать с ним была похожа на бессмысленную попытку пасти кошек, и вот они снова вернулись к этому. Но, видимо, попытка направить разговор в нужное русло была контрпродуктивной, потому что боль резко усилилась. Он не смог сдержать вздоха, и это заставило разговор резко оборваться. Сразу произошло несколько событий. Что-то коснулось его спины, и Пятый инстинктивно среагировал, выкручивая руку назад, чтобы поймать нападавшего, и одновременно напрягая всю свою силу, чтобы переместиться через комнату в безопасное место. Но когда он повернулся, то понял, что это была рука Эллисон, и в ту же секунду его сила вернулась к нему, как резиновая лента, натянутая слишком сильно. Темные пятна заполонили его взор, и колющая боль расцвела по всему телу, спутывая все его мысли. Через несколько секунд боль утихла ровно настолько, чтобы он смог прийти в себя и почувствовать руки на своих плечах, поддерживающие его. Чья-то другая рука медленно, успокаивающе рисовала круги на его спине. Он чувствовал их всех, тесно прижатых к нему, и только тогда понял, что его глаза плотно закрыты. Если бы он мог, то попытался бы оттолкнуть их всех или переместиться в другой конец комнаты, где было бы достаточно места, чтобы дышать. Но он согнулся пополам, его тело напряглось, чтобы защитить себя, и оно отказывалось слушать его и расслабляться, хотя он чувствовал, что огнестрельная рана на его боку протестует. Итак, он был вынужден сидеть в таком положении в течение минуты. Не открывая глаз, он мог сказать, что это Клаус и Эллисон поймали его, запах цветочных духов и сигарет задержался на их руках. Эллисон терла круги на его спине, и Пятый поймал себя на том, что пытается сосредоточиться на этом ощущении. Это напомнило ему о том, что было много лет назад, когда грипп поразил их дом, заражая по одному ребёнку. Мама сидела с каждым из них, когда наступала их очередь, и Пятый помнил, как она напевала простую мелодию, когда гладила его спину, вот так. Эллисон тоже была матерью. Эта мысль поразила его, как шальная молния, и в груди у него все сжалось. Они изменяли хронологию, просто существуя. Что если они сделают что-то не так, и Клэр исчезнет из жизни? Он пообещал себе, что позже сделает некоторые расчеты, чтобы убедиться, что у Эллисон будет дочь, к которой можно будет вернуться. Если они вернутся... нет. Сейчас было не время для таких мыслей. Он начал думать о том, какие факторы в жизни Эллисон и Клэр будут наиболее важными для анализа, и к тому времени, когда он составил список, боль утихла до управляемой пульсации. С помощью Клауса и Эллисон он снова принял правильное сидячее положение и оглядел всех присутствующих. Эллисон все еще сидела рядом с ним, а Клаус, бросившийся, чтобы поймать его, теперь стоял перед ним на коленях. Лютер и Диего были уже на ногах и выглядели так, словно не знали, что с собой делать. Эти двое заговорили одновременно. — Нам нужно проверить... — Ты... Они остановились и посмотрели друг на друга. Диего поджал губы и быстро заговорил: — Ты в порядке? — Да, — пробормотал Пятый, хотя ему казалось, что его переехал поезд. Он все еще не мог отдышаться. — Нам нужно проверить твои бинты, — предложил Лютер, что означало, что мы должны проверить, не истекаешь ли ты кровью снова. Пятый не возражал, слишком уставший, пока братья и сестры помогали ему откинуться на спинку кровати и поднять рубашку. И действительно, ярко-красная свежая кровь окрасила повязку, примотанную к его боку. Лютер принес аптечку и положил ее на тумбочку, пока Пятый снимал повязку, чтобы взглянуть на повреждения. Ему придется наложить пару швов заново. Он взял бутылку со спиртом и ватный диск и начал чистить иглу, прежде чем начать рыться в наборе в поисках нитки. — Э-э, Пятый, приятель, как насчет того, чтобы один из нас сделал это? — перебил его Клаус. Он поднял глаза и понял, что они все еще там, столпились вокруг него, снова уставившись на него. Лютер выжидательно протянул руки. Пятый приподнял бровь, глядя на большие, как сосиски, пальцы брата, сомневаясь в их ловкости. Эллисон громко вздохнула и перегнулась через Лютера, забирая иглу из рук Пятого. Она воткнула нитку в иглу и приступила к работе, бросив лишь предупреждающий взгляд. Остальные отступили на шаг. — Ты выглядел так, будто ты собираешься оторвать руку Эллисон, — сказал Диего. Он демонстративно отвел взгляд от того, что делала Эллисон, и у Пятого возникло ощущение, что он пытается отвлечь себя не меньше его. Пятый украдкой взглянул на Эллисон, которая поймала его взгляд и подняла бровь. — Прости, — выдавил он сквозь стиснутые зубы. Она остановилась ненадолго, чтобы он мог