***
Питер понимает, что единственное, что он может предложить в качестве платы, — это медальон. Всё, что осталось от мамы. Питер прижимает руку к груди, нащупывая драгоценный подарок, и глубоко вздыхает, пытается заглушить всхлип. Он не может отдать его, он не может предать маму, не может потерять её, только не снова. Пожалуйста. Его тело словно протыкают насквозь острыми иглами, немой крик застывает в груди, когда он вспоминает её. Её судорожно подрагивающие руки и хриплый голос. Мама просила хранить медальон. Он не имеет права нарушать её последнюю волю. Но если Питер этого не сделает, ещё один человек умрёт по его вине. Он хмурится, облизывая пересохшие губы, а затем решительно поднимает голову и снимает с шеи нагревшийся медальон. Протягивает его продавцу и замирает, задумавшись на мгновение. — У м-меня есть только это. Может быть, вы согласитесь взять его в обмен на кусочек хлеба? Продавец двумя пальцами берёт медальон из его рук и поднимает за тонкую цепочку. Рассматривает внимательно, затем плюет на него и протирает другой рукой, видимо пытаясь очистить от грязи. Питер чувствует разрастающуюся в груди дыру. Он хочет дёрнуться вперёд, отобрать самое дорогое воспоминание о маме, пока не поздно, но вовремя останавливает себя.***
Питер бредёт по улице, глядя себе под ноги, но сам не знает, куда и зачем. Он покормил мальчика, но не мог простить себе это предательство. — Эй, нищенка! — Мимо него, усмехаясь, проходит молодая девушка со светлыми вьющимися волосами. — Что ты, грязный уродец, делаешь рядом со мной? Питер не оборачивается на её слова. Он зажмуривается, представляя себя на празднике, рядом с рождественской сияющей ёлкой, на макушке которой блестит звезда. Он веселится, играет, водит хороводы с другими детьми, все дарят подарки… Питер осторожно приоткрывает глаза. Вечернее небо над ним начинает отливать странным жёлтым светом, Питера овеивает лёгким теплом, согревая, несмотря на смертельный уличный мороз. Неужели его сказка сбывается? Нет, наверное, он просто грезит или… или он уже мёртв. — Мама? Это не может быть правдой. Но Питер готов поклясться: посреди сияния неба появляются нежные руки его мамы, обнимают его, притягивают к себе. Он словно парит. — Если это действительно ты, то… прости меня, пожалуйста, — с его губ срывается приглушённый всхлип. — Я поступил очень плохо. Я не хотел. Я знаю, что ты не сможешь простить меня, но я всё понимаю. Я заслуживаю этого, я не достоин тебя. Прости. Я-я самый п-плохой сын. Он не замечает, как начинает громко плакать, обхватив себя обеими руками, последние слова тонут в рыданиях. — Чш-ш. Всё хорошо, малыш, я не сержусь на тебя. Ты больше не один. Я никогда не оставлю тебя. Это звучит так… обнадёживающе. Питер вытирает глаза рукой и смотрит на маму. — Вместе навсегда? — Навсегда.