закончить. — Ты застала меня врасплох. Хотя дело было не только в этом. Он не привык к человеческим контактам. Он достаточно хорошо справлялся с прикосновениями, которые он замечал взглядом, потому что он мог отбросить руки или притвориться, что это не повлияло на него, потому что он знал, что Куратор пытается доставить ему дискомфорт. Но он не видел, чтобы Эллисон тянулась к нему, и все неожиданные контакты, которые у него были в последние десятилетия, были либо чьим-то нападением на него, либо диким животным, проверяющим, поддался ли он наконец апокалипсису, пока спал, и можно было его съесть или нет. Должно быть, что-то отразилось на его лице, потому что он мог поклясться, что увидел жалость в глазах Эллисон, прежде чем он быстро отвернулся, чтобы изучить лампу на тумбочке. — Ты был похож на кота, которого только что обрызгали водой, — сообщил ему Клаус, плюхаясь обратно на другую кровать. Пятый честно не знал, как отнестись к его словам и к веселому тону, которым это было сказано, но отсутствие беспокойства его удовлетворило. — Рад, что смог тебя развлечь, — проговорил он. Эллисон закончила зашивать его и вытерла руки полотенцем, которое предложил ей Лютер, прежде чем схватить блокнот. Ты никогда не рассказывал нам, откуда у тебя это. Пятый нахмурился, поняв, что она права. Тогда они все были немного отвлечены раной Эллисон. — Я напал на штаб-квартиру Комиссии, чтобы узнать имя Гарольда Дженкинса, — от ответа у него перехватило дыхание, но он ухмыльнулся, вспомнив, что его миссия прошла успешно. — Куратор этого не оценила. Она кивнула, как будто все поняла. Лютер, должно быть, заполнил некоторые пробелы насчет Комиссии, пока отсутствовал Пятый. — Ты... — Пятый слегка поморщился, когда он заставил себя сделать глубокий, полный вдох и начал всё сначала, глядя на Диего. — Ты спросил, зачем вы мне здесь нужны. — Я не имел в виду... — Диего провел рукой по лицу. Он выглядел таким же усталым, как и Пятый. — Конечно, тебе понадобится помощь, пока ты поправляешься. Пятый закатил глаза. — Я не это имел в виду. В одиночку я справлялся с вещами и похуже. Однажды во время уборки мусора на нас обрушилось целое здание. Долорес не была счастлива в тот день, — пробормотал он и подумал, что чувствует согласие в уголке своего сознания, где Долорес всегда ждала... он привык, что она всегда ждала. Теперь она ушла. — Нет, вы нужны мне здесь, потому что Комиссия Времени наверняка не отстанет от нас. На самом деле, насколько мне известно, они уже могут быть здесь. Мне нужен кто-то, кто будет защищать Академию, пока я буду внутри. Его снова дергали за руку. Ей следовало бы сейчас уйти, но этот уголок его сознания наполнился образом Долорес и ее раздраженной улыбкой. Как бы долго он не игнорировал эту мысль, правда никуда не денется. Как ни трудно было заставить его братьев и сестер работать вместе с ним, он испытал не меньшее облегчение, когда все они немедленно согласились отправиться с ним в прошлое. Но тогда какой у них был выбор? Как он уже говорил ранее, у них не было другого выбора, кроме как умереть ужасной смертью. Кто откажется от предложенного им побега? Но теперь они могли сказать «нет». Пятый почти не хотел предлагать им этот вариант, но он засунул свои собственные переживания достаточно глубоко, чтобы их съела боль в его сердце, и выдавил слова. — Или мы пойдём разными путями, — их реакция варьировалась от удивления до замешательства. — Наверное, мне не нужны все вы для охраны Академии. Если кто-то захочет уйти... Неизвестно, сколько времени это займет, и я понимаю, что попросил вас всех принять решение, не дав вам времени, чтобы всё обдумать. Это действительно гора дерьма, и на то, чтобы разобраться с ней, может потребоваться достаточно много времени. Лютер покачал головой. — А куда мы вообще пойдем? — Куда захочешь. Я могу высадить тебя где угодно, и ты сможешь начать новую жизнь. Или я могу... я могу переместить тебя в любой отрезок времени, когда ты захочешь, — он внимательно посмотрел на Клауса, вспоминая печаль, которую его брат связывал с путешествиями во времени, и глаза Клауса расширились. Затем Клаус подтянул колени к груди и уставился на свои руки, словно размышляя над написанными на них словами. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем один из них ответил, но когда они это сделали, то сделали все сразу. — Черт, Пятый, просто остановись, — простонал Диего, снова садясь рядом с Эллисон. — Я знаю, что остаюсь. План может быть безумным, и мне это не нравится. Но ты прав. Это наш единственный шанс. Ради Клэр, написала Эллисон, затем записала еще два слова, чтобы показать ему. И Вани. — Мы с тобой, Пятый, — заверил его Лютер и выжидающе посмотрел на Клауса. Пятому показалось, что он поймал Клауса с отстраненной, грустной улыбкой, но потом Клаус скривил лицо, словно глубоко задумался. — Хммм... — Клаус сделал вид, что задумался. Никто из них на это не купился. — Да, мне больше некуда идти. И Бену тоже, — он оглянулся через плечо и улыбнулся воздуху, прежде чем снова повернуться к Пятому. — И для справки, Бен одобряет этот план. Вы двое всегда были ближе всех к Ване, поэтому, когда ты исчез, а он сыграл в ящик... — он пожал плечами, и на его лице появилась мрачная улыбка. — Она осталась одна. Эллисон склонила голову, и Пятый наблюдал, как Лютер и Диего неловко переминались с ноги на ногу, отыскивая разные точки на полу, чтобы посмотреть на них. Но Клаус встретил пристальный взгляд Пятого, и тот вдруг вспомнил, как незадолго до того, как он попал в ловушку будущего, Ваня мимоходом заметила, что Клаус – самый храбрый из них. Все эти годы эта фраза не выходила у него из головы, потому что это был Клаус. Пятый всегда ценил проницательность Вани, но в то время он был слишком оскорблен тем, что она считала Клауса храбрее его, чтобы понять, что она имела в виду. После нескольких дней, проведенных в Апокалипсисе, в окружении мертвых, он подумал, что, возможно, она имела в виду способности Клауса. Однако теперь он понял, что сестра, вероятно, имела в виду то, что он наблюдал сейчас: способность Клауса осознавать, каким человеком он был, осознавать собственные ошибки и всё прочее. Он ответил Клаусу мрачной улыбкой и кивнул. — Тогда давайте это исправим. Его братья и сестры кивнули. — Ладно, значит, мы все согласны. Мы вернём тебя в Академию, — резюмировал Лютер. — Но до этого ты никуда не пойдешь, пока не поправишься. Пятый нахмурился. — Я в поряд... — Не прошло и пяти минут, как Эллисон зашивала тебя, — перебил его Диего. — К чему такая спешка? Нас больше не преследует апокалипсис. Остановись и сделай небольшую передышку, прежде чем тебе придется иметь дело с папой. Клаус фыркнул с того места, где он теперь лежал, распластавшись на кровати. — Пятый не успокоится, пока не умрет на поле боя в своей войне со временем. Пятый решил не обращать на это внимания. — Сегодня я отдохну, а завтра пойду домой. В любом случае, у Академии есть лучшее медицинское оборудование, — это звучало вполне разумно. Ему придется придумать убедительную ложь о том, как он получил огнестрельное ранение. Клаус резко сел и посмотрел на пустое место рядом с собой. — Подожди, правда? Ха, — он перевел взгляд на Пятого, у которого возникло неприятное ощущение, что Бен только что сблефовал. Пятый вздохнул. — Что? — О, ну ты знаешь... — Клаус пожал плечами. — Бен, кажется, думает, что... ну, я имею в виду, если это правда, то тебе действительно следует остаться и выздороветь, потому что папа и все наши маленькие копии заметят это... — Заметят что? — Что ты не можешь... — он очертил круг в воздухе пальцем в направлении Пятого и издал хлопающий звук ртом. — Ты не можешь использовать свои силы прямо сейчас. Все посмотрели на Пятого, некоторые даже приподняли брови. Глупый наблюдательный брат-призрак. — Несколько дней отдыха, и я вернусь в норму, — Пятый произносил каждое слово так, словно оно лично оскорбляло его. — Максимум неделю.***
Месяц спустя Пятый стоял посреди ночи со своими братьями напротив Академии. Пятый знал, что никто из остальных не должен подходить ближе к Академии. Он должен был завершить путешествие. Но он стоял с ними уже несколько минут, и никто из них не сделал ни малейшего усилия, чтобы заставить его идти вперед. В последний раз, когда он стоял напротив Академии, он только вернул Долорес домой и уже собирался перейти улицу, когда здание рухнуло прямо у него на глазах, и вышла, излучая свет, Ваня. Он не мог поверить, все еще не мог поверить, что это была Ваня. У Вани есть способности, хорошо, это было несложно принять, их отец просто держал это в секрете. Но тот факт, что его милая, спокойная сестра, та самая, которая обычно отговаривала его и держала подальше от неприятностей, была причиной апокалипсиса, все еще было слишком трудно принять. Он напомнил себе, что ему и не придётся этого делать, ведь они её исправят. — Свет включён, — заметил Диего. — О, да, — Лютер задумчиво нахмурился. — Ваня ведь включала его, верно? — Оууу, — проворковал Клаус и похлопал Пятого по спине. — Бен говорит, что она оставляла свет включённым именно для тебя, — Пятый почувствовал прилив эмоций от этой новости и подавил его. Клаус на мгновение замурлыкал. — И что она оставляла бутерброды для тебя. Пятый пожал плечами, засунув руки в карманы. — Я могу пойти за бутербродом. Казалось, сейчас было самое подходящее время, поэтому он пересек улицу и вошел в здание, не оглядываясь. Не имея ключа, он был вынужден переместиться сразу в холл. Он постоял немного, прислушиваясь к звукам в доме. Было уже поздно. Но даже в этом случае папа не спал; он, вероятно, все еще делал то, что обычно делал в своем кабинете. Пого спал в своей комнате, а мама либо убиралась где-то в доме, либо подзаряжалась в галерее. А его братья и сестры… Пятый крался вверх по лестнице со всей скрытностью, которой его научили, когда он рос в семье со строгим родителем. Он мог бы сделать еще один прыжок, но, по правде говоря, слишком нервничал. Он так долго мечтал об этом, как в прямом, так и в переносном смысле. Он остановился в конце коридора, который вел ко всем их спальням. В первые годы своей жизни в Апокалипсисе он представлял себе, как идет по коридору в свою комнату со всем безразличием, какое только есть в мире, и его братья и сестры замечали его, когда он шел. Он будет вести себя так, будто только что вышел прогуляться по саду, а вернулся с фантастической историей, чтобы произвести на них впечатление. Фантазия изменилась, когда он пережил достаточно суровые годы, чтобы его внешность изменилась, и он не был уверен, что они узнают его. Затем он представил себя в коридоре, зовущим их, объясняющим, кто он такой, и видящим, как их лица озаряются узнаванием. А потом прошли десятилетия, он прочитал книгу Вани раз сто или около того и постепенно смирился с тем, что не может быть рядом с ними. Когда он узнал о Комиссии Времени, это подтвердило то, что он подозревал: если он вернется... когда он вернется, ему нужно будет переместиться в точку ближе к апокалипсису, чтобы успешно предотвратить его или предотвратить атаки Комиссии. Фантазия исчезла из его сознания, превратившись в кошмары: различные извращенные версии фантазии, в которых он обнаружил, что они не узнают его, независимо от того, какие доказательства он представит; он им больше не нужен, не после того, что он сделал; или он открывал двери их спален и находил их мертвые тела среди обломков и пепла. Пятому с трудом верилось, что он стоит здесь, борясь с самим собой, думая, как лучше представиться, когда решение проблемы появилось в виде молодого Клауса. Вечно страдающий бессонницей, его брат был единственным, кто не спал, подпрыгивая под музыку в наушниках, когда он вышел из своей комнаты и сделал несколько шагов по коридору, прежде чем замер, заметив Пятого. Прошло мгновение, прежде чем Клаус снял наушники и медленно двинулся вперед, словно приближаясь к дикому зверю. Пятый не знал, как реагировать на это, он ожидал услышать больше ругани, или криков, или чего-то более похожего на Клауса, но не молчание. Он молчал всё то время, что шёл к нему, пока не встал на расстоянии вытянутой руки и не протянул руку, чтобы мягко толкнуть Пятого в плечо. О. Клаус проверял, мертв ли он. — Черт возьми, — он выругался. Клаус снова попробовал ткнуть Пятого, и его пальцы снова не прошли сквозь него. — Черт возьми! — Привет, Клаус, — Пятый засунул руки в карманы и улыбнулся брату. — Черт возьми! — Ты повторяешься. Клаус закричал, подпрыгивая на месте. — Черт возьми! — Хотя я и ценю твой энтузиазм, я предпочел бы пока не иметь дела с папой, так что будь добр, говори поти... — Черт возьми! Ребята! Ребята, просыпайтесь! — крикнул Клаус через плечо, но в этом не было необходимости. Они уже выглядывали из своих дверей, чтобы посмотреть, из-за чего Клаус поднял шум на этот раз. Пятый посмотрел на дверь в середине коридора, откуда на него в шоке смотрело бледное лицо Вани. — Привет, Ваня. А потом она бросилась к нему, крепко обхватив руками его грудь. Клаус воспринял это как разрешение тоже обнять его, а затем Пятый повернулся и увидел Бена рядом с ними, который сомневался, топчась на месте, пока Пятый не улыбнулся ему и не предложил то немногое, что осталось в объятиях. Если его уже обнимают, то ему нужно было идти до конца. Будучи охваченным руками братьев и сестёр, поверх головы Клауса он увидел, как к нему подбежали Диего, Лютер и Эллисон, подпрыгивая от возбуждения. Хотя месяц, проведенный со взрослыми версиями его братьев и сестер, начал менять ситуацию, именно эти лица он представлял, когда думал о своей семье. Это были лица, с которыми он вырос и которые улыбались ему из статей об Академии Амбрелла, которые ему удалось найти, или, в случае Вани, с обложки ее книги. — Ты вернулся! — Черт возьми! — Я не могу поверить, что ты вернулся! — Где ты был?! Прошло несколько минут восклицаний и смеха, Ваня тихонько задрожала у него на плече, прежде чем Пятому удалось загнать их всех в свою спальню. Он рухнул на кровать, испытывая странное чувство, будто только что пробежал огромное расстояние, чтобы добраться сюда, а его сердце все еще сильно билось о ребра. Ваня и Бен присоединились к нему с обеих сторон, все еще держа его за руки, хотя он не был уверен, было ли это потому, что они не отпускали его, или это он не отпускал их. Клаус растянулся на полу, выжидающе глядя на Пятого, как ребенок, ожидающий, когда учитель начнет рассказывать сказку. Остальные разбрелись по комнате: Диего прислонился к письменному столу, Эллисон свернулась калачиком в удобном кресле, а Лютер стоял у шкафа возле двери. — Где ты был? — спросил Лютер, как только Пятый сел поудобнее. Пятый пожал плечами. — Снаружи. Клаус усмехнулся, но выражение лица Лютера стало мрачным. — Пятый, ты действительно обеспокоил всех нас! Мы думали, ты сбежал навсегда! — Какого черта ты вернулся? — спросил Диего. Пятый фыркнул. Он знал, что Диего отчаянно хочет выбраться из-под папы и из тени Лютера, но все же странно было думать, что тринадцатилетний мальчик может выжить на улице. Заметьте, именно это и сделал Пятый, но в Апокалипсисе не хватало взрослых, чтобы заявить о его прогуле или еще чего похуже. Пятый не удержался и вставил в разговор немного правды. — Что? И оставить вас всех на произвол вашей ужасной судьбы? Диего закатил глаза. — Значит, ты здесь, чтобы спасти нас? — он подыграл ему, и голос его сочился иронией. Ухмылка Пятого стала шире. — Да, — прежде чем кто-либо успел заметить искренность, которая могла бы отразиться на его лице, он снова повернулся к Лютеру. — Когда я уходил, я был... зол, поэтому попробовал несколько раз переместиться, чего не должен был делать. — Тебе действительно удалось путешествовать во времени? Черт возьми, это был Бен, его глаза сверкали от любопытства. Если бы кто-нибудь ещё, кроме Бена или Вани, спросил, Пятый бы попытался выдать правду за шутку, сказав, «О, да, я жил в будущем в течение сорока лет, и на самом деле я старик, застрявший в теле ребенка». Но, столкнувшись с серьезностью Бена, Пятый пожал плечами и уставился в пол, надеясь, что стыд от сказанной лжи будет понят ими как стыд от его неудачи. — Папа был... прав, — он выплюнул последнее слово. — О том, что все совершенно по-другому? Вся эта история с ледяной водой? — робко спросил Бен. Пятый печально улыбнулся ему. — Да. Бен кивнул в знак согласия, а Ваня сжала руку Пятого. — А что случилось потом? Ты прыгнул слишком далеко и заблудился, или что-то в этом роде? — спросила Эллисон, задумчиво прищурившись. Пятый мог сказать, что она знала, что он что-то упускает. Он изо всех сил старался изобразить безразличие. — В Канаде в это время года хорошо, — и Пятый был уверен, что это правда. Он как-то читал об этом в книге. Клаус присвистнул с того места, где он лежал, практически позируя на полу. — Канада?! Черт! — Диего выпрямился. — Да. Эй, вы не против, если мы продолжим на кухне? Я умираю с голоду. — Ох! — Ваня издала тихий звук, но больше ничего не сказала. Пятый догадался, что это из-за бутербродов, которые она для него делала, что, вероятно, вызовет поддразнивание со стороны остальных, поэтому он ничего не сказал ни по дороге на кухню, ни когда они пришли туда, и она застенчиво протянула ему тарелку. Он просто улыбнулся ей и откусил большой кусок, все время слушая, как Клаус болтает о том, что он пропустил, а остальные перебивают его, чтобы исправить ненадежное повествование Клауса. Они спросили его о Канаде, и он ответил, что ему нечего сказать о времени, проведенном вдали от дома. Он был так сосредоточен на том, чтобы вернуться к ним, что почти ничего не произошло. Когда его спросили, как он добрался до дома, он позволил себе сказать, что ему помогла дама по имени Долорес, но в остальном он изо всех сил старался уклониться. У него было ощущение, что его более наблюдательные братья и сестры – Ваня, Бен и Эллисон – все замечали, но если и замечали, то держали это при себе. Вскоре появился законный предлог, чтобы избежать разговора – тяжелые конечности и веки. Адреналин в крови иссякал, и теперь, когда он был в тепле, сыт и окружен братьями и сестрами, сон не давал ему покоя. Он едва замечал, как Лютер объявляет, что пора спать, как его тащат обратно в комнату или как он падает на кровать. Он на миг проснулся, услышав, как Бен спрашивает о ботинках для боулинга, когда они с Ваней снимали их с его ног, но он не ответил, только рассмеялся в подушку.***
На следующий день мама тепло поприветствовала его, когда он спустился к завтраку, но без удивления, так как её предупредили ранние пташки группы. Он уже наполовину съел яичницу, когда чуть было не попросил кофе, но вовремя вспомнил, что в доме нет кофеварки. После завтрака они выстроились для осмотра в гостиной, как будто это был обычный день, ностальгия заполнила Пятого до краев. Он стоял на своем обычном месте между Клаусом и Беном, изо всех сил стараясь придать своему лицу нейтральное выражение, когда папа ворвался в комнату. Пятый собрался с духом, не зная, чего ожидать, но папа едва удостоил Пятого взглядом, когда прошел вдоль очереди и приказал им всем идти в класс на уроки истории с Пого. Папа повернулся к двери и уже почти вышел из комнаты – Пятый едва не выпустил воздух, который задержал – когда папин лающий приказ эхом отозвался в его голове. — Номер Пять! За мной! Пятый поморщился и оглянулся на своих братьев и сестер, на лицах которых были написаны различные степени беспокойства или смирения. По крайней мере, Клаус попытался ободряюще улыбнуться ему и показать большой палец. Однако пожатие плечами не помогло. — Сейчас же! Он забыл скрыть свою гримасу, когда последовал за ним; ему придется снова привыкать к резкому тону отца. Потом он понял, куда они идут и почему папа позвал маму, и он успешно скрыл вторую гримасу. Несколько раз испытав побочные эффекты путешествий во времени, Пятый знал, что папа начнёт искать различные признаки того, что ему удалось выполнить временной прыжок, с помощью тестов, которые он обычно проводил. К сожалению, папа увидит все, что увидит. У Пятого не было возможности скрыть свое физическое состояние. Он вдруг почувствовал благодарность за то, что Лютер настоял на том, чтобы он подождал целый месяц, чтобы прийти в себя. Как только они оказались в лазарете, ему приказали снять рубашку, чтобы мама могла приложить электроды к его груди, и Пятый собрался с духом. Он подумал, не попытаться ли ему скрыть шрам от пулевого ранения, все еще достаточно свежий, темно-красный, но даже после месяца восстановления он все еще испытывал некоторую боль после использования своих сил. Без сомнения, папа это заметит, так что, возможно, он сможет использовать рану в качестве оправдания. И все же, когда взгляд отца упал на его бок, Пятый продолжал молчать. Он не собирался ничего объяснять, папе придётся спросить. Они долго смотрели друг на друга. — Номер Пять, объясни. — Объяснить что? Глаза отца предупреждающе сузились. — Ты будешь наказан за непослушание и неуважение, которое ты проявил, нарушив правила этого дома и сбежав. Если ты не намерен увеличивать наказание, я предлагаю тебе объясниться. Пятый не мог не разозлиться. — Меня подстрелили, — папа открыл рот, но прежде чем он успел вымолвить хоть слово, Пятый продолжил, — Меня подстрелили, когда я пытался помочь нескольким людям. Я просто делал то, чему ты нас учил. Защищать человечество от любого, кто может причинить ему вред. В данном случае даме, которая могла причинить ему вред, посчастливилось попасть в меня. Это сработало. — Удачи не существует, — сообщил ему папа. — Ты либо готов к нападению, либо нет. Не оправдывай свою неудачу концепцией, используемой для того, чтобы дети чувствовали себя лучше из-за отсутствия предвидения и понимания вероятности. Пятый с трудом удержался, чтобы не закатить глаза. Он прекрасно разбирался в вероятности и знал, что выбраться из безвыходной ситуации с одним пулевым ранением и задержанным дыханием – это ни в коем случае не провал. Но папа всё поболтал, и Пятый позволил ему сменить тему. Было уже далеко за полдень, когда папа закончил свои анализы и сказал ему, что он может покинуть лазарет. После того как папа ушел, Пого принес ему свежую форму и, воспользовавшись тем, что они в комнате одни, обнял Пятого за плечи и нежно улыбнулся ему. — Пятый. Мы скучали по тебе, дорогой мальчик. Какое облегчение видеть тебя в безопасности. Странно, но Пятого это смутило больше, чем объятия его братьев и сестёр прошлой ночью. — Спасибо, — пробормотал он. — Могу я спросить, где ты был все это время? Другие говорили, что ты был в Канаде, но, конечно же, тебе не понадобилось бы полгода, чтобы понять, как вернуться оттуда домой. Пятый с трудом сглотнул. Все, что он скажет Пого, обязательно дойдет до папы, поэтому он представил себе, что лжет папе, а не искреннему взгляду Пого. — Ты не скажешь остальным? — Конечно, нет. Сделай это убедительно, Пятый. — Я... я пытался переместиться во времени, но не мог понять, как это сделать. Я просто продолжал перемещаться в пространстве, и я не хотел возвращаться, пока не выясню, как переместиться во времени, но... — он внезапно понял, что не было никакой необходимости притворяться. — Я все пытался и пытался... Пого сжал его плечи, прежде чем отпустить. — Не будь так строг к себе. Ты еще молод. Ты поймешь это по мере роста своих сил. Пятый кивнул, надеясь, что выражение его лица было достаточно мрачным, чтобы скрыть собственную реакцию на иронию слов Пого. Пого, должно быть, остался доволен, потому что оставил Пятого переодеваться. После этого Пятый вышел из лазарета и спустился на кухню перекусить. По дороге он увидел на улице остальных, бегающих под присмотром отца. Пятый решил, что лучше всего будет взять еду и спрятаться наверху, чтобы не быть втянутым в дальнейшую физическую активность в течение дня, он и так только что перенёс несколько тестов отца. Когда он шел в свою комнату, он услышал звуки скрипки, которые доносились из комнаты Вани. В прошлом Пятый с удовольствием слушал Ваню, но теперь, после того, как она недавно сыграла сюиту «Апокалипсис», его охватило беспокойство. Зачем папа подарил ей скрипку, если ее способности основывались на звуке? Но она играла печальную мелодию, и его быстро охватила тоска мелодии. Он сделал несколько шагов по коридору и заглянул в открытую дверь. Мелодия немедленно прекратилась, когда она заметила его, и ее сосредоточенный взгляд сменился улыбкой. Ваня улыбалась ему так искренне, словно она выиграла в лотерею, и он не мог не ответить ей тем же. — Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе? Она отступила назад, пропуская его внутрь. Ее комната была крошечной по сравнению со всеми остальными, так что ему негде было сесть, кроме как на кровати или за письменным столом. Он плюхнулся на ее кровать, поставив тарелку с едой себе на колени, чтобы видеть ее лицо. Ваня положила скрипку рядом с собой и начала сворачивать пюпитр. — Подожди, — остановил ее Пятый. — Что ты играла? — Морская ракушка, — она протянула ему ноты для ознакомления. — У меня не очень хорошо получается. — Это пока, — легко поправил Пятый. Он не мог свободно читать ноты, но знал основы из их уроков. Насколько он мог судить, все, что имело столько пробежек и грациозных нот, как эта пьеса, было продвинуто вперед. — Когда-нибудь ты будешь достаточно хороша в этом, чтобы зарабатывать этим на жизнь. Она, казалось, не решалась продолжить убирать свои листы с нотами, но демонстративно отвернулась от него. — Ты действительно так думаешь? — Я знаю, — честно ответил он. Она передвинула свой инструмент на край кровати, чтобы сесть рядом с ним. Через минуту она подняла глаза на него, обеспокоившись, что на её постельном белье свисает нить. — Я действительно скучала по тебе. Он открыл рот, чтобы ответить, но тут же снова закрыл его. Ему хотелось рассказать ей все – как сильно и как долго он скучал по ней – или, по крайней мере, признаться, что он путешествовал во времени. Но она была так молода. Все, что он смог сделать, это кивнуть. Он смотрел, как она кусает губы. Затем она протянула к нему руку ладонью вверх. Ему потребовалось мгновение, чтобы понять, что это просьба. Он взял ее за руку и нежно сжал. — Пожалуйста, — прошептала она, глядя на их сцепленные руки. — Если ты когда-нибудь снова уйдёшь, ты... ты возьмешь меня с собой? Чувство вины давило ему на горло, душило до тех пор, пока дрожь не пробежала по всему телу, и он понял, что должен что-то сказать. — Я не хотел, — выдохнул он, крепче сжимая ее руку. — Честное слово, Ваня, я не хотел оставлять тебя – никого из вас. Я просто... — он почувствовал, что она поворачивается к нему, но не поднял головы, потому что знал, что если посмотрит на неё, то не сможет произнести ни слова. — Я прыгнул, а потом уже не мог вернуться назад. Я сразу же попробовал, но... — это была та часть, которую он не был уверен, что сможет сказать кому-то еще, но эта Ваня все еще считала себя бессильной. Она не станет осуждать его за неудачу. Он с трудом сглотнул. — Но мои силы не работали. А потом мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, как вернуться домой. Наконец он поднял глаза, ожидая ее реакции. И это, это было то, что он больше всего любил в своей сестре: она наблюдала за ним мгновение, а затем принимала все с кивком. Именно такой реакции он и ожидал, когда рассказывал старшей Ване об апокалипсисе, но теперь понял, что она не приняла его не потому, что была слишком молода, а потому, что слишком стара и измучена годами. Он мог рассказать этой Ване обо всем, что ему пришлось пережить, и не сомневался, что она ему поверит. Удушающее чувство охватило его, когда он понял, насколько это невозможно. — Мне очень жаль, — выпалил он, и она снова кивнула. И эта Ваня была так непохожа на ту, кто все разрушила, но одновременно так похожа. — Мне очень жаль, — повторил он, думая о том, как ей, должно быть, было одиноко, раз она дошла до того, что разрушила все это здание. Она взяла его за руку и крепко сжала. — Все в порядке, Пятый. Теперь ты вернулся. Он вернулся. Он действительно вернулся. Пятый вдруг почувствовал, как у него защипало глаза, и сильно заморгал. Он не плакал почти сорок пять лет и не собирался начинать сейчас. Ваня, конечно, заметила, но ничего не сказала, вместо этого повернувшись, чтобы взять скрипку. — Ты... ты обещаешь, что больше не уйдешь? Он не говорил со своей старшей семьей о том, как долго они останутся, и у него было неприятное чувство, что это всего лишь осколок того, за что Долорес будет ругать его, ведь он игнорировал эту мысль весь прошлый месяц. Она всегда говорила, что он слишком целеустремлен. — Обещаю, — все равно сказал он, и она просияла. Он ощутил странное сочетание трепещущей радости и скручивающейся в животе вины. Он посмотрел на скрипку, лежавшую у нее на коленях. — Можно мне остаться и послушать, как ты играешь? — Я не знаю... — она еще не привыкла к присутствию публики. — Я буду вести себя тихо, — он взял бутерброд, который принес из кухни. — Я просто посижу здесь и поем. — Тебе станет плохо, если ты съешь слишком много. — Я съел какую-то гадость во время своего возвращения домой. После этого дерьма мне никогда больше не станет плохо, — он откусил большой кусок, как будто это доказывало его точку зрения. — Как скажешь, — ответила она, и в ее глазах промелькнуло удивление. Он ни словом не обмолвился о бутерброде, который она оставила ему вчера вечером, да и она не стала. Она встала и поправила пюпитр, перелистывая страницы под новую песню. — Не смейся, если я все испорчу. — Я только что признался, что все испортил, — напомнил он, пожимая плечами. — И ты не смеялась. Она все еще колебалась, беспокойно дергая себя за край рукава. — Подожди, — сказал он, отставляя тарелку, и переместился через холл в свою комнату, схватив первую попавшуюся книгу. Затем он вернулся в ее комнату и сел на свое место. — Видишь? — он раскрыл книгу, чтобы начать читать. — Я даже не обращаю на тебя внимания. Ему показалось, что он услышал ее тихий смешок, но он упорно игнорировал ее, делая вид, что поглощен книгой. Затем она начала играть, и на этот раз это была ликующая мелодия. Он почувствовал, что жизнерадостная мелодия воодушевляет его. И все же, когда он украдкой взглянул на ее лицо, то увидел лишь слабый проблеск улыбки. Его глаза нашли пузырек с таблетками на ее прикроватном столике. Эллисон и Лютер рассказали ему все, что Пого рассказал им о способностях Вани и о том, во что Эллисон была втянута из-за того, что пустила слух о ней. Даже если он всегда помнил Ваню такой, теперь он знал правду и не мог не думать о том, что ему было стыдно видеть ее приглушенной таблетками. Музыка, которую пела ее скрипка, была такой же выразительной, как и она сама. Но другого выхода не было. Он не был уверен, стоит ли объяснять, почему она должна прекратить принимать таблетки, и даже если бы он попытался, этого было бы недостаточно, чтобы противостоять силе слухов Эллисон. С другой стороны, стоит ли ей прекратить их принимать? Прав ли папа в том, что это единственный способ контролировать ее силу? Он ненавидел эту мысль, но... Но что, если она стала бомбой именно из-за этого? Не лучше ли ей научиться владеть собой прямо сейчас и по прошествии времени выпускать наружу маленькие кусочки силы? Пятый уставился на первую страницу книги, не видя слов. — Исправь ее, — сказал он, но когда до этого дошло, он не знал, как это сделать. Что ему действительно было нужно, так это чтобы другая Ваня проснулась. Если кто-то и знает, как лучше помочь, так это она, верно? Вот почему он хотел взять ее с собой. По крайней мере, казалось неправильным принимать эти решения насчет неё без ее участия. Но до тех пор, пока она не проснется, Пятому придется сделать все, что в его силах. Как сказал Бен, по крайней мере, он мог убедиться, что она не одна. Он просто надеялся, что этого будет достаточно, чтобы спасти мир. Дополнительные сцены, написанные автором, если бы рассказ шёл не от лица Пятого: Братья и сестры снимают комнату у очень растерянного администратора мотеля, который спрашивает, не пойти ли им в больницу, потому что маленький мальчик и молодая женщина на их руках выглядят так, словно они на полпути к смерти. Сэр Реджинальд Харгривз наблюдает через камеру, как Пятый воссоединяется со своими братьями и сестрами, и уверен, что Пятый не провёл шесть месяцев в Канаде